завитками молодого папоротника. Под цветущим боярышником шныряли молодые
кролики. Источник был кристально чист, в воде виднелись серебристые
камешки. Сверху, в заросшей нише, стояла статуэтка бога. Наверное, Кадал
отыскал ее в куче мусора, очищая колодец. Он даже нашел костяной рожок.
Теперь он стоял на своем месте. Я выпил из него и выплеснул остатки воды
для бога.
Из Малой Британии прислали мои книги. Огромный сундук поставили у
стены пещеры, где раньше стоял сундук Галапаса. Стол был принесен новый,
из дворца деда. Бронзовое зеркало вернулось на место. Кадал выложил из
камней очаг и приготовил для растопки дрова. Мне почудилось, что у очага
сидит Галапас, а на каменистом выступе у входа - сокол, находившийся там в
тот день, когда из пещеры в слезах убегал маленький мальчик. Сзади глубоко
в тени скрывался вход в хрустальный грот.
Лежа в ту ночь на постели из папоротника, укрытый одеялами, я
прислушивался к потрескиванию угасавшего костра, к шуршанию листвы у входа
в пещеру, журчанию источника. Казалось, эти звуки заполнили весь мир. Я
закрыл глаза и заснул, как не спал с самого детства.
8
Подобно пьянице, который считает, что излечился от своего недуга,
если рядом нет вина, я считал, что моя жажда тишины и уединенности
удовлетворена. Проснувшись в первое утро у Брин Мирддина, я понял, что
пещера является для меня не просто убежищем, а единственным в мире жильем.
Апрель перешел в май, кукушки начали перекрикиваться между холмами. По
вечерам в долинах блеяли овцы. Я никогда не подходил к городу ближе, чем
на две мили, у холма, где я собирал травы и кресс-салат. Кадал ездил в
город за продуктами и новостями каждый день. Два раза в долину приезжали
посланцы. Один раз с чертежами от Треморинуса, другой раз - с новостями и
деньгами из Винчестера, его посылал отец. Письма он не привез, но
подтвердил, что Пасентиус собирает в Германии войска и в конце лета
обязательно начнется война.
В остальное время я читал и гулял по холмам, собирал растения и
готовил лекарства. Я также сочинял музыку и пел песни, слушая которые
Кадал искоса поглядывал на меня и качал головой. Некоторые из них поют до
сих пор, но большинство совершенно забыты. К последним относится и эта
песня, созданная мною в одну из майских ночей. Город окутывал аромат
цветения, а в кустах папоротника синели колокольчики.
Земля сера и пуста, обнажены деревья,
у них отняли лето. Украли все,
у ивы волосы, у голубой воды красоту,
похитили золотые травы. Не раздается
даже птичий щебет. Все это украла и
присвоила себе одна гибкая девушка.
Она беспечна, как майская птичка на ветке,
чудесна, как колокольчик.
Она танцует среди клонящегося камыша,
и ее шаги оставляют серебряные следы
на серой траве.
Я бы взял для нее подарок,
для королевы всех девушек,
но что осталось в моей голой долине?
Голос ветра в тростнике, жемчужины дождя
да моховый мех, растущий на холодном камне.
Что можно предложить ей еще, кроме мха?
Она закрывает свои глаза
и отворачивается от меня во сне.
На следующий день я шел по лесистой долине, примерно в миле от
пещеры, собирая мяту и битеруид. И вдруг, словно я позвал ее, она
появилась передо мной на тропинке среди колокольчиков и папоротника. Может
быть, я ее и звал. Стрела остается стрелой, какой бы бог ее ни запустил.
Я неподвижно остановился среди берез, боясь, что она исчезнет, что
она является привидением, возникшим в моем воображении из снов и желаний.
Я не мог двинуться с места, хотя мой дух и мое тело рвалось навстречу ей.
Она увидела меня и рассмеялась. Подошла ко мне легким шагом. В бликах
света и тени, в постоянном движении березовых ветвей она казалась
сотканной из воздуха. Ее шаги словно не приминали травы. Когда она
приблизилась, я понял, что это все же не видение, а сама Кери, такая,
какой я ее помнил, в коричневом домотканом одеянии, пахнущая жимолостью.
Однако на ней не было капюшона, волосы рассыпались по плечам, ноги босы.
Сквозь ветви пробивалось солнце, ее волосы отсвечивали, как вода,
переливающаяся на солнце. В руках она держала охапку колокольчиков.
- Милорд! - Тонкий и легкий голос наполнился радостью.
Я стоял, с виду спокойный и невозмутимый, а внутри у меня все
дрожало, как у лошади, взнузданной и пришпоренной одновременно. Мелькнула
мысль, а что я буду делать, если она снова захочет поцеловать мне руку.
- Керри! Что ты здесь делаешь?
- Как! Собираю колокольчики, - она выглядела, как сама невинность,
что сглаживало дерзость ее слов. Кери протянула их вперед, смеясь из-за
них. Бог ее знает, что она разглядела на моем лице. Нет, она не собиралась
целовать мне руку.
- Разве ты не знаешь, что я ушла из Святого Петра?
- Да, мне сказали. Я подумал, что ты переехала в другой монастырь.
- Нет, ни за что. Я возненавидела монастыри. Там как в клетке.
Некоторым там нравится, - спокойно и безопасно. Но это не для меня, я не
создана для такой жизни.
- Когда-то так же хотели поступить со мной.
- Ты тоже убежал?
- Да, конечно. Но прежде, чем меня успели там запереть. Где ты сейчас
живешь, Кери?
Она, похоже, не слышала вопроса.
- Ты тоже не создан для такой жизни? Для оков?
- Не для таких оков.
Она не поняла, да я и сам не знал, что имел в виду. Поэтому я
промолчал и продолжал наблюдать за ней, наслаждаясь радостью момента.
- Жалко твою мать.
- Спасибо, Кери.
- Она умерла сразу после твоего отъезда. Тебе, наверное, сказали?
- Да, я был в монастыре после приезда в Маридунум.
Она помолчала, глядя в землю и ткнув пальчиком босой ноги в траву. От
этого легкого танцевального движения на ее поясе зазвенели позолоченные
яблочки.
- Я знала, что ты вернулся. Все говорили об этом.
- В самом деле?
Она кивнула.
- В городе мне сказали, что ты не только великий волшебник, но и
принц. - Она взглянула на меня, в ее голосе послышалось сомнение. Я бы
одет в старую заляпанную отварами тунику (Кадал не мог ее отстирать),
накидка обветшала, и ее облепили колючки и куманика. На ногах у меня были
полотняные сандалии - какой смысл носить кожаные по высокой сырой траве?
Даже по сравнению со скромно одетым молодым человеком, каким она видела
меня прежде, теперь я выглядел нищим оборванцем.
- Ты еще считаешься принцем после смерти своей матери? - с невинной
прямотой спросила она.
- Да, ведь мой отец - Верховный король.
У нее приоткрылись губы.
- Твой отец? Король? Я и не знала, об этом никто не говорил.
- Немногие знают. Но теперь, после смерти матери, это ничего не
значит. Да, я его сын.
- Сын Верховного короля... - выдохнула она с благоговением. - И
волшебник. Я знаю, это правда.
- Да, это правда.
- Но когда-то ты говорил иначе.
Я улыбнулся.
- Я говорил, что не могу вылечить твою зубную боль.
- Но ты же вылечил.
- Это ты так говорила. Я не поверил тебе.
- Твое прикосновение вылечило бы любую болезнь, - произнесла она и
подошла поближе.
Ворот ее одеяния откинулся. Ее горло светлело, как жимолость. Я
чувствовал ее запах, запах колокольчиков и горьковато-сладкий сок цветов,
сжатых между нами. Я протянул руку и потянул за ворот ее платья. Застежка
расстегнулась. Ее груди были круглыми и полными, мягче, чем можно было
себе представить. Они упали в мои руки, как голуби, виденные мною в
монастыре. Мне показалось, что она закричит и вырвется, но она прильнула
ко мне, пахнув своим теплом, и засмеялась. Ее пальцы оказались у меня в
волосах, и наши губы встретились. Внезапно она повисла на мне, и я,
связанный с ней поцелуем, рухнул на траву, подминая ее под себя. Цветы
рассыпались.
Я долго не мог понять. Сначала мы смеялись и тяжело дышали.
Происходившее превзошло ночное воображение. Она была маленькой и тихо
стонала, когда я причинял ей боль. Гибкая и мягкая, как тростник; по
сравнению с ней я выглядел великаном. Неожиданно у нее вырвался из горла
глубокий звук, словно она задыхалась, и она согнулась у меня в руках,
будто умирая. Ее губы сомкнулись с моими.
Теперь задыхался я. Она обняла меня и еще сильнее прижалась ко мне
губами. Меня втягивало в темноту, туда, где нет ни света, ни воздуха, ни
дыхания. Могила в могиле. Раскаленным добела лезвием у меня в голове
заворочался страх. Открыв глаза, я не видел ничего, кроме мелькающего
света и тени дерева, нависавшего надо мной. Колючки выросли в огромные
шипы. Мое лицо исказил ужас. Тень боярышника дрогнула, раскрылся вход в
пещеру, и на меня надвинулись стены. Я вырвался и перевернулся на спину,
истекая потом от страха и стыда.
- В чем дело? - спросила она слепо. Ее руки продолжали обнимать над
собой воздух.
- Извини, Кери, извини.
- Что ты имеешь в виду? Что случилось? - она повернула ко мне голову,
увитую рассыпавшимся золотом волос. Ее глаза сузились и были затуманены.
Она потянулась ко мне.
- А, вот оно что. Иди ко мне. Все в порядке. Я покажу тебе.
- Нет. - Я попытался высвободиться, но весь дрожал. - Нет, Кери,
оставь меня, нет.
- В чем дело? - ее глаза широко раскрылись, она приподнялась на
локте. - Ты, наверное, никогда этого не делал. Правда? Правда?
Я не отвечал.
Она рассмеялась, но вместо игривости получилось взвизгивание. Она
снова перевернулась и протянула руки.
- Ладно, ничего, научишься, - и неожиданно раздраженно, - ну давай,
быстрее, говорю же тебе, все будет нормально. - Я поймал ее запястья.
- Извини, Кери. Я не могу объяснить, но... Я не должен, точно знаю.
Послушай минуту.
- Отпусти меня!
Я отпустил, и Кери, отодвинувшись, села. Глаза ее были рассержены, в
волосах запутались цветки.
- Не подумай, что это из-за тебя, Кери. К тебе это не имеет
отношения.
- Не пара тебе? Из-за того, что моя мать была шлюхой?
- В самом деле? Я не знал. - Я почувствовал внезапную усталость. -
Говорю же тебе, к тебе это не имеет никакого отношения. Ты прекрасная,
Кери, и, как только я тебя увидел, я почувствовал... ты знаешь, что я
почувствовал. А это связано только со мной и моей... - я остановился.
Дальше говорить было бесполезно. Она наблюдала за мной. Яркими и пустыми
глазами. Потом она отвернулась и резкими движениями начала отряхивать свое
платье. Вместо слова "сила" я закончил так: "и моим колдовством".
- Колдовство. - Она выпятила нижнюю губу, как обиженный ребенок.
Ловкой рукой застегнула пояс и начала собирать упавшие колокольчики,
презрительно повторяя: "Колдовство".
- Думаешь, я поверила в твои чары? Думаешь, у меня действительно
болел зуб?
- Не знаю, - устало ответил я и поднялся на ноги.
- Для того чтобы быть волшебником, не обязательно быть мужчиной.
Лучше бы ты ушел в монастырь, все-таки это твое место.
- Возможно.
В ее волосах застрял колокольчик, и она выдернула его. Шелк платья
блеснул на солнце, как осенняя паутинка. Мой взгляд упал на синяк на ее
запястье.
- Тебе не больно? Я не ушиб тебя?
Она не ответила и даже не взглянула. Я отвернулся.
- Ну что же, прощай, Кери.
Я успел отойти на несколько шагов, когда вновь услышал ее голос.
- Принц...
