- Никогда еще мне не приходилось собирать такую армию, какую ты увидел,
теперь, собственными глазами. Ни у кого нет такой армии! Даже, у Рима! -
сказала она.
- Да, царица, это так! Готов поклясться, что со времен Александра
Великого не существовало такой армии! Возглавляемое таким талантливым
полководцем, каким является Марк Антоний, эта армия становится непобедимой!
Скоро весь мир будет у Ваших ног! А ты - Великая Клеопатра станешь
единственной повелительницей всего пространства, вплоть до киммерийских
пределов!
Клеопатра улыбнулась. Но прозрачное облачко в ее глазах, еле заметно,
потемнело.
- Могу ли я принимать твои слова, как выражение поддержки и готовность
на деле доказать это?
- Конечно, царица! Но я слишком слабый союзник для того, чтобы мог
принести ощутимую пользу. Какая выгода урагану, вырывающему с корнем деревья
от дуновения ветерка, не способного поколебать рыбачью лодку?
- Дорогой друг, слава о твоих умельцах, превращающих сырую шкуру овец в
тонкую и мягкую кожу; слава о твоих портных и сапожниках, о мастерах
корабельщиках простирается далеко за пределы Иудеи. Корабли, которые
спускают на воду в Дамаске, тут же берут курс в твои бухты. И не золото, ни
драгоценности не в состоянии изменить их курс. Даже, мой мудрый друг,
учитель моих детей, Николай из Дамаска, сын несговорчивого корабела, не
может повлиять на отца! Говорят, что на него никто не может повлиять. Кроме
одного человека... Царя Иудеи!
- Мне приходилось слышать об этом ученом человеке, повергающих в
изумление своими познаниями стариков. И я, с удовольствием, познакомился бы
с ним. Отчего я не вижу его?
- Он болен. Уже три недели не встает со своего ложа. Но не нужно
беспокоиться! Возле него находятся лучшие лекари, и скоро он встанет!
- Да, корабли из Дамаска идут в мои бухты, которыми, однако,
распоряжается Рим, а не я.
- Рим далеко, а твои мастера разбросаны по неприметным селениям. Кто
обратит внимание на портного, занятого своим обычным трудом?
- Ты, права, царица! Никто!
- В ближайшее время необходимо изготовить 2 тысячи пар обуви, пошить
сто двадцать тысяч туник, шестьдесят тысяч зимних плащей. Готов ли ты, мой
друг, внести свою лепту в общее дело против, ненавистного нам обоим, Рима?
- Царица! Пусть тебя это не беспокоит! Заказ будет выполнен со всей
тщательностью!
- Хорошо! - удовлетворенно отреагировала Клеопатра, - А что касается
кораблей, надо еще подумать. Рим - далеко! - опять повторила она.
Ирод не выполнил тогда ни одного обещания и этим спас свою жизнь. Когда
по всей империи свирепствовали проскрипции и головы сыпались с плеч, как
перезрелые яблоки, и стало неуютно восседать на иудейском троне, и бессоница
стала единственной собеседницей, он, неожиданно, получил из Рима добрый
знак. Прислал его сам Агриппа Марк Випсаний.
"Много было таких, кто жаждал твоей крови и бросал обвинения против
тебя с тем азартом, с каким бросают игральные кости. А тебе известна страсть
императора к этой игре!
Клянусь Юпитером, ты был на волоске от гибели! С большим трудом мне
удалось уговорить императора отказаться от скорой расправы.
Я не забыл нашей дружбы, которая продолжалась все то время, пока я
исполнял обязанности наместника Рима в Дамаске и услуг, оказанных мне, твоим
протеже.
Слава богам! Октавиан прислушивается к моему мнению больше, чем к
клекоту, окружающих его в изобилии, грифов. Мне удалось убедить его поверить
в твою верность и твою способность удерживать спокойствие в Иудее, а также,
держать в узде строптивых самарийцев и беспокойных галилейцев, склонных к
бунту и измене.
Октавиан уступил, но потребовал вызвать тебя в Рим, дабы сам мог
оценить правоту моего заступничества.
Но, дорогой друг, я не советую тебе спешить с выполнением этого
приказа, даже, несмотря на опасность вызвать новый гнев Октавиана. Тебе надо
придумать достойный повод и оттянуть приезд в Рим. Надеюсь, что с этим ты
легко справишься...
Пусть остудится море недавно пролитой крови, а на могилах успеют
вырасти новые цветы.
Я, со своей стороны, обещаю предпринять все меры к тому, чтоб
благожелательное отношение к тебе императора не претерпело изменений".
Ирод перечитал письмо пять раз кряду и, только после этого, перевел
дух. Так, измученный жаждой, вливает в себя пять стаканов воды один за
одним, пока, не почувствует облегчения. "Услуг, оказанных мне, твоим
протеже". Ирод возблагодарил Бога и быстро прочел молитву! Он хорошо знал
происхождение этих "услуг", так как, все они были придуманы здесь, в
Иерусалиме, в его собственной голове. Агриппа принимал подношения в Дамаске,
но, часто, ценность их, незримо указывала на того, от кого они исходили. "В
Рим, теперь, нельзя! Он прав! А, все-таки, Рим гораздо ближе, чем это,
казалось, покойной Клеопатре!" Он приблизился к узкому окну. Стояла ночь.
Звезды искрились, как те тысячи костров в лагере Клеопатры! От них остался
один пепел...
- Нужен заговор! - произнес он вслух, - Нужен заговор против Рима! А я,
Иудейский царь, верный друг императора, раскрою его и потоплю в крови. Вот,
тогда, можно безбоязненно отправляться к Октавиану!
Как, почти, всякий умный человек, Ирод был циником. Напрасно его враги
сочиняли небылицы о звериных инстинктах, о чрезмерном нездоровом возбуждении
при виде крови и, чуть ли, не приписывая ему, склонности к вампиризму.
Совершающееся на глазах убийство, он воспринимал точно, так же, как
любой простой смертный: содрогаясь от ужаса и испытывая восторг -
одновременно! Но ужас - более сильное человеческое свойство, и потому, может
показаться, что оно одно и овладевает человеком в страшное мгновенье.
Восторг - это швы на ткани, из которой пошит ужас. Восторг оттого, что
чья-то, а не моя голова, слетает в эту секунду...
Ирод отдавал жестокие приказы, после которых тысячи несчастных
подвергались изощренным пыткам. Их вешали, рубили, распинали на кресте. Но
все это происходило за пределами дворца. Власть должна наводить на людей
трепет! Или они, люди, сами расправятся с властью!
Во имя этого, Ирод не щадил никого и, даже, поощрял слухи о своей
кровожадности.
Теперь, когда речь шла о собственной судьбе, в его голове вызревал
зловещий план, должный поразить своей чудовищностью высокомерных римлян,
презирающих смерть.
Спустя полгода Агриппа прислал второе письмо, в котором заверял
иудейского царя в полном восстановлении доверия со стороны Октавиана и
сообщал о снятии требования о немедленном прибытии в Рим. Кроме того, в
письме говорилось, что император очень доволен новым посланником Ирода -
Николаем. "Этот вертлявый человек, с подвижным, как у обезьяны, лицом, а
потому постоянно меняющем выражение, сумел в несколько месяцев настолько
расположить к себе Октавиана, что тот, потеряв его из виду на короткое
время, тут же начинает озираться, проявляет нетерпение и посылает
разыскивать его. Даже, блистательный Гораций и изящный Меценат отошли в
тень, не умея восполнить отсутствие невзрачного иудея и, кажется, начинают
ревновать".
Агриппа, почти, не упоминал о том впечатлении, какое произвели на Рим
казни "заговорщиков" и их "сообщников", залившие кровью каменистую почву
Иудеи, долины Галилеи и бесплодные самарийские земли. "Твоя решительность в
борьбе с врагами Рима оценена Октавианом". Агриппа ограничился только этой
одной фразой, но и ее было достаточно, чтоб понять - угроза миновала!
Семнадцатый год Николай жил в Риме. И все эти годы, только, две вещи
занимали его по настоящему: наука и... император! Науку он любил, императора
- обожал!
Семнадцать лет тому назад, после сражения при Акции, когда исход войны
ни у кого уже не вызывал сомнений, он вышел из дворца, купил на окраине
Александрии коня и навсегда покинул Египет. Он знал, что Иудейский царь
недоволен им, но, тем не менее, прямиком, отправился в Иерусалим.
Ирод встретил его настороженно и молча принял объяснения. В душе он уже
не таил злобы и был хорошо осведомлен о его болезни, послужившей причиной
бездействия. Но, именно, сейчас он приводил в исполнение свой план
"раскрытия заговора" и кровь, уже, вовсю била фонтаном. Ирод был возбужден
и, как никогда, мнителен. Придуманный им самим "заговор", временами,
казалось, существует действительно. Любопытный и внимательный Николай,
оказался, очень не кстати, во дворце.
Первое, что пришло в голову Ирода, было - отправить Николая,
немедленно, в Дамаск. Но следующая мысль заставила его промолчать и не
спешить с решением. "А что, если его направить в Рим?" - подумал он, - "Он
подтвердит, что я посещал Александрию с единственной целью - собрать
достоверные сведения о военной силе Клеопатры; он расскажет о том, как
царица пыталась склонить меня к измене, но я не поддался на уговоры и не
выполнил ничего из того, о чем она просила. Наконец, он подтвердит и будет в
этом сам заинтересован, что ни один корабль, сошедший с верфи в Дамаске не
оказался среди кораблей Антония и Клеопатры".
Ирод взглянул на тщедушную фигуру Николая, потом перевел взгляд на его,
морщинистое не по годам, лицо. Глаза Николая блестели. "Да, он сумеет
рассказать все, именно, так, как это сделал бы я сам. Он - сумеет!"
Вечером, продолжая обдумывать судьбу Николая, Ирод пришел к выводу, что
того выгодно, вообще, оставить в Риме на какое-то время. "Кто лучше, из
тысячи незаметных подробностей, сможет составить цельную картину римской
политики и проникнуть из видимого в невидимое?"
Семнадцать лет тому назад Николай прибыл в Рим, то ли, в роли
дипломата, то ли, в роли - тайного агента Ирода. Он не испытывал
враждебности к римлянам, которая была присуще его соплеменникам, многие из
которых презирали латынь. Вникая в философские труды греков, анализируя ход
истории, религиозные различия, он сделал для себя ряд открытий, которые бы
потрясли царя Иудеи, лишили бы его родительского благословления и обрекли на
участь изгоя.
Николай все более и более утверждался в мысли, что Бога - нет! Одного
этого было достаточно, чтоб превратиться в глазах Ирода и собственного отца
в заклятого врага иудейского народа! Кроме того, он приходил к выводу, что
сильный Рим выгоден всем государствам средиземноморья. Империя - как щит
против врагов с Востока и Севера. Он не пугался своих "преступных" мыслей и
с удовольствием обсудил бы их с единомышленниками. Но где их взять,
единомышленников? Людей, способных свободно перешагивать через догмы?
Таким человеком оказался... император!
Август Октавиан принял его в своем доме, выстроенном на склоне
Палатинского холма, почти, примыкающего к дворцовым стенам. Дом возвели
совсем недавно, используя в изобилии мрамор, входящий в моду.
Октавиан был весел, легок и строен. Пурпурная тога переливалась в лучах
заходящего солнца, словно, в тон его золотистых волос, уложенных аккуратно,
волосок к волоску. Запомнилось чистое лицо Мецената, благородная осанка
Горация и могучая грудь Агриппы, выпирающая через упругую кожу кирасы.
- Ирод сделал гораздо больше того, что мы от него ожидали! Если б не
его вездесущие и отвага (при этом Октавиан широко улыбнулся), то нам,
пришлось бы, туго - при Акции! Но почему так запоздали корабли и появились
тогда, когда наш друг Агриппа уже не нуждался в них?
- К сожаленью, император, ветер не позволил развить необходимую
скорость.
- Ветер? Силы природы способны разрушать города, способны потопить
