но дорогу себе проломает. Натура у него ледокольная".
Завершил речь, и вопросы посыпались. Хорошо в зале, весело, смеются
люди. И я смеюсь. Хорошо когда контакт с публикой установлен. Вдруг в
задних рядах поднимается тип. И уже по ухмылке определяю, что задаст он
сейчас один из двух проклятых вопросов, на которые мне никак не удается
ответить так, чтобы мне сразу поверили. Эти два вопроса коммунистические
прихвостни задают уже десяток лет. Я отвечаю. Мне и верят - и не верят.
А вот и вопрос:
- Ты вот все книжки пишешь, миллионами они продаются, басни нам тут
рассказываешь, а как знать, что тебя не заслали к нам со спецзаданием?
Этот вопрос мне задавали в разных вариантах. Например, в Швеции: "Ес-
ли ты не заслан к нам со спецзаданием, почему же они тебя еще не убили?"
Ответить легко: "Они не то что меня, они всю власть свою коммунисти-
ческую прохлопали!" С этим соглашаются, но вопрос остается. Я говорю,
мол, книжки мои читайте - не мог этого написать специально засланный.
А мне в ответ: "Книги-то правильные, но так тебе и положено себя вес-
ти, чтобы в доверие втереться... А потом начнешь нас дурачить..."
Ну что на это скажешь?
И вот снова на этот вопрос отвечать надо.
Разница в том, что здесь в Варшаве, я первый раз открыто стоял перед
народом и вопрос этот задан не со страницы газетки, финансируемой комму-
нистами, а в лоб, в присутствии многих тысяч. И три телекамеры на меня
направлены - как пулеметы. Прямо в душу.
А мне крыть нечем. Знал наперед, что будет такой вопрос, но все отве-
ты разом забыл. Бывает такое-пересохнет гортань и слова не скажешь. Бы-
вает такоевыпадут из головы все аргументы... как из карманов мелочь.
А зал затих и эдак нехорошо насторожился.
И тут вспомнил огромного парня, который мне руку крепко жал...
- Граждане паны, - говорю. - В этом зале сейчас должен быть мой друг,
которого я впервые встретил час назад. Зовут его Тадеуш Маркович. Когда
в Польше правили коммунисты, он подпольно издавал "Аквариум", который,
сами знаете, у вас был бестселлером самиздата.
Люди рисковали своей свободой, но переводили, печатали, распространя-
ли. Среди них - мой подпольный издатель Тадеуш. Но какая-то... (тут я
сказал слово, которое переводчик переводить не стал, но братья-славяне
меня поняли), одним словом, какая-то нехорошая личность заложила Тадеу-
ша, и он сел. Сидел достойно. Так вот я прошу прощения у него и у всех,
кто пострадал за мои книги. И не только в Польше сажали за мои книги, но
и в других странах. А это и есть доказательство того, что я не сука, из-
вините за выражение, что не заслан к вам со спецзаданием.
И если вы живете сейчас не под контролем ГБ, то спасибо Тадеушу Мар-
ковичу и таким ребятам, как он. И если коммунистов в нашей стране от
власти слегка отодвинули, то в этом есть и моя малая заслуга. К этому
делу я тоже руку приложил.
Тут зал одобряюще взревел.
- Тадеуш, ты где? Ты же должен быть в этом зале. Отзовись!
- Вот я, - отзывается.
- Ну так иди ко мне сюда на сцену. Садись на мое место. Без тебя, без
Анджея Миетковского, без тысяч таких, как вы, не видать Польше свободы.
"Аквариум", изданный в коммунистической Польше на оберточной бумаге, мне
дороже любой премии. А ну, паны, пропустим Тадеуша!
Протолкался он к сцене, протиснулся. На сцену его уже на руках подни-
мали. А зал ему аплодировал так, что дребезжали стекла. Обнялись мы с
ним. Телекамеры уже не пулеметными стволами смотрят.
И операторы жестами сигналят: так, Витя, и крой! Матюками в прямой
эфир. На тебя вся Польша смотрит и тебя прощает. Не стесняйся!
А разве я стеснялся когда-нибудь? Нахал от природы. Усадил Тадеуша, а
сам решил что-то обидное сказать тому, который с наглой ухмылкой вопрос
непотребный задавал. Но вижу, и там в задних рядах у меня почитатели об-
наружились - в порыве ярости благородной вышибли нахала из зала, чтоб
впредь никому не повадно было таких вопросов задавать.
И случилось чудо: в тот день я нашел ответ на первый проклятый воп-
рос. И мне его перестали задавать.
Понятно, в тот вечер второй проклятый вопрос мне никто не задал. Мо-
жет, кто и имел намерение, но не осмелился. А ночью я спать не мог, все
думал, как же мне отвечать на второй вопрос. Совсем простой: "А кто это
за тебя, Витя, книжки пишет?"
В первый раз этот вопрос мне задал много лет назад знакомый японский
журналист. Он долго крутил вокруг да около, а потом спрашивает:
- Виться-сан, ты японские газеты, наверное, не очень внимательно чи-
таешь?
Тут я и признал, что газеты японские действительно читаю не регулярно
и не очень внимательно. По простой причине: не знаю ни одного японского
иероглифа.
Долго он сокрушенно головой качал, а потом объяснил, что в японских
газетах мои книги хвалят, особенно "Аквариум", только говорят, что русс-
кий такую книгу написать не мог. Русский просто рассказал свою историю,
ему нашли знаменитого японского писателя, который превратил короткий
рассказ в шедевр японской литературы.
Над этим я посмеялся. Но вскоре книга вышла на английском языке, и
история повторилась: конечно, русский не мог такую книгу написать, но
ему нашли знаменитого английского писателя, нашли переводчиков и редак-
торов, которые превратили рассказ в шедевр британской литературы. И во
Франции: русский такую книгу написать не мог, это каждому ясно, но ему
нашли... И так про все мои книги: русский такого написать не мог-это
группа экспертов, это ему наняли помощников...
Тут я начал злиться: "Кто нашел переводчиков? Кто нашел редакторов?
Кому все это нужно? На Запад бежали люди, имена которых становились из-
вестны всему миру. Люди улетали на самых быстрых в мире истребителях,
люди уходили с высших постов ООН, уезжали люди, у которых отцы занимали
посты в Политбюро.
И прежде всего писателей-невидимок надо приставлять к людям с именами
- красиво написанную историю пристегивать к знаменитому имени или собы-
тию.
А я уходил без шума, в прессу не полез, от сенсации уклонился и даже
скрыл свое настоящее имя, прикрывшись шуточным псевдонимом. Почему же
мне "нашли знаменитого писателя", а людям с именами не нашли?
Есть в этом мире писатели-невидимки, но ни у кого ничего хорошего из
этого пока не получилось: писатель-невидимка, продающий свое мастерство,
из мастера быстро переходит в разряд ремесленника. Не верю тем, кто про-
дает себя, и знаю, что ничего хорошего от совместной работы с ними полу-
читься не может. И потому свои книги я решил писать сам. Потому решил не
корчить из себя писателя, а писать так, как умею: ясно и просто - и чем
проще, тем лучше. От одной книги к другой техника письма (на мой взгляд)
становится лучше. Свою первую книгу "Рассказы освободителя" я бы писал
сейчас совсем не так, а может, не писал бы вовсе.
Редакторы с переводчиками мне попадались не лучшие а обыкновенные, за
исключением Польши - там переводил мой хороший друг, боец польского ан-
тикоммунистического подполья Анджей Миетковский. Перевел (сужу по реак-
ции читателей) с любовью. А в других странах переводчики и редакторы ре-
зали мои книги беспощадно.
В английских, американских и многих других изданиях отсутствует, нап-
ример, глава про арбузы и дядю Мишу. Для меня дядя Миша-центральная фи-
гура "Аквариума", а они никак не могли понять, зачем в книгу введен этот
персонаж, и вырезали его. Спорил с редакторами, спорил с переводчиками -
не переспорил. И шутки мои переводу не поддавались, и потому их просто
выбрасывали из текста. Но книги и после этого читались на всех языках.
Я обращал внимание критиков: если на любом языке при любом переводе
любая из семи моих книг все равно хорошо читается, так, наверное, это не
только заслуга переводчиков и редакторов. Не могут же с плохих книг по-
лучаться только хорошие переводы? И хотелось кричать: вы мои книги на
русском языке читайте...
Но на русском-то как раз издать их было невозможно. Каждая из моих
книг была бестселлером на многих языках, но на русском языке на Западе
удалось опубликовать только две и, по-моему, не самые сильные: "Рассказы
освободителя" и "Аквариум". Их быстро расхватали. По законам рынка сле-
довало публиковать больше, если есть спрос, но не публиковали.
А моя борьба за публикацию "Ледокола" на русском языке продолжалась
более десяти лет.
Но на Западе ни один издатель русских книг так и не решился публико-
вать "Ледокол" отдельной книгой.
И в России "Ледокол" во времена, когда буйствовала "гласность", ходил
много лет по редакциям и издательствам; нашлись умники, которые рукопись
скопировали, чуть подправили и выдали за свое творение; нашлись издате-
ли, которые подписывали контракты, но так и не решились их выполнить.
Одним словом, долгие годы я считал себя знаменитым японским писателем...
А потом повезло! Нашел меня издатель из России. Его зовут Сергей Лео-
нидович Дубов.
Он первым не побоялся издать главную книгу моей жизни "Ледокол" - на
русском языке отдельной книгой. Шарахнул огромными тиражами.
Не будем вступать в идеологический спор, хорошая книга "Ледокол" или
плохая, но Дубов первым совершил то, чего в российской истории не быва-
ло.
Запрещенная литература публиковалась во все времена на Западе и пе-
ребрасывалась в Россию. Первый раз случилось так, что запрещенная лите-
ратура печатается в России и перебрасывается в русское зарубежье.
И все было бы прекрасно, но... посыпались вопросы и из России: "Витя,
а кто это за тебя пишет книги? Например, кто написал "Аквариум"?"
Хорошо, что после выхода "Аквариума" на русском языке в журнале "Не-
ва" нельзя больше сказать, что русский такого написать не мог, и так
больше не говорят - ясно написал такое русский, но только не я, а ка-
кой-то другой русский.
И стали ученые мужи строчить научные трактаты: не мог Суворов такую
книгу написать.
Логика непробиваемая: мы этого Суворова не знаем, мы его никогда не
видели, мы с ним никогда не разговаривали, но ясное дело-он такого напи-
сать не мог, а вот другой дядя, которого мы не знаем, которого мы никог-
да не видели, с которым никогда не разговаривали, вот он мог такое напи-
сать.
Обычно я спрашиваю:
- Господин "научный профессор", а если бы вы так писать умели, вы бы
такую книгу отдали? Чтобы деньги и слава кому-то, а вам, извините за вы-
ражение...
- Нет, - отвечал каждый профессор, - я бы славу свою не отдал, но...
- Но вы думаете, что кто-то глупее вас бывает?
Один очень ученый литературовед доходчиво объяснил, что бывший офицер
стать писателем не может, что в русской литературе не было еще такого,
чтобы офицер стал писателем. Я ему напомнил, что вся русская литература
от Льва Толстого до Александра Солженицына, от Лермонтова, Куприна, Ста-
нюковича до Виктора Некрасова... А мне в ответ: "Но ты же не Лев Толс-
той". Против этого не попрешь - я и вправду не Лев Толстой.
А другой литературовед: мог ли офицер, влюбленный в танки, так опи-
сать танковую атаку? Ясное дело, не мог. Только писатель, который танки
видел в кино, мог их описать так.
А я не унывал. Подошел к проблеме чисто шпионским методом: составил
список всех известных мне русских писателей, как в России, так и за ее
пределами, и решил найти в списке того, кто мог бы так написать.
И литературоведам тот же вопрос:
- Если не я, то кто бы это мог быть? Давайте вместе найдем. Чей это
стиль?
Прошелся по спискам много раз, и вывод: никто так не писал и не пи-
шет. Никто. Нет таких писателей в России. Нет и за пределами. Я не о
том, плохо написано или хорошо. Совсем нет. Тысячи пишут лучше меня,
кто-то, может, хуже, но так не пишет никто. Такая манера писать не проя-
вилась нигде до "Аквариума", и если кто-то умеет так писать, то почему
