Он долго молчит.
- Наша встреча заснята на пленку, и ты будешь теперь меня шантажиро-
вать?
- Наша встреча заснята на пленку, но шантажировать я не буду. Может
быть, это не совпадает со шпионскими романами, но шантаж никогда не да-
вал положительных результатов, и потому не используется. По крайней ме-
ре, моей службой.
- Твоя служба - КГБ?
- Нет. ГРУ.
- Никогда не слышал.
- Тем лучше.
- Слушай, русский, Я давал клятву не передавать никаких секретов
иностранным державам.
- Никаких секретов никому передавать не надо.
- Чего же ты от меня хочешь? - Он явно никогда не встречал живого
шпиона, и ему просто очень интересно со мной поговорить.
- Ты напишешь книгу.
- Про что?
- Про подводные лодки на базе Рота.
- Ты знаешь, что я с этой базы?
- Потому я и вербую тебя, а не тех за соседним столом.
Мы снова смеемся.
- Мне кажется, что все как в кино.
- Это всегда так бывает. Я тоже никогда не думал, что попаду в раз-
ведку. Ну, спокойной ночи. Эй, девочка, счет.
- Слушай, русский, я напишу книгу, и что дальше?
- Я опубликую эту книгу в Советском Союзе.
- Миллион копий?
- Нет. Только сорок три копии.
- Немного.
- Мы платим семнадцать тысяч долларов за каждую копию. Контракт мы не
подписываем. 10% мы платим немедленно. Остальные сразу по получении ру-
кописи, если, конечно, в ней освещены вопросы, интересующие наших чита-
телей. Потом книгу можно опубликовать и по-английски. Если западному чи-
тателю что-то может быть не интересно, это можно в американском издании
упустить. Так что никакой передачи секретов нет. Есть только свобода пе-
чати, и ничего больше. Люди пишут не только про подводные лодки, но и
про кое-что пострашней, и их никто за это не судит.
- И всем им вы тоже платите?
- Некоторым.
Я оплатил счет и пошел спать в свой номер.
* ГЛАВА XIV *
1.
Чувство глубокое и неповторимое: возвращаться в родные бетонные казе-
маты после самостоятельной вербовки.
Неделя отсутствия замечена всей нашей ордой, всей сворой. Если добы-
вающий офицер отсутствует три дня - ясно, в обеспечении работал. А если
больше недели? Где был? Всем ясно, на вербовке.
И вот иду я по коридору. Вся наша шпионская братия расступается и при
моем приближении умолкает. А я губы кусаю, чтобы не улыбнуться. Не поло-
жено мне улыбаться до командирского поздравления, неприлично.
А они тоже традиции уважают. Никто вопроса нескромного не задаст.
Никто не улыбнется. Никто не поздравит. Не положено никого поздравлять
до командирского поздравления. Никто, конечно, не знает, с чем меня
поздравлять, но каждый понимает, что есть такая причина. Каждый каким-то
внутренним чувством понимает, что я триумфатор сейчас. И серый мой помя-
тый костюм - это мантия пурпурная. И каждый сейчас на моей голове сияю-
щий венец в бриллиантах видит.
Приятно думать, что нет ни в ком сейчас зависти, но - понимание, ува-
жение есть, радость. И есть гордость и за меня и за всех нас: вот идешь
ты, Витька, по красному ковру прямо к генеральскому кабинету, и рады мы
за тебя, и мы вот так же по этому ковру хаживали, а если нет, то обяза-
тельно вот так же гордо и сдержанно пойдем по нему.
Смотрит на меня шпионская братия, дорогу уступает. И как-то радостно
всем и смешно, что вот вернулся я, и не попался, и не скрутили меня, не
повязали, не обложили, как медведя в берлоге, не гнали собаками, как ра-
неного волка.
Дверь командирского кабинета передо мной открывается. Сам Навигатор
меня на пороге встречает. Просто все. Посторонился, пропуская в дверь:
заходи, Виктор Андреевич. Вроде ничего и не случилось, да только такое
обращение совсем необычно. И оттого кто-то в глухой тишине так глубоко
вздохнул, что командир в дверях обернулся и засмеялся.
И за командиром все засмеялись этому простодушному вздоху.
Устав ГРУ категорически запрещает объявлять одним офицерам что-либо о
работе других, будь то успехи или провалы. Навигаторы устав свято соблю-
дают. Понимают, что никто не должен знать больше, чем положено для вы-
полнения своих функций. Но как же тогда поддерживать атмосферу жестокой
конкуренции внутри тайной организации? И потому выдумывают командиры
всяческие хитрости, чтобы устав обойти и продемонстрировать всей своре
свое персональное расположение к одним и неудовольствие к другим. Нахо-
дят командиры эти пути.
В моем случае - сразу вслед за мной по коридору продефилировал шестой
шифровальщик в белых перчатках с серебряным запотевшим ведерком и бутыл-
кой шампанского в нем.
Ведерко со льдом да накрахмаленные салфетки братия дружным гулом
одобрения встретила: лихо Батя устав обходит! А Витька Суворов, прох-
вост, эвон на какие высоты взлетел. На форсаже вверх идет. Молодые бор-
зяги о моем взлете с блеском в глазах говорят. Старые мудрые варяги го-
ловами качают. Они знают, что в жизни добывающего офицера успех - самое
тяжелое время. Успеху предшествует дикое напряжение сил, нечеловеческая
концентрация внимания на каждом слове, на каждом шаге, на каждом дыха-
нии. Вербующий разведчик собирает в кулак всю свою волю, свой характер,
все знания и наносит удар по своей жертве, и в этот момент величайшего
напряжения и концентрации воли против объекта вербовки он еще и обязан
следить за всем происходящим вокруг него.
Успех - это расслабление. Внезапная разрядка может кончиться катаст-
рофой, срывом, истерикой, глубочайшей депрессией, преступлением, самоу-
бийством. Мудрые варяги знают это.
И Навигатор знает. И оттого он и радостен и строг. Навигатор мне на
какие-то несуществующие мои промахи указывает: дабы не взорвался я от
ликования. А как не ликовать? Он согласен. Он взял деньги. Он взял спи-
сок вопросов, которые должны быть отражены в книге (в английском издании
многие из этих деталей могут быть опущены). Получив 10%, он в наших ла-
пах. 73 тысячи он растратит быстро, и ему захочется получить остальные.
Опыт ГРУ говорит, что было множество людей, желавших получить 10% и ни-
чего потом не делать. Но каждый из них, почувствовав вкус денег, за ко-
торые не надо много работать и не надо много рисковать, делал работу на
совесть и получал остальное. Это правило без исключений.
2.
Не знаю почему, но успех не радует меня. Правы, наверное, люди, кото-
рые говорят, что счастье можно испытывать, лишь карабкаясь к успеху. А
как только успеха достигнешь, то уже не ощущаешь себя счастливым. Среди
тех, кто добился успеха, мало счастливых людей. Среди оборванных, гряз-
ных, голодных бродяг гораздо больше счастливых, чем среди звезд экрана
или министров. И самоубийства среди всемирно признанных писателей и поэ-
тов случаются гораздо чаще, чем среди дворников и мусорщиков.
Мне плохо. Я не знаю почему. Сейчас я готов на все. Почему, интерес-
но, нас никто не вербует? Вот если бы сейчас подошел ко мне американский
дипломат и сказал: "Эй, ты, давай завербую!"
Не вру, согласился бы. Он бы удивлялся, зная повадки ГРУ. Эх ты, ду-
рак, сказал бы мой американский коллега, ты соображаешь, что тебя ждет в
случае провала? Соображаю, радостно ответил бы я. Ну, вербуй меня, прок-
лятый капиталист! Я на тебя без денег работать буду. То, что американс-
кая разведка мне передавать будет, клади в свой карман! Я просто так хо-
чу головой рисковать. Разве не упоительно по краю пропасти походить?
Разве не интересно со смертью поиграть? Ведь находятся же идиоты, кото-
рые на мустангах скачут диких или перед бычьими рогами танцуют. Не ради
денег. Удовольствия ради.
Ну, вербуйте меня, враги, я согласен!
Что же молчите?
Проверки, проверки, снова проверки. Совсем замучили проверки, надое-
ли.
Завербованных нами друзей проверять легко. Всех их постоянно контро-
лирует Служба информации, конечно, не зная ни их имен, ни их биографий,
ни занимаемых постов. Один и тот же вопрос можно освещать, находясь в
тысячах километров от интересующего ГРУ объекта: планы германского Генш-
таба освещались из Женевы, но и из Токио, но и из Никосии. И ни один ис-
точник не подозревает о существовании других, ни их возможностей.
Если данные одного источника резко отличаются от других, то, значит,
что-то неладно с этим источником. Но может быть и наоборот: что-то не-
ладно со всеми другими источниками - они заглатывают дэзу, и лишь один
глаголит истину. Во всяком случае, если с разных концов света поступает
один и тот же аппарат, который вдобавок ко всему при копировании дает
положительные результаты и разрешает проблемы армии, то можно пока не
беспокоиться. Пусть даже друг перевербован. Пусть он двойник. Не беда.
Давал бы материальчик. Если полиция думает так дорого платить только за
то, чтобы поиграть с нами, пусть платит. Мы и такие подарки принимаем. А
как только подарки окажутся негодного качества, с гнильцой, информация
нам быстро об этом просигнализирует.
Но Аквариум не только друзей проверяет, но и нас. Проверяет часто,
утомительно, придирчиво. Против нас другой метод придуман - провокация.
За время учебы и работы много я таких штучек от Аквариума получал. Все
они беспокоятся - как я реагировать буду. А я правильно всегда реагиро-
вал: немедленно обо всем, что со мной приключится, что с друзьями моими
случается, все и точно своему командиру докладываю. Увидел в лесу своего
друга - командиру доложи. С другом ничего не случилось, значит, он на
операции в том лесу был, а может, он там просто находился, чтобы коман-
дир проверить мог: увижу ли я его, доложу ли вовремя. Меня все время
проверить пытаются: кто для меня дороже - Аквариум или друг. Конечно,
Аквариум! А попробуй не доложи! А если это только проверка? Вот и конец
всему, вот ты уже и на конвейере.
Впрочем, последнее время мне доверять больше стали. Я теперь сам пос-
тоянно в проверках участвую. Вот и сейчас, темной ночью, бросив далеко
машину, я шлепаю по лужам в темноте. Ногам холодно и мокро. Когда вер-
нусь домой, обязательно в ванну залезу на целый час, попарюсь.
В кармане у меня пакет, в котором - Библия. Книжечка маленькая сов-
сем, на тоненькой бумаге отпечатана. Это их всякие религиозные общества
так специально выпускают, чтобы удобнее в Союз провозить можно было.
Библию эту я в почтовый ящик брошу. Почтовый же ящик Вовке Фомичеву при-
надлежит - он капитан, помощник военного атташе - наш то есть парень, из
Аквариума, недавно прибыл. Догадывается он или нет, но ему сейчас Аква-
риум серию гадостей подбрасывает. Вот я и иду к его дому.
Библию он завтра утром из своего почтового ящика достанет - их всякие
религиозные общины и организации нам постоянно подбрасывают. Вряд ли он
знать будет, что это мы на этот раз в его ящик пакет опускаем. Может,
книжечка заинтересует его, может, он ее ради бизнеса сохранить попытает-
ся: в Союзе народ с ума посходил, за такие книжечки уйму денег платит,
не скупится. Завтра - выходной, на работу идти не надо. Вот мы и полюбу-
емся - прибежит он утром с докладом или тайно выбросит, чтоб лишних неп-
риятностей не было. Но любой из этих вариантов, кроме первого, кроме не-
медленного рапорта - для него конец означает. Конвейер то есть.
Холодно, мокро. Листья ветер по тротуару гонит. А как попадет листок
в лужу, вот и все. Влип. Больше не летает. Его теперь мусорная метла
подхватит. Заметет.
Никого на улицах. Лишь я - одинокий шпион великой системы. Я своего
собрата сейчас проверяю. Впрочем, трудно сказать, кто кого проверяет.
Вовка Фомичев - мне друг. Мы с ним уже дважды на операции совместные вы-
ходили. Работает он мастерски и уверенно. Но, черт его знает, прибыл он
недавно, а может быть, со спецзаданием. Может быть, с его помощью меня
сейчас проверяют? То-то он ко мне в друзья мостится. Опыта желает наб-
раться! Может быть, это меня вновь проверяют. Брошу я пакет в его ящик,
