ник просто не подумал, что я могу быть единственным офицером на всю ро-
ту. Меня от командования отстранил, у него на это право есть. Но роту
надо возвращать в казармы. А гнать роту, да еще танковую, одну, без офи-
церов, на десятки километров нельзя. Это преступление. Это непременно
расценят как попытку государственного переворота. Тут тебе, полковник,
исход летальный. Если уж ты отстранил командира в обстановке, когда у
него нет заместителей, то этим самым ты роту под свою персональную от-
ветственность принял и никому эту роту доверить не имеешь права. Если бы
такое право предоставили, то каждый командир дивизии мог бы вывести
войска в поле, сместить командиров, заменить их теми, кто ему подходит,
и - переворот. Но нет у нас переворотов, ибо не допущен каждый к дели-
катному вопросу подбора и расстановки командирских кадров. Снимать -
твое право. Снимать легко. Снимать любой умеет. Это так же легко, как
убить человека. Но возвращать командиров на их посты так же трудно, как
мертвого к жизни вернуть. Ну что, полковник, думаешь меня вновь на роту
поставить? Не выйдет. Недостоин я. И все это слышали. Не имеешь права
ставить на роту недостойного. А если наверху узнают, что ты вблизи госу-
дарственной границы снимал с танковых рот законных командиров и на их
место недостойных ставил? Что с тобой будет? Ась? То-то.
Тут бы полковнику с командиром моего батальона или полка связаться:
мол, заберите свою беспризорную роту. Но кончились учения. Кончились так
же внезапно, как и начались. Кто же позволит боевой связью после учений
пользоваться? Тех, кто допускал такие вольности, в 37-м расстреливали.
После того никому не повадно такими вещами баловаться. Ну что же, пол-
ковник? Ну, веди роту. А может быть, ты уж и забыл, как ее водить? А мо-
жет быть, никогда ее и не водил? Рос в штабах. Таких полковников мно-
жество. Любое занятие со стороны пустяковым кажется. И роту танковую
вести тоже несложно. Да только команды нужно подавать так, как они в но-
вом уставе записаны. Люди в роте не русские, не доймут. Хуже, если пой-
мут, да не так. Тогда их и на вертолете по лесам и болотам не сыщешь.
Тяжел танк, иногда на человека наехать может, под мост провалиться; в
болоте может утонуть.
А расплата всегда одна и та же.
Я не улыбаюсь больше. Ситуация серьезная и смеятьиезачем. Мне бы са-
мое время ладонь к козырьку: Разрешите идти, товарищ полковник?" Все
равно я тут теперь посторонний, не командир и не подчиненный. Вы кашу
заварили, вы и расхлебывайте. Захотелось покомандовать, вот, товарищ
полковник, и командуйте. Но злость и злорадство во мне быстро погасли.
Рота родная, люди мои, машины мои. За роту я больше не отвечаю, но и не
брошу ее просто так.
- Разрешите, товарищ полковник, - бросил я ладонь к козырьку, - пос-
ледний раз роту провести. Вроде как попрощаться с ней.
- Да, - коротко согласился он.
На одно мгновение показалось мне, что по привычке хочет он обычное
наставление дать, мол, не гони, не увлекайся, колонну не растягивай. Но
не сделал он этого. Может, у него и намерения такого не было, просто мне
так показалось.
- Да, да, ведите роту. Считайте, что мой приказ еще в силу не вошел.
Приведите роту в казарму, там ее и сдадите.
- Есть! - Поворачиваюсь я резко кругом, только заметил усмешки в сви-
те полковника. Как это так, "пока командуйте"? Понимает свита, что нет
такого положения - "пока командуйте". Командир или достоин своего под-
разделения и полностью за него отвечает, или он недостоин, и тогда его
немедленно отстраняют. "Пока командуйте" - это не решение. И за такой
подход может полковник дорого поплатиться. Мне это ясно и свите его. Но
не до этого мне сейчас. У меня дело серьезное. Я ротой командую. И нет
мне дела до того, что и кто подумал, кто как поступил и как за это будет
наказан.
Перед тем как первую команду подать, обязан командир свое подразделе-
ние воле своей подчинить. Обязан он глянуть на своих солдат так, чтобы
по строю легкая зыбь побежала, чтобы замерли они, чтобы каждый по-
чувствовал, что сейчас командирская команда последует. А команды в тан-
ковых войсках беззвучны. Два флажка в моих руках. Ими я и командую.
Белый флажок резко вверх. Это первая моя команда. Жестом этим корот-
ким и резким я своей роте длинное сообщение передал: "Ротой командую -
я! Работу радиостанций на передачу до встречи с противником запрещаю!
Внимание!" Команды бывают предварительные и исполнительные. Предвари-
тельной командой командир как бы ухватывает своих подчиненных железной
уздой своей воли. И, натянув поводья, должен командир выждать пять се-
кунд перед подачей главной команды. Должен строй застыть, ожидая ее,
должен каждый почувствовать железные удила, должен каждый чуть вздрог-
нуть, должны мускулы заиграть, как перед хлестким ударом, должен каждый
исполнительной команды ждать, как хорошая лошадь ждет удара плетью.
Красный флажок резко вверх, и оба - через стороны - вниз. Дрогнула
рота, рассыпалась, коваными сапогами по броне загрохотала.
Может, прощалась со мной рота, может, проверяющим выучку свою де-
монстрировала, может, просто злость разбирала, и никак эту злость
по-другому выразить невозможно было. Ах, если бы секундомер кто включил!
Но и без секундомера я в тот момент знал, что бьет моя рота рекорд диви-
зии, а может, и какой повыше. Знал я в тот момент, что много в свите
полковника настоящих танкистов и что каждый сейчас моими азиатами любу-
ется. Много я сам видел рекордов в танковых войсках, знаю цену тем ре-
кордам. Повидал я и руки поломанные, и зубы выбитые. Но везло ребятам в
тот момент. И знал я как-то наперед, что не оступится ни один, не пос-
кользнется, совершая немыслимый прыжок в люк. Знал я, что и пальцы нико-
му не отдавит. Не тот момент.
Десять двигателей хором взвыли. Я в люке командирском. Теперь белый
флажок вверх в моей руке Означает: "Я-готов!" И в ответ мне девять дру-
гих флажков: "Готов! Готов! Готов!" Резкий круг над головой и четкий
жест в сторону востока: "Следуй за мной!"
Просто все. Элементарно. Примитивно? Да. Но никакая радиоразведка не
может обнаружить выдвижение даже четырех танковых армий одновременно. А
против Других видов разведки есть столь же примитивные, но неотразимые
приемы. И потому мы всегда внезапно появляемся. Плохо или хорошо, но
внезапно. Даже в Чехословакии, даже семью армиями одновременно. Проверя-
ющий полковник вскарабкался на свой бронетранспортер. Свита за ним. Бро-
нетранспортер взревел, круто развернулся и пошел в военный городок дру-
гой дорогой.
Свита полковника его явно ненавидит. В противном случае ему подсказа-
ли бы, что он должен идти прямо за моим танком. Я ведь теперь никто. Са-
мозванец. Доверять мне роту - все равно как если бы начальник полиции
доверил проведение ареста бывшему полицейскому, выгнанному с работы. Ес-
ли уж тебе и пришла в голову такая идея, так хоть будь рядом, чтобы вов-
ремя вмешаться. Если уж отдал роту кому-то, если не умеешь ею управлять,
так хоть будь рядом, чтобы на тормоза вовремя нажать. Но не подсказал
никто полковнику, что он жизнь свою в руки молодого старшего лейтенанта
отдал. А старший лейтенант, отстраненный от власти, может любую гадость
сотворить, он в роте посторонний. Отвечать же тебе придется. А может
быть, знали все в свите, что старший лейтенант роту приведет без всяких
происшествий? Знали, что не будет старший лейтенант ломать полковничью
судьбу?
А мог бы...
6.
Так часто бывает - хлестнут дивизию плетью боевой тревоги, вырвется
она на простор, а ее обратно возвращают. Глубокий смысл в этом. Так при-
вычка вырабатывается. На настоящее дело пойдут дивизии, как на обычные
учения, - без эмоций. А заодно и у противника бдительность теряется. Вы-
рываются советские дивизии из своих военных городков часто и внезапно.
Противник на это реагировать перестает.
Дороги танковыми колоннами забиты. Ясно, что отбой дали всей дивизии
одновременно. Кто знает, сколько дивизий сегодня по боевой тревоге было
поднято, сколько их сейчас в свои военные городки возвращается! Может,
одна наша дивизия, может, три дивизии, а может быть и пять. Кто знает,
может, и сто дивизий были одновременно подняты.
У ворот военного городка оркестр гремит.
Командир полка нашего, батя, на танке стоит - свои колонны встречает.
Глаз у него опытный, придирчивый. Ему взгляда одного достаточно, чтобы
оценить роту, батарею, батальон и их командиров. Ежатся командиры под
свинцовым батиным взглядом. Здоровенный он мужик, портупея на нем на
последние дырочки застегнута, еле сходится. А голенища его исполинских
сапог сзади разрезаны слегка, по-другому не натянешь их на могучие икры.
Кулачище у него - как чайник. И этим чайником он машет кому-то, навер-
ное, командиру третьего мотострелкового батальона, бронетрансиортеры ко-
торого сейчас втягиваются в прожорливую горловину ворот. Вот минометная
батарея этого батальона прошла через ворота, и теперь моя очередь. И хо-
тя я знаю, что все мои танки идут за мной, и хотя все равно мне теперь,
идут они или нет, я им больше не командир, я в самый последний момент
оглядыватась: да, все идут, не отстал ни один. Командиры всех танков ло-
вят мой взгляд. А я снова резко вперед поворачиваюсь, правую ладонь к
черному шлему бросил, и командиры всех остальных девяти танков четко
повторили это древнее военное приретствие.
Командир полка все еще кричит что-то обидное и угрожающее вслед ко-
лонне третьего батальона и, наконец, поворачивает свирепый взгляд свой
на мою роту. Горилла лесная, атаман разбойничий, кто твой взгляд выдер-
жать может? Встретив взгляд его, я вдруг неожиданно для себя самого при-
нимаю решение этот многотонный взгляд выдержать. А он кулачище свой раз-
жал ладонь широченную, как лопата, - к козырьку. Не каждому батя на при-
ветствие приветствием отвечает. И не ждал я этого. Хлопнул глазами, за-
моргал часто. Танк мой уж прошел мимо него, а я голову назад - на коман-
дира смотрю. А он вдруг улыбнулся мне. Рожа у него черная, как негатив,
и оттого улыбка его белозубая всей моей роте видна и, наверное, гаубич-
ной батарее, которая следом за мной идет, которую он сейчас кулачищем
своим приветствовать будет.
Эх, командир. Не знаешь ты, что я не ротный уже. Сняли меня, коман-
дир, с роты. Сняли с позором. Вроде как публично высекли. Это, командир,
ничего. Думаешь, я заплачу? Да никогда в жизни. Я улыбаться буду. Всег-
да. Всем назло. Радостно и гордо улыбаться буду. Вот как тебе сейчас,
командир, улыбаюсь. Роту я скоро новую получу. Нехватка офицеров, сам
знаешь. Жаль только с моими азиатами расставаться. Уж очень ребята хоро-
шие подобрались. Ну, ничего-переживем.
С меня и того достаточно, что полк вовремя по тревоге выход начал,
что ты, командир, с полка не слетел. Стой тут и маши своим кулачищем. На
то ты тут и поставлен. И не надо нам никакого другого командира в полку.
Мы, командир, нрав твой крутой прощаем. И если надо, пойдем за тобой ту-
да, куда ты нас поведешь. И я, командир, войду за тобой, пусть не рот-
ным, так взводным.
А могу и простым наводчиком.
7.
По возвращении боевой машины в парк, что должно быть сделано в первую
очередь? Правильно. Она должна быть заправлена. Исправная или поломан-
ная, но заправленная. Кто знает, когда новая тревога грянет? Каждая бое-
вая машина должна быть готова повторить все сначала и в любую минуту. И
оттого гудит снова парк. Сотни машин одновременно заправляются. Каждому
танку минимум по тонне топлива надо. И бронетранспортеры тоже прожорли-
вы. И артиллерийские тягачи тоже. И все транспортные машины заправить
нужно. Тут же всем боевым машинам боекомплект пополнить надо. Снаряды
