остановилась у двери. На медной табличке стояло: 7332. Дверь открылась
от прикосновения.
Громадные комнаты, светлые стены. Солнечные блики на дубовом паркете.
Арочный проход вел в хорошо оборудованную кухню. Все новое,
свежевыкрашенное. Никакой мебели.
- Эй! Есть здесь кто-нибудь?
В ответ только глухое эхо.
Джейн отпустила дверь, которая тут же захлопнулась. Комната, куда она
вошла, похоже, была гостиной. Следуя той же логике, обширное помещение
рядом должно считаться спальней. Джейн вошла туда через резную дверь. И
увидела дракона.
Меланхтон ждал ее в угрюмом молчании. Черная железная стена тянулась
через всю комнату. Джейн поняла, что он занимает не только весь этот
этаж, но и половину следующего, и стены пришлось разбирать, чтобы он мог
поместиться. Проделать все необходимые перестройки без ведома городских
властей было трюком, достойным его хитрости.
В центре железной стены виднелся люк, вход в кабину. Джейн поднялась
по узким железным ступенькам, потянула за рукоятку люка. Он открылся.
- Только без фокусов, - сказала она. Внутри было тепло, горел неяркий
свет. Пилотское кресло ожидало ее. - Хватит с меня вранья, уверток,
словесных игр. - Она села, как садилась до этого много раз. - Я пришла
договориться. Все зависит от тебя. - Шлем опустился ей на голову. Она
увидела только пустоту и сказала в нее: - Другого шанса у тебя не будет.
Никакого ответа.
Ее руки опустились на рукоятки. Вот он, решающий момент. Резиновые
подлокотники были сухие и твердые. Она судорожно их сжала. Иглы ужалили
запястья.
Темнота стала глубокой, тяжелой, почти осязаемой. Джейн ждала. Она
была теперь взрослая и понимала молчание Меланхтона. Красноречивее
всяких слов оно говорило о его силе и ее слабости, его величии и ее
ничтожности. О том, что их взаимные чувства не изменились.
Зажурчал жидкий фреон, переливающийся по каким-то трубам.
Джейн пошевелилась в кресле. В кабине было ужасно тесно, и все
пропиталось запахом железа. Она вдохнула, почесала подбородком плечо.
Перед ее глазами зажглась искорка света, бледная, как светлячок,
крошечная, словно пылинка.
Звезда.
В полной тишине загорелась еще звезда, потом еще и еще. И наконец
миллиарды солнц собрались в галактики и туманности, которые в свою
очередь объединялись в колоссальные скопления. А потом все это стало
сжиматься и стягиваться, а Джейн словно бы находилась вне мироздания,
наблюдая его со стороны. А может быть, не оно стягивалось, а просто
Джейн уносилась с невообразимой, все увеличивающейся скоростью куда-то
прочь, от всего, что есть. И вот все звезды и галактики слились в одну
обозримую единым взглядом фигуру.
Джейн видела разом все, все пространство и время, скованные
гравитацией. Вселенная имела вид твердого тела седловидной формы. Потом
Меланхтон вышел в более высокие измерения, где стало ясно, что ее
структура много сложнее. Седло превратилось в девятимерную бабочку,
бабочка в n-мерный зиккурат. И это было завершением всего. Больше ничего
не было. Не потому, что ничего не существовало вне этого зиккурата, а
потому, что самого "вне" у него не было и быть не могло.
Глядя на сияющую многомерную структуру, Джейн поняла, что это точная
модель ее жизни. Всю жизнь она двигалась по спиральному лабиринту, все
время попадая в уже знакомые места, где никогда не была раньше, все
возвращаясь к трудностям выбора, которые задним числом должна была
предвидеть. Она вращалась по уменьшающимся кругам, от нее зависело все
меньше и меньше, и наконец с последним поворотом она должна попасть в
ту, предельную точку, где уже не будет выбора, направления, выхода,
будущего.
Было ясно теперь, в какую безвыходную, безжалостную ловушку она
попала. Все, что она пробовала, - хитрость, сострадание, бездействие,
терпение, жестокость - все вело к неминуемому поражению. Потому что
иначе просто не могло быть. Это была нечестная игра, в которой у нее не
было шансов. Звезды сплавились в твердое тело. Вселенная плыла перед
глазами Джейн, как исполинская раковина. Она уже видела ее раньше. С
дрожью, с отвращением она вспомнила и эту раковину, и ее имя.
Она смотрела на Спиральный дворец, и отчаяние медленно охватывало ее.
Видимо, Меланхтон только того и ждал. Теперь он заговорил, и его
голос звучал на удивление мягко.
- В Рифейских горах до сих пор водятся дикие тролли. Современная
цивилизация пощадила троллей, сохранив их обширные территории как
последние заповедники. Тролли эти - грубые создания, ведущие примитивную
жизнь. Самцы их - воплощенная свирепость, что же касается самок, то
цельность их характера подпорчена необъяснимой тягой к прекрасному.
Зная эту их слабость, охотники оставляют на горных тропах лунные
камни. Проходят дни, недели, и вот на самоцвет натыкается троллиха. Она
видит под ногами что-то блестящее и останавливается. Блеск и переливы
камня завораживают ее. Она хочет отвернуться, но не может. Она жаждет
схватить этот волшебный предмет, но боится прикоснуться к нему. Идут
часы. Она слабеет. Она опускается перед камнем на колени. Она беспомощна
и не может оторвать взор от камня, даже когда слышит приближающиеся шаги
охотников. Но эта охота - все-таки спорт, а не просто убийство. Потому
что троллихи бывают двух пород, и по внешности отличить одну от другой
нельзя. Одни так и умрут, не сводя глаз с лунного камня. Но другая
порода - о, у этих сила ненависти превозмогает любовь к красоте. Такие
троллихи сами, собственными руками вырывают себе глаза, чтобы
освободиться от власти камня. Ослепнув, она может бежать домой, в родную
пещеру. Но она не бежит. Она остается на месте, скорчившись, на коленях,
не шевелясь, несколько дней поджидая того, кто устроил ловушку. Она
знает, что умрет. Но она твердо намерена прихватить с собой хотя бы
одного охотника.
Поэтому нельзя приближаться к попавшейся в ловушку троллихе в
одиночку. Это надо делать вместе с приятелем, причем приятеля следует
подобрать такого, который менее проворен, чем вы, но не догадывается об
этом.
Дракон надолго замолчал. В кабине было холодно, кондиционеры
перестарались. Наконец Меланхтон произнес - резко, безжалостно:
- Пора выбирать. Какой ты породы?
- Ты что, правда можешь убить Богиню? - спросила Джейн.
- Глупый комок плоти! Ты еще не поняла? Нет никакой Богини!
- Врешь! - воскликнула Джейн. - Ты сам говорил...
- Я лгал, - сказал он с пугающим спокойствием. - Все, все, кого ты в
жизни встречала, лгали тебе. Существует жизнь. Те, кто живут, родились,
чтобы страдать. Лучшие моменты кратки и покупаются ценой долгих мучений.
Все связи рвутся. Все любимые умирают. Все, что тебе дорого, уходит.
Смеются лишь глупцы, веселятся лишь слепые безумцы. Нравится ли нам
думать, что все это совершается без основания, без причины? Что винить
нам некого, кроме самих себя, но и брать на себя ответственность
бессмысленно, ибо это не облегчает боли? Нет, мы не хотим этого! Гораздо
утешительнее смастерить соломенную фигурку и возложить всю вину на нее.
Одни склоняются перед Богиней, другие проклинают ее имя. Ни на грош
разницы между теми и другими нет. Они держатся за выдумку, потому что
правда невыносима.
- Но тогда... Тогда зачем нужна тебе я? - Она пыталась удержать
слезы, но не могла. "Он радуется моим слезам, - думала она, - он
доволен. Он этого и добивался". - Ты играл со мной! Ты заманивал меня
обещаниями, ты изощрялся в хитростях, чтобы заманить меня сюда. Зачем?
Какой в этом смысл?
- Мне нужна твоя помощь, чтобы уничтожить вселенную.
Джейн рассмеялась - горько, резко и коротко. Меланхтон молча ждал. У
нее дрожь прошла по спине - он не шутил! Тонким, дрожащим голосом она
спросила:
- И ты можешь это сделать?
Висящая в темноте раковина Спирального дворца сменилась его
схематическим рисунком. Линии свивались, накручиваясь друг на друга,
изгибаясь безумными кривыми, и, сходясь, устремлялись к центру.
- Вселенная родилась из нестабильности. Существует центр слабости,
уязвимая точка - в начале времени, при зарождении материи. Один
трепещущий миг, из которого появляется все. Ребенок с рогаткой может
попасть в эту точку. А все держится лишь на ней. Поразить ее - и не
останется ничего.
Это было непредставимо. Но дракон не лгал, Джейн, погруженная в его
ощущения, знала это.
- Что тогда будет?
Где-то в железных глубинах заработал двигатель. Кресло задрожало.
- Нельзя этого знать, не зная природы хаоса, из которого все
возникло. Похож ли Спиральный дворец на кристалл, который разрушается
при повреждении структуры? Я предпочитаю думать так. Или он похож на
зеркальную поверхность пруда, на которой волнение и круги от брошенного
камня потихоньку затихают и угасают? Считай так, если тебе это больше
нравится. Ты даже можешь думать, если желаешь - почему бы и нет? - что
возродившаяся вселенная будет лучше прежней. А мне лишь бы отомстить,
разрушив эту, остальное меня не интересует.
- А что будет с нами?
- Мы умрем. - Что-то в его словах - убыстрение темпа, повышение тона
- сказало ей, что она коснулась какого-то тайного и нечистого его
желания, родственного жажде битвы, но постыдного. - Мы умрем и никогда
больше не возродимся. Ты, я и все, что мы знали, перестанет
существовать. Миры, породившие нас, существа, давшие нам форму, -
исчезнут, исчезнут целиком, даже их прошлого не останется. Не просто
смерти мы ищем, но посмертного уничтожения, бесконечности
несуществования. Никто не вспомнит нас, никто не оплачет. Наши печали,
радости, борьба станут никогда не бывшими.
И даже если возникнет новый мир на обломках старого, нас он знать не
будет.
Джейн захватила эта величественная тяга к небытию. Она молчала, не в
силах сказать ни слова. Она казалась себе маленькой, смешной и жалкой.
Меланхтон постепенно закрывал от нее свои внешние чувства. Она висела
в пустоте. Тишина обволокла ее, глаза ослепли, паралич сковал рот и
горло. Только его голос остался, а когда он затих, - отголоски,
пронизывающие тишину.
Потом не стало ничего.
- Хорошо. - Джейн глубоко вздохнула. Она чувствовала себя холодной и
твердой, как камень. - Хорошо. Мы поняли друг друга.
Глава 20
На балконе дрались не на жизнь, а на смерть два гнома - рыжий и
черный. Оба были обнажены. Блестели их скользкие от пота тела, блестели
ножи в свете прожекторов. Из-под ног разлетались опилки, набросанные на
каменные плиты, чтобы впитывать кровь.
Джейн смотрела на представление сверху, из висячего сада. Ее бокал
стоял на перилах.
Гномы осторожно ходили кругами, лицом друг к другу, как два
скорпиона. Каждый выжидал, пока другой раскроется. Внезапно один из них
сделал выпад, но поскользнулся. Это была непростительная ошибка для
такого опытного борца. Второй сделал обманное движение, притворившись,
что собирается воспользоваться промахом противника. Но, когда упавший,
опираясь на руку, взмахнул ногами, чтобы сбить нападающего с ног, того
рядом не оказалось. И тут же второй прыгнул с пронзительным криком.
Первому удалось только чуть-чуть ослабить удар - ценой пальца. К
счастью, это был палец левой руки.
Гости столпились на балконе. Мало кто наблюдал поединок сверху, как
Джейн. Серьезные болельщики хотели быть ближе, слышать хрип и тяжкое
дыхание борющихся, вдыхать запах ярости и страха.
Это был жестокий спорт. Джейн не понимала его привлекательности. Вот
зрители - другое дело. Она задумчиво сжала губы. Меланхтон нуждался в
горючем, она обещала ему. Почти любой из этих годился. Кого выбрать?
