Валерий Суси.
Привет с того света
(роман в четырех частях с предисловием и эпилогом)
Предисловие
Что такое вера? Если под этим понимать не только веру в Иисуса Христа,
а более того, понимать, что множество людей на земле поклоняются другим
богам? Веру, вообще? Веру одних, что мир произошел от обезьяны и веру
других, что начало всему положил Всевышний? Веру в разум; в то, что красота
спасет мир; веру в то, что цивилизация погубит сама себя? Что такое вера в
коммунизм, капитализм, фатализм, гуманизм? Вера в собственные силы, в
астрологию; в магию; в то, что черная кошка, перебежавшая дорогу - к
несчастью? Вера в Кашпировского или вера в медицину? Вера, что компьютер
заменит книгу? Что постмодернизм "убьет" реализм, что символ есть - смысл?
Что смысла, вообще, нет ни в чем? Что, наконец, Вам полезней отдыхать в
Крыму, а не на Рижском взморье?
Что же, это такое? Вера - в таком широком понимании?
Это - свобода выбора! Вот что это такое! Может быть, единственная
реальная привилегия индивидуума.
Свободный вольный выбор! Право думать так, как человеку позволяют его
знания, опыт, воспитание, культура, природа, менталитет, способности, разум
и интуиция.
Именно - право думать! Верить!
Но следует помнить и различать разницу между тем, что человек думает,
во что верит и о чем свободно высказывается и тем, что составляет суть его
дел.
Дела могут быть осуждены, если они не благовидны! Но ни мысли, ни
убеждения, ни вера! Потому что они - интеллектуальная собственность
индивидуальности и рождены свободным духом!
Да, искусство - не только волеизъявление автора! Оно еще обладает и
силой воздействия и способно поколебать чьи-то взгляды и убеждения (если это
так, то какова же, тогда, цена этих взглядов и убеждений)?
Так что же делать тем, кто предпочитает не испытывать силу собственных
убеждений, не доверяет им, и спешит объявить "бесовским" все, что не
согласуется с их представлениями?
Очень просто! Можно выключить телевизор, книжку можно выбросить в
мусорное ведро, а выставку - обойти! И нет проблем!
А потому, позвольте, дать Вам искренний совет: если Вы настроены судить
мысли, а не дела и по Вашему "Своду законов" вольный выбор есть -
преступление, то отложите, теперь же, этот роман! Людям же, набожным и
чувствительным к своей вере, я рекомендую это сделать со всем уважением к
ним и со всей настоятельностью!
Этот роман, простите - не для Вас!
Автор.
Часть 1
Неприятности, почему-то, не выносят одиночества и, если обрушиваются,
то непременно скопом. Точно, как банда малолеток.
Народ, вдруг, потерял интерес к товарной бирже. Крупные фирмы
постепенно захватывали рынок и предлагали товар прямо со своих могучих
складов, разбросанных по всей окружности кольцевой дороги.
Филимонов ничего не смыслил в финансах и ценных бумагах. Он даже не
находил в себе сил заставить себя вникнуть в их хитроумное движение. (К
огорчению, из комсомольского прошлого не удалось прихватить с собой, почти,
никаких практически-полезных знаний, которых потребовал свободный рынок).
Мало того, в результате какого-то просчета в совершении одной из
последних сделок, он оказался должен, весьма, кругленькую сумму в виде
каких-то неустоек. Серьезные и грубоватые мужчины названивали по вечерам и
обещали "включить счетчик".
В довершение, Маша сломала ногу. Беспомощно прыгала по квартире, как
подраненная птица. Пару раз Филимонов попробовал "надраться", но оба раза
его так терзало похмелье, так выворачивало кишки, словно, там орудовал
лопатой кочегар - по ошибке, вместо паровозной топки.
- Тебе же не двадцать лет, - укоризненно напоминала жена, - Пожалей
хоть сам себя!
- Все, Маша, все! Больше не буду! - клялся Филимонов.
Звонки становились навязчивей и угрожающей. Нужно было что-то
предпринимать. Срочно.
- Обратись к Дрозду, - посоветовала Маша. - Вы же друзья. А у него ведь
остались большие связи.
Дрозд был частым гостем все то время, три или четыре года, пока
находился в должности районного прокурора. Должно быть, ему было нелегко.
Выглядел обычно умотанным и раздраженным. Приходил поздно, когда Маша
спроваживала дочь в постель и будь на его месте кто-то другой, то давно был
бы отучен от этой привычки. Дрозду прощалось. Раздражение, которое он
приносил с собой, было похоже на грязь, скопившуюся за день у рабочего на
стройке. Оно и смывалось так же легко, как легко смывается грязь под
упругими струями воды. Только вместо душа требовалась невзыскательная
кухонная атмосфера, бутылка коньяка и старый друг напротив.
Коньяк (неизменно "Белый аист") и лимон Дрозд всегда приносил с собой.
Молча проходил в кухню, выкладывал все это на стол, усаживался сам и
закуривал. Все молча. Словно, пытаясь дать время раздражению раствориться в
дружеском тепле.
Филимоновы привыкли и воспринимали "явление" без тягостного ощущения
неловкости. Дрозд был "свой". А "своих" мы воспринимаем такими, какими они
есть. Не задумываясь о том, что и всех остальных следовало бы воспринимать
так же. Нет. От остальных мы требуем полного понимания, уважения к себе,
внимания, часто подчинения. И ничего ни кому не хотим прощать.
Есть умные, а есть хитрые. Умные, знают об этом - хитрые не
догадываются. Хитрые принимают свою способность к интригам, намекам,
сплетням - за ум. Им невдомек, что все их ухищрения видны умному, как
пятнышко на белой рубашке. Нет. Они обожают оскорблять, унижать, упиваться
чужой кровью. Тогда они довольны и горды собой. Когда им это удается. С
умными - не получается. Не умеют хитрые переиграть умных.
Дрозд был не глуп, а Филимонов не любил интриг. Получалось удачное
сочетание. При таком сочетании можно дружить сто лет и ни разу не
поссориться.
Рост у Дрозда был баскетбольный. При том, тощ - неимоверно. Кончик
удлиненного носа свисал, пытаясь дотянуться до верхней губы и напоминал
удилище. Бесцветные глаза. Намеченные, но не выполненные до конца, брови. С
тем же скупердяйством подошла природа к оформлению его головы: реденький
волос чуть прикрывал яйцевидный череп. Он не был любимцем женщин. Пока не
начинал говорить. Зато, когда "включался" и начинал "искрить", "разводить
костры", "поддавать пару и жару", моментально переключал внимание всех дам,
без исключения, на себя. Он мог взять пустяковину и превратить ее в
занимательный рассказ. Мог извлекать на свет сокровенное и интимное, что,
обычно, люди держат при себе и говорить об этом так, что никто из
присутствующих не испытывал смущения. С ним охотно дружили и приглашали в
гости наперебой. Он вежливо благодарил, но в гостях бывал редко. Предпочитал
филимоновскую кухню.
Два года назад долетел слух, что его уволили из прокуратуры. К слуху,
как значок к пиджаку, был прикреплен разговор о какой-то недоказанной
взятке.
Объявился он месяца через два, почти ночью и слегка "под градусом". И
то, и другое было ему не свойственно. Однако, "Белый аист" и лимон, как
всегда, оказались в его дипломате.
Дрозд улыбался и переводил изучающий взгляд с Филимонова на Машу.
- Знаю. Знаю, что говорят в связи с моим увольнением. Все это ерунда!
Придет время, и я Вам расскажу все детали. А пока выражусь, может
замысловато, но, по сути, верно. Если в банку, с пожирающими друг друга
тараканами, случайно запрыгнуть кузнечику с радостным желанием прекратить
междоусобицу, то на какое-то мгновенье кровавая бойня, действительно,
стихнет. Ровно настолько, сколько потребуется, чтоб разодрать непрошеного
гостя в клочья и "смолотить" его со всеми потрохами. Больше мне добавить
нечего. Пока, нечего. Когда-нибудь, вернемся к этому разговору.
Филимоновы, естественно, не настаивали. Как бы не были близки люди,
всегда нужно оставаться чутким и не вторгаться (на правах друга) туда, куда
Вас не звали. Потом он опять пропал на пару месяцев. Пришел замотанным и
раздраженным, как раньше, но это была какая-то иная замотанность и иное
раздражение. Оно не смывалось. Дрозд принимал прежние позы, заводил прежние
разговоры, садился за тот же стул, в том же месте, втягивал носом запах
кухни, словно, надеясь вызвать прежние ощущения. Не получалось. Визиты
становились реже. Иногда, звонил по телефону. Как будто, что-то, искал. Не
находил. Последние полгода они и вовсе не общались.
- Позвони Дрозду! Ну, хотя бы, ради приличия. Узнай, что у него нового,
- настаивала Маша.
Трубку сняла Татьяна, и Сергей недовольно поморщился. Жена Дрозда,
художник по рекламе, недолюбливала его и не считала нужным это скрывать.
Сначала Филимонов пытался разобраться в собственном поведении (Что не так?
Не очень то приятно появляться в доме, где Вас демонстративно терпят).
Но, как он не напрягался, как не старался проанализировать свои
поступки, речь, выражения, манеру здороваться, пить кофе, сморкаться,
прояснить ситуацию не удавалось. "Черт с ней", решил, наконец, Сергей, но с
того времени находил тысячи уловок избегать приятельского дома. Георгий вел
себя отстранено. В упор не замечал конфликт. (Это, при его то,
профессиональной наблюдательности!) Лишь, однажды, и то, косвенно, он
осторожно приблизился к этой теме. Филимонов в тот раз начал жаловаться на
дочь. На непонимание, на то, что у нее "странные" интересы.
- Ее, даже, наша отечественная история не интересует.
- Ну и что? В нормальной стране обыватель не знает имен политиков.
Какая разница? Сегодня один, завтра другой. Ни моральные ценности общества,
ни строй от этого не меняются. Обыватель - -это и есть средний класс.
Основная единица классического государства. На нем, на обывателе держится
мир. Разве человек рожден для того, чтоб устраивать заговоры, перевороты,
революции? По своей природе? Нет, конечно. Это все фантазии шизофреников.
Человек на земле для того, чтоб любить и воспитывать детей. Нет ничего более
мудрого, чем простое счастье обывателя. Не любит Наташка историю? Читает
непонятные книги? Да, ради Бога! Она ведь не принимает наркотики, не
пропадает по ночам со шпаной? И, насколько мне известно, не курит, что
сегодня уже само по себе - достоинство. Старик, ты счастливый отец. Но
глупый. А я вот, вроде, не дурак, а отцом мне, видно, не быть, - закончил
он, вдруг, грустно. И, поколебавшись, добавил:
- Танька то моя - никогда не родит.
Филимонов сочувственно вздохнул, но ничего не сказал. "Может быть, в
этом и кроется причина Танькиной вздорности", - подумал.
С усилием, загнав инъекцию беззаботности, Сергей поздоровался и спросил
Георгия.
- Щас. - Филимонов взглянул на вытянутый змеей телефонный шнур. Не он
ли прошипел только что?
- Привет, Жора!
- Привет!
- Как твои дела? Как поживаешь? Что-то давно тебя не видно и не слышно.
- Все нормально. Как твои дела?
- Мои? А вот мои, как раз, не очень. Если честно, то совсем плохи.
- Что случилось?
Сергей долго, со всеми подробностями рассказывал обо всем, что
произошло за последние полгода. Чувствовал, что на другом конце его слушают
с неподдельным интересом, несмотря на то, что не было уточняющих вопросов, а
только равномерное "Ясно" или "Понятно".
- Значит, говоришь, три тысячи "баксов"? - с бухгалтерской точностью
подвел черту Дрозд.
- Да. Три тысячи.
- У меня таких денег нет, Серега. Но можно попробовать одолжиться. Ты
