одно новое лицо ничего не добавляло, и ничего не убавляло в том хаосе,
который нагромаждался в его черепе, - Да, Вы проходите, присаживайтесь.
Думаю, Вам будет то же интересно.
Нерешительно вошла Маша, словно, находилась в чужом доме. Человеку не
по себе. Стоит ли становиться свидетелем пьяных откровений? Но любопытство
перевешивало "на добрых полкило"! Такое сравнение пришло ей на ум и вызвало
улыбку. "Мышление продавца со стажем".
- Здравствуйте, дамочка! И Вы, то же, пожалуйста, проходите! Вот,
присаживайтесь. Вам, то же, будет - интересно! А, может быть, за знакомство?
Не против? - он потянулся, не очень уверенно, к бутылке.
- Давай, лучше, это сделаю я, - опередил его Филимонов.
- Давай. Лучше - ты! Ты, конечно - лучше! - сманипулировал он словами и
торжественно вознес рюмку на вытянутой руке, словно, хотел дотянуться до
люстры, - Давайте, выпьем за тот абсурд, который превращает посредственность
в талант!
- Гениально! - воскликнула Наташка, - Я - за!
Маша с Сергеем переглянулись и то же присоединились к тосту, смысл
которого ускользал, как солнечный зайчик.
- Извини, Андрей! Я насчет абсурда. А без него нельзя обойтись?
- Формуя глину, делают сосуд: от пустоты его зависит его применение.
- Ты хочешь сказать, что форма не имеет значения? Но пустота сосуда
будет такой, какую форму гончар ему придаст. Это ведь очевидно!
- Это - не я хочу сказать. Это сказал Лао-цзы.
- Папа! Пустота - это тайна, не подвластный человеку смысл. А форма и,
правда, не имеет значения.
- Чушь. Какой то свихнутый, придумал, привлекательную для слуха
бессмыслицу и Вы хотите, чтоб я, вместе с такими же, ненормальными,
восторгался ею? Или делал вид, что восторгаюсь? Нет, простите. Я человек со
здоровой головой и не собираюсь ловить черную кошку, в темной комнате, да, к
тому же, с завязанными глазами. У меня такой надобности нет!
- В том-то и дело! Что у тебя надобности нет. А у меня - есть! Правда -
банальна и неинтересна! Другое дело - парадокс! А еще лучше - абсурд! И
потому, я вот, теперь, прочухаюсь и начну новую жизнь. Главным моим героем
станет - Пустота. Я перемешаю буддизм, дзен, католицизм, православие и
выведу из всего этого, нечто, до чего никто не дойдет, до того самого
абсурда! А сам обреюсь наголо и пойду в кришнаиты. Буду приплясывать и бить
в бубенцы! Вот, тогда, меня признают, станут читать и выдвигать на премии!
Побольше абсурда - это главное!
Черноусов, все-таки, как-бы, между прочим, за рассуждениями, дотянулся
до бутылки, и в его руке уже покачивался полный фужер. "Пусть выпьет и
вырубится, а то протянет бодягу до утра" - подумал Филимонов.
- За абсурд!
"Усатый" залпом выдул фужер. И - вырубился.
В понедельник позвонил Дрозд. Сообщил, что звонок в Лондон подтвердил
подлинность письма. Сказал, так же, что никаких дополнительных сведений
получить не удалось, так как сотрудникам нотариальной конторы и самим больше
ничего не известно. Кроме того, Дрозд успел переговорить с Вишневским. Тот
передает ему, Филимонову, привет, делом заинтересовался и назначил встречу.
На четверг. Извиняется, но скорее - не может. Все расписано по дням.
- Время терпит. Четверг, так - четверг!
Вишневский вышел из-за стола. Обнялись. Похлопали друг друга по плечам.
Ни дать, ни взять - боевые соратники, однополчане! Там, в "окопах", некогда
было "ручкаться", да и из "окопов" то - разных. Кроме того, Вишневский на
генеральский уровень тянул, а Филимонов, самое большое - на капитана. Не та
компания, чтоб водку вместе глушить. Но полк? Полк - один!
Нынешний кабинет бывшего секретаря райкома не шел ни в какое сравнение
с тем, который он, когда-то, занимал. Тот был огромным и безвкусным,
увешанным портретами вождей пролетариата, отчего там, казалось, весь воздух,
вся атмосфера, были пропитаны "идейностью" и коммунистической моралью. Даже,
матом никто не решался выругаться под укоризненными взглядами идеологов.
Этот кабинет уступал по площади. Зато выглядел точно так, как выглядят офисы
на Уолл-стрит, из американского кино. Деловой мир! Бизнес, деньги,
рационализм и никаких сантиментов! Если что, то и ругнуться можно. Никто не
осудит.
Расселись. Секретарша (хорошенькая, длинноногая, в короткой юбочке)
принесла кофе.
- Что? Не против? - забалагурил он, проследив за взглядом Филимонова.
- Хороша Маша - да не наша! - улыбнулся Сергей.
- Да, у тебя же своя Маша, - вставил Дрозд, - Его жену Машей зовут, -
пояснил он Вишневскому.
- Да, ты чего х.. с пальцем путаешь! Это, брат, разные вещи! Жену
любить надо, а с такой "телочкой" и понаслаждаться можно. Не понимешь,
что-ли?
Женская тема обсуждалась долго и с подробностями. Словно, она и явилась
причиной встречи. К финалу подошли в полном согласии с тем, что "трахнуться"
на стороне никогда не вредит, даже, на пользу и только укрепляет семейную
жизнь. Вишневского тема раззадорила и, чтоб расслабиться, он предложил
коньячку. Выпили. Секретарша принесла еще кофе, элегантно вильнув бедрами.
Она напоминала изящную яхту на морской волне.
- А, может, махнем в сауну? Прямо сейчас? - выдохнул идею Вишневский, -
Девочек организуем в один момент. А, потом, и о деле поговорим.
Сергей Павлович вернулся домой под утро. Прокрался в спальню и
попытался бесшумно пролезть под одеяло.
- Не старайся. Я все равно - не сплю.
- Ты, это, извини! Вишневский затащил на дачу. Мы, все-же, как-никак,
вместе работали, а тут встретились... Через столько лет! Перебрали малость.
- А позвонить, ты не мог? Я же волнуюсь!
- Телефона там не было. Иначе, бы, конечно, позвонил. Извини, Маша!
Правда, в последний раз! Клянусь!
О, боже! - вздохнула жена и отвернулась к стене.
Впервые в жизни Филимонов пересекал границу. Была, как-то, возможность
побывать в Болгарии, а позже - в ГДР, но оба раза, вместо него, райком
направлял кого-то другого. А теперь самолет, чуть "спотыкаясь" на воздушных
"кочках", словно, УАЗ на неровной дороге, рассекал небо, с каждой минутой
приближая его к английской столице.
Будь он вольным туристом, наверно, испытывал бы совсем другие чувства.
Наверно, был бы приятно возбужден, раскованно любопытен и, время от времени,
поглядывал на фотоаппарат, представляя будущие снимки на фоне Трафальгарской
площади, Вестминстерского замка и прочих, всемирно известных,
достопримечательностей.
Но он не был вольным туристом, а потому мысли его вертелись по иному, в
другом измерении и были полны противоречивых ощущений.
Несмотря на легкое преодоление первых препятствий и удачно
складывающиеся до сих пор обстоятельства, он продолжал сомневаться в успехе
предприятия. В какой то мере, надежды подпитывались тем, что такие, далеко
не наивные "ребята", как Дрозд и Вишневский отнеслись к делу со всей
серьезностью. Вишневский, особенно. "Телефонное" подтверждение из Лондона,
так же, оказывало свое воздействие. Он был заинтригован, но избавиться от
пессимизма по поводу конечного результата - не мог. Словно, наблюдал за
волшебным искусством фокусника, зная, что за этим кроется обман и иллюзия.
Ко всему добавлялось незаметное раздражение, источником которого был
Вишневский, как ни странно - Дрозд, и еще один тип, объявившийся внезапно,
уже в аэропорту, вместе с Вишневским. Сначала, показалось, что он пришел
проводить "шефа" и помахать ему ручкой вослед. Даже, после того, когда "тип"
был представлен, как "Толик! - Служба безопасности!", и, тогда, еще не
пришло в голову, что он полетит "в команде". Но когда Толик спокойно
проследовал, сразу за Вишневским на таможенный досмотр, стало ясно, что
количество "искателей сокровищ" увеличилось ровно на одного человека.
Филимонову было неприятно то пренебрежение, которое выказал (намеренно или
случайно) Вишневский, не посчитавший себя обязанным заранее ставить,
кого-либо, в известность о своем решении. И, вообще, он вел себя так, как
человек, который "платит" и на этом основании является хозяином. Его
покровительственно-деловой тон, самодовольство действовали на нервы. В
ожидании объявления на посадку, он покрутил перед носом Филимонова
кредитными карточками, назидательно поясняя разницу между ними; как-бы,
между прочим, перечислил страны, где уже успел побывать (практически на всех
континентах); упомянул пять-шесть, известных каждому, имен, подчеркивая
близкое знакомство. Сплошная "хлестаковщина", одним словом!
Дрозд раздражал совсем по другой причине. Неожиданно, Филимонов увидел
старого друга таким, каким и представить не мог, еще вчера. Присущие ему
самостоятельность и независимость растворились, и он предстал в новой для
себя роли - роли человека "без права голоса", с неумело скрываемым чувством
подобострастия, как человек, не привыкший еще обращаться с неизученным
предметом. Филимонов, даже, немного растерялся и стыдился за поведение
Дрозда.
И, наконец, этот тип - Толик! Ростом ниже среднего, с могучим торсом,
напоминающем бронзовый бюст. Наверняка, бывший спортсмен. Деформированное
лицо подсказывало, что боксерский ринг "исхожен им вдоль и поперек" и
несмотря на малые размеры самого ринга, можно было догадаться, что, сложив
"протоптанное" по нему Толиком, получилось бы внушительное расстояние.
Дорога, видать, была "со множеством аварий" и потому его физиономия
смахивала на развороченную "морду" легкового автомобиля, после того, как
движок въезжает в салон и зеваки только удивляются, как, при этом, водитель
остался жив? Он, конечно, знал, что его наружность заставляет людей
содрогаться и, кажется, это его веселило. При знакомстве приблизился
вплотную и заглянул "глаза в глаза", как это делают боксеры-профессионалы;
сжимать руку до боли не стал, но передал рукопожатием импульс, который
"сообщил", что при желании из Вашей руки очень просто сделать "ненужную
высохшую веточку". И, хоть, Толик не вкладывал в выражение своих глаз угрозу
("глаза в глаза" - это, конечно, игра), угроза исходила от всего его облика,
и Филимонов это ощутил сразу, и это заставило его напрячься, и уж,
окончательно, распрощаться со всяким намеком на настроение, свойственное
вольному туристу.
Филимонов, мельком, оглядывал пестрый народ, пока, они выбирались "из
объятий таможни", а потом, шли, гуськом, через огромные пространства
аэропорта "Хитроу". Впереди - представительный Вишневский. Излишний вес
делал его походку неуклюжей, но при этом, никто, не смог бы, назвать его -
увальнем. Солидный удлиненный плащ, внушительный рост, уверенный глаз,
небрежный английский - все это выделяло его и, как-будто, заслуженно
выдвигало в лидеры. Как-бы, независимо от кредитных карточек, припрятанных в
потайном кармане. Но, как колода карт у гастролера - гарантия превосходства
над легковерным людом, которое он готов продемонстрировать в любой момент,
оставив какого-нибудь "лоха" в одних семейных трусах, так "колода" кредиток
в кармане Вишневского являлась гарантией превосходства над теми, кто привык
осторожно ощупывать свой тощий кошелечек, прежде, чем потратить деньги.
За ним, неотступно, следовал пружинистый Толик. Потом - Филимонов, а
последним, приумолкнувший и сосредоточенный - Дрозд.
Черный лимузин, знаменитое английское такси, неспешно двигался по
"забитым под завязку" другим транспортом, лондонским улицам. Двигался
вежливо и предусмотрительно, словно, желая напомнить гостям, что они
находятся в "столице джентельменов".
