Неподалеку послышались крики, и он увидел, что трое из
их бригады-"пятерки" странно жмутся друг к другу на
краю траншеи, заглядывая вниз. Среди них не хватало
Лени-Лысого: они как раз в недоумении разглядывали его
лежащим на сыром глинистом ложе с выпукло-стеклянными
глазами и вставшими проволочными пучками редкими белыми
волосинами. Со дна траншеи поднимался сладковатый сизый
дымок...
Впоследствии выяснилось, что Леня случайно наткнулся на
кабель военной связи и непонятно зачем
методически-упорно разрубил его киркой, пока остальные
неспеша перекуривали. (Как впоследствии случайно стало
известно Владу, этим делом занимался даже следователь
военной контрразведки, подозревая диверсию, и пришел к
официальному заключению, что "страдающий хроническим
алкоголизмом Л. Семенов покончил жизнь самоубийством в
состоянии водочной интоксикации третьей степени").
После этого трагического случая Влад перестал ходить на
работу - ему стало страшно опускаться в траншею, и в
каждом торчащем из земли корне он видел оголенный
обрубок высоковольтного кабеля. Теперь он целыми днями
просиживал на балконе за чтением легкой мукулатурной
литературы, типа "Королевы Марго", а по вечерам
перебирался в уютное кресло перед телевизором и смотрел
все передачи подряд, от "Наш сад", с которой начиналась
вечерняя программа, до "Камера смотрит в мир", которой
она заканчивалась. В телевидении Владу особенно
нравилось то, что в нем не было и не могло быть смерти,
а если артисты и умирали, то не по-настоящему. Ему даже
доставляло удовольствие смотреть, как в каком-нибудь
фильме про войну умирает изрешеченный пулями герой, и
знать при этом, что он видит не САМУ смерть, а ее
театрализованное представление. А когда до него дошло,
что смерть - это единственный акт, который актеры не
могут сыграть по-настоящему, потому что никогда не
испытывали ее на себе, ему стало просто до колик
смешно, и родители за него не на шутку перепугались.
- Займись делом! - сторого сказала мать. - Иди мусор на
помойку выброси.
Родители Влада свято верили в целебную силу
трудотерапии, и при каждой странной выходке сына давали
ему задание по хозяйству. Он взял пластмассовое ведро
и, как был в фетровых тапочках, вышел во двор. По
странной причуде архитектора помойка находилась строго
посреди двора: между двух домов из земли вырастала
бетонная стена с притулившимися к ней железными баками.
По теплому вечернему воздуху, в котором
причудливо-таинственно смешивались ароматы борща и
сирени, из-за стены выплывали тягучие гитарные аккорды:
"пичально чайки за кармой кри-ича-ат - сюда пришли маи
друзья-я..." Влад обогнул стену, чтобы посмотреть, кто
поет, и увидел на поваленном дереве за помойкой целую
компанию: тощего длинноволосого парня с гитарой,
Феликса, Джека и Стеллу... Он давно ее уже не видел, их
пути не пересекались месяца два или больше, хотя они и
жили в соседних домах, и только теперь, в эту
неподходящую минуту, Влад понял, что стал постепенно
забывать свою любовь... Ему стало стыдно за себя - на
глаза неожиданно навернулись слезы.
- Эй, Квазимода, чего рожи корчишь? - жизнерадостно
закричал Джек.
Все захохотали... Нет, не все: Стелла не засмеялась, а
лишь печально улыбнулась. "Да, да! - пронеслось в
голове у Влада. - Она меня понимает, как никто другой!"
- Какой он тебе Квазимода?! - удивился Феликс. - Это он
в школе был Квазимода, а теперь он князь. Князь Мышкин.
- Я не Мышкин, - серьезно ответил Влад, не спуская глаз
с прекрасного лица Стеллы.
- А кто? - высоко поднял брови патлатый гитарист,
далеко вытягивая шею. Он оборвал песню, положив ладонь
на струны.
Все в экзальтированном любопытстве уставились на Влада,
даже Стелле стало интересно.
- Я Раскольников! - неожиданно для себя заявил Влад и
наотмашь долбанул парня пластмассовым ведром по голове
- тот вовремя подставил руку, ведро с глухим звуком
отскочило и попало в лицо Феликсу.
- Замочу гада! - заорал тот, вскакивая.
Влад не успел ничего подумать, как увидел, что он уже
бежит, бросив ведро... Это было престранное ощущение:
бежал не он сам, а его ноги - сознание при этом
топталось на месте в остановившемся времени, будто это
не Влад бежал, а навстречу ему неслись кусты и деревья,
детские качели, песочницы, редкие прохожие и
низкорослые гаражи... Перед глазами мелькали картинки,
а сзади кто-то тяжело дышал в затылок, и Владу хотелось
оглянуться, но он боялся, что этим "кто-то" окажется
Смерть... В его разгоряченную голову вдруг впрыгнула
когтистая мысль: смерть всегда идет по пятам за
человеком, но пока он молод - может убежать от нее, а
постареет - нет сил для бега, оглянется на прошлое - и
увидит бледную женщину с кривым ножом... Да и молодому
стоит спотыкнуться...
Бежать уже не было сил - Влад заскочил в подъезд
ближайшего дома и, крепко придерживая массивную ручку,
выглянул в мутно-застекленное дверное окошко: в свете
фонарей никого не было. Ему стало смешно: за ним никто
и не гнался, быть может... Надо же было так обосраться!
Он вышел наружу и огляделся - обнаружилось, что он
пробежал всего четыре уличных блока. А казалось...
"Казалось все пять!" - рассмеялся он про себя. Все было
не так плохо. Он был жив, а значит, жизнь все еще
любила его, и он должен отвечать ей взаимностью. "Я
люблю-ю тебя жи-изнь..." - запел он вполголоса,
направляясь домой.
Все будет хорошо: он еще успеет посмотреть передачу
"Камера смотрит в мир", где расскажут про
западногерманских учителей, попавших под неумолимый
жернов "беруст форботтен", съест бутерброд с докторской
колбасой, запьет кефиром и отправится набоковую.
Намурлыкивая себе под нос жизнелюбивую песню, Влад
дошел до своего двора... А вот и ведро! Оно стояло на
детской площадке, на карусели-вертушке. Влад с радостью
подхватил его - в нем что-то плескалось. Он подтащил
ведро под свет фонаря и заглянул в него - в нос ему
ударил теплый терпкий запах: оно было до половины
заполнено пенистой мочой. К горлу подступил тошнотный
ком, а в голову ударила кровь: он со стыдом представил
себе, как такие же, как и он, парни, встав в круг,
мочились в ведро на глазах у божественной Стеллы.
Влад поставил ведро в кусты и решительно направился
домой, подальше от этого гнусного места, - но с каждым
шагом он все больше замедлялся, а ноги все больше
слабели, становясь пластелиновыми... В это наваждение
трудно было поверить: со стороны его подъезда
доносились те же голоса, что и из-за помойки, только
песня теперь была другая: "Сижу на нарах - хуй дрочу,
картошку чистить не хочу..." Это была засада, но... Это
была странная засада. Влад бы испугался, но не
удивился, если бы на него напрыгнули из кустов, но
так... Поджидать у подъезда с песнями?! Это было
очевидно, но невероятно. Очевидное-невероятное... У
Влада задрожала нижняя губа: ему, вдруг, отчего-то
стало обидно за себя, что его вот так открыто, ничего и
никого не стесняясь, поджидают, чтобы "замесить" или
даже "пописАть".
Чуть не плача от обиды, Влад осторожно залез в кусты
перед своим подъездом и притаился там, чтобы выждать,
когда ИМ надоест его ждать и ОНИ, позевывая, разойдутся
по домам. А в следующую минуту произошло самое худшее:
хлопнула дверь в подъезде и послышался
взолнованно-отрывистый голос его мамы:
- Ребята, вы Влада не видели?
- Не-а, - усмехнулся Феликс, - сами повидать его
хотели.
- Влад! - закричала мама.
Владу вдруг стало не по себе - он, будто, не мог
понять, его это зовут или нет. Тело его дрожало от
какого-то нервического ощущения несуразности
просходящего.
- Да вы не волнуйтесь, - сказал Джек, - он это...
- Что это? - встревожилась мама.
- По девочкам пошел, - хихикнул Джек.
- Ты полковников любила... ноги на ночь мыла... чего-то
там забыла... и перо за это получай! - прогундосил
гитарист.
- Странные у вас песни, - озадаченно заметила мама. -
Пойду в милицию звонить.
- Так мы закон не нарушаем! - возмутился Феликс. -
Сидим, поем вполголоса. Нельзя?
- Да нет, я не про вас. Я про Влада...
Мама ушла. Слыша ее голос, сидеть в кустах было
противно, а без него - совсем тоскливо. Влад без особых
предосторожностей выбрался из кустов и направился в
подъезд соседнего дома. Там он и переночевал на
лестничной клетке последнего этажа, на коврике под
чужой дверью. Ему снился красивый сон про волшебный
мир, населенный добрыми всепонимающими людьми...
7.Страх
(на ходу подхватывает Валидатор)
После инцидента во дворе Влад перестал выходить из
дома. Ему было просто страшно. Сначала он заигрывал со
своим страхом: представлял, как он выйдет из дома и
сразится со своими обидчиками, подбадривал себя, даже
начал по утрам делать зарядку с гантелями, но как
только он подходил к двери, ноги деревенели и
отказывались идти дальше, а рука застывала в параличе и
не слушалась, когда он заставлял ее повернуть собачку
замка, чтобы открыть выход во внешний мир. Влад пытался
разобраться в своем страхе, докопаться до ответа на
вопрос, чего именно он боится, и выяснил для себя, что
он боится не самих побоев: его пугала вероятность того,
от них останется след на всю жизнь.
Он понимал, что на самом деле его никто не хочет
убивать, но кто мог дать ему гарантию того, что Феликс
с Джеком правильно рассчитают свои силы и не вывернут
ему сустав, не сломают руку, не изуродуют велосипедной
цепью ногу, не пробьют голову арматуриной или не всадят
нож в живот на глубину, чуть большую относительно
безопасной, и не выпустят ему кишки? Или, может, они
его затащат в подвал, чтобы попугать, а потом войдут в
раж, свяжут ремнями и будут пытать... скажем, засовывая
в задний проход раскаленный паяльник. Фантазии? Но ведь
именно такой случай произошел всего месяц назад в
соседнем микрорайоне с тремя школьниками. Нет, самое
безопасное было сидеть дома. Только так можно было
уберечься от костылей, от шрамов через весь живот, от
инвалидного кресла, наконец. Даже если врачи вправят
кости и зашьют раны так, что следов на теле не
останется, как он будет жить с воспоминанием о пытках,
которым его подвергли?!
Страх заставил Влада соображать. Он стал задумываться
над тем, откуда у людей берется мужество ходить по
улице, когда их на каждом шагу подстерегает несчетное
число опасностей: автомобили с начинающими или
нетрезвыми водителями (изуродованные конечности), плохо
закрепленные строительные леса (пробитый череп), плохо
закрытые крышки канализационных люков (переломанные
ноги), хулиганы (свернутая челюсть или перебитое
ребро), маньяки (всунутое в автобусной давке шило в
печень), террористы, наконец (как назло, именно в тот
год в Москве неизвестные стали подкладывать бомбы в
метро и центральные магазины - воспаленное воображение
Влада рисовало перед его глазами разбросанные по
искореженным прилавкам обрывки внутренностей и куски
мозга).
Раздумья привели Влада к выводу: у людей нет никакого
мужества, которое заставляет их рисковать здоровьем и
жизнью, дело здесь не в мужестве, потому что всех этих
опасностей НЕЛЬЗЯ НЕ БОЯТЬСЯ. Их невозможно не бояться,
ведь они подстерегают со всех сторон, а человек не
может, как паук, обозревать сразу все стороны или
ежесекундно оглядываться вокруг себя. Люди их просто
ИГНОРИРУЮТ. Для них они как бы не существуют до той
поры, пока они с ними не сталкиваются. А как только
сталкиваются - становится поздно. Когда человек
подскользнется на застывшей от мороза луже, упадет и
сломает руку, его первая мысль будет: это происходит не
со мной! Он не может сразу поверить в это, будто он
раньше не знал, что на льду можно неожиданно
подскользнуться и неудачно упасть!
Однажды вечером с Владом случилась истерика, когда
вернувшийся с работы отец стал со смехом рассказывать,
как у них на работе одной женщине упала на голову
люстра и сделала ей сотрясение мозга. Родителям насилу
удалось успокоить сына: мать заставила отца убедить
