он, будто сердясь, вздохнул, но сдержался и повернулся, блестя украшениями
и броней, чтобы встать рядом. У наших ног простирался камень.
На востоке ночь отступила отдернутой пеленой, и показалось солнце.
Прямой, как след брошенного факела, как огненная стрела, от горизонта
через камень к нашим ногам протянулся луч света. Сердце успело ударить,
возможно, двадцать раз, пока огромный мегалит стоял, застилая перед нами
зимний слепящий свет и возвышаясь черной махиной. Затем солнце поднялось
над горизонтом так быстро, что можно было заметить, как сплошная круглая
тень выросла в эллипс, пропавший немедленно в свете зимней зари.
Я взглянул на короля. Он не сводил расширенных и каких-то пустых глаз
с камня у его ног. Я не мог прочитать его мысли. Затем он поднял голову и
посмотрел на внешний круг, где сомкнувшиеся гиганты загораживали свет. Он
сделал шаг в сторону от меня и развернулся на каблуках, обойдя полный круг
внутри "Пляски". Его отросшая борода была рыжеватой и вилась, Он носил
теперь длинные волосы, а его шлем украшала золотая полоска. Голубизна его
глаз могла сравниться с древесным дымом на фоне света.
В конце концов мы встретились взглядом.
- Неудивительно, что ты улыбаешься. Впечатляет.
- Рад слышать, - ответил я. - Из-за расчетов я не спал неделями.
- Треморинус рассказывал мне, - он не спеша смерил меня взглядом. -
Он также рассказал мне, что ты говорил.
- Что я говорил?
- Да. "Я покрою его могилу не чем иным, как светом".
Я промолчал.
- Я ничего не понимаю в пророках и жрецах, - медленно произнес он. -
Я воин и думаю по-солдатски. Но сотворенное тобою здесь я могу осмыслить.
Возможно, мы все-таки уживемся. Я уже говорил, что собираюсь провести
рождество в Винчестере. Поедешь со мной?
Это уже была просьба, а не приказ. Мы разговаривали друг с другом,
стоя по разные стороны от камня. Его слова послужили началом чего-то, чего
я еще не знал.
- Возможно, весной, - покачал я головой. - Я хочу присутствовать на
коронации. Будь уверен, когда я тебе понадоблюсь, я приеду. Но сейчас я
должен вернуться домой.
- В свою нору в земле? Ну, если ты так этого желаешь... У тебя
скромные запросы, видит бог. Так тебе ничего не надо от меня? - он показал
рукой на каменный круг. - В народе пойдет плохая молва о короле, не
вознаградившем тебя за это.
- Я уже вознагражден.
- Может быть, в Маридунуме тебе было лучше в доме твоего деда?
Возьмешь его?
Я покачал головой.
- Мне не нужен дом. Но я взял бы холм.
- Тогда он твой. Мне рассказывают, что его уже называют холмом
Мерлина. А сейчас уже наступил день и лошади мерзнут. Если бы ты был
воином, Мерлин, то знал бы, что существуют вещи важнее даже, чем
королевские могилы: главное, чтобы лошади не застаивались.
Он снова похлопал меня по плечу и, взмахнув пурпурным плащом, пошел к
лошади. Я отправился искать Кадала.
3
Когда же наступила Пасха, у меня не было желания покидать Брин
Мирддин. (Верный своему слову, Утер подарил мне холм вместе с пещерой, и
люди уже начали связывать его с моим именем, а не с богом, называя его
холмом Мерлина.) От короля пришло письмо, приглашавшее меня в Лондон. Но
на этот раз это был приказ, а не просьба, и настолько срочный, что Утер
прислал за мной эскорт, дабы избежать задержки, которая могла бы
случиться, если бы я стал ждать для себя попутчиков.
В те времена было еще небезопасно ездить по дорогам группами меньше
десяти человек. Путешествовали с оружием и настороже. Люди, которые не
могли обеспечить себе охрану, собирались в компании, а купцы даже платили
за то, чтобы их охраняли. Укромные места еще кишели беглецами из армии
Окты и ирландцами, которые не могли попасть к себе на родину. Встречались
и саксы, отчаянно скрывавшие свою внешность: если их узнавали, то убивали
беспощадно. Они обитали у деревень, в горах, болотах и диких местах.
Временами они совершали дерзкие набеги в поисках еды и устраивали на
дорогах засады против одиноких путников, не имевших с собой оружия. Любой
человек в накидке и сандалиях считался богатеем, которого стоило ограбить.
Но меня это не остановило бы, если бы мне надо было совершить
путешествие в одиночку с Кадалом из Маридунума в Лондон. Никакой
преступник или вор не выдержали бы моего взгляда, не говоря уже о риске
получить проклятие от меня. После событий в Динас Бренине, Килларе и
Эймсбери моя слава неимоверно возросла, воспетая в балладах и песнях. Я
уже с трудом узнавал свои собственные деяния. Динас Бренин переименовали в
Динас Эмрис, чтобы увековечить как мое деяние, так и высадку Амброзиуса, а
также крепость, которую он там построил. А жил я так же, как и раньше, как
в доме моего деда или во дворце Амброзиуса. Ежедневно у входа в пещеру
люди оставляли мне еду и вино. Ничего не имевшие бедняки приносили дрова и
сено для лошадей, сработанную ими простую утварь, или предлагали свою
помощь, чтобы что-нибудь построить. Так прошла зима, в мире и спокойствии,
пока не наступил ясный мартовский день, когда в долине появился посланец
Утера, оставивший эскорт в городе.
Выдался первый сухой день после двух недель дождей и сырого ветра. Я
поднялся на холм над пещерой собрать первые появившиеся растения и
задержался на опушке у нескольких сосен. На холм легким галопом скакал
одинокий всадник. Кадал, наверное, услышал конский топот. Казавшийся
сверху маленьким, он вышел из пещеры ему навстречу и приветствовал. После
того как он показал ему дорогу ко мне, всадник, не задерживаясь, пустился
наверх, дав шпоры своему коню.
Остановившись в нескольких шагах, он с некоторым трудом - от долгой
езды - выбрался из седла и, сделав знак, подошел ко мне.
Это был молодой человек с каштановыми волосами, примерно моего
возраста. Его лицо показалось мне знакомым. Наверное, я встречал его при
дворе Утера. Он был заляпан грязью с головы до ног и смертельно устал.
Должно быть, он сменил лошадь в Маридунуме. Конь выглядел бодрым и вместе
с тем отдохнувшим; я увидел, как молодой человек поморщился, когда тот
вскинул голову и натянул поводья.
- Милорд Мерлин, король шлет тебе приветствие из Лондона.
- Большая честь для меня, - ответил я официально.
- Он просит тебя присутствовать на церемонии его коронации. Он послал
за тобой эскорт, милорд. Они в городе, их лошади отдыхают.
- Ты говоришь, просит?
- Мне следовало сказать "требует", милорд. Он сказал, что я должен
немедленно привезти тебя.
- Это все?
- Больше он ничего не передавал, милорд. Только то, что ты должен
немедленно явиться к нему в Лондон.
- Конечно, я явлюсь. Поедем завтра, когда отдохнут лошади.
- Сегодня, милорд, сейчас.
Жаль, что вызывающее требование Утера было передано в извиняющемся
тоне. Я посмотрел на него.
- Ты сразу явился ко мне?
- Да, милорд.
- Не отдыхая?
- Нет.
- Сколько заняла дорога?
- Четыре дня, милорд. Это свежая лошадь. Я готов в путь сегодня же.
Посланец снова поморщился, когда его конь мотнул головой.
- Ты ранен?
- Пустяки. Вчера я упал с лошади и повредил кисть, но не той руки, в
которой держу поводья.
- Зато правой, в которой должен держать кинжал. Спустись в пещеру и
передай моему слуге то, что ты рассказал мне. Он тебя накормит и напоит.
Когда я спущусь, я займусь твоей кистью.
Он заколебался.
- Милорд, король очень настаивал. Это нечто большее, чем приглашение
присутствовать на коронации.
- Тебе придется подождать, пока слуга соберет мои вещи и оседлает
коней, а также пока я сам поем. За это время ты расскажешь мне лондонские
новости и объяснишь, что стоит за срочностью короля. Мы еще и быстро
вправим тебе кисть. Спускайся, я скоро подойду.
- Но, сэр...
- К тому времени, когда Кадал приготовит нам всем поесть, я подойду.
Ты не можешь торопить меня больше. Теперь иди.
Он с сомнением поглядел на меня и пошел вниз, скользя по грязи и ведя
за собой упирающуюся лошадь. Я запахнулся в плащ и прошел по сосняку в
сторону от входа в пещеру.
Я встал на краю скалистого отрога, где дующие из долины ветры трепали
мою накидку. Сзади шумели сосны, а внизу, над могилой Галапаса, шелестел
боярышник. В сером небе раздался крик ранней ржанки. Я посмотрел в сторону
Маридунума.
С этой высоты весь город был как на ладони. Мартовский ветер гулял по
блекло-зеленой равнине. По реке, под серым небом, бежали серые завитки. По
мосту двигалась повозка. Над крепостью цветной точкой маячил флаг. Ветер
наполнял коричневые паруса лодчонки, спускавшейся по реке. Холмы, еще в
своей зимней мантии, зажали долину, как стеклянный шарик, который берут в
ладони.
Мне в глаза попала с ветром вода, и вид затуманился. У меня в руках
лежал холодный шарик из хрусталя. Взглянув в него, я увидел в самой
середине город с мостом, движущуюся реку и крошечный бегущий по ней
кораблик. Вокруг города вились поля, искажая картинку в кристалле до такой
степени, что начинало казаться, что поля, небо, река и облака обволакивают
город с жителями, как лепестки и листочки бутон, который вот-вот
раскроется. Казалось, весь Уэльс, всю Британию можно взять осторожно в
ладони маленьким сверкающим шаром, словно нечто застывшее в янтаре. Я
взглянул на землю в шарообразном кристалле и понял, для чего я родился на
свет. Время пришло, и я должен был воспользоваться им по своему
усмотрению.
Хрустальный шарик растаял в моих руках, и там осталась лишь пригоршня
растений, которые я насобирал, холодных и мокрых. Они выпали из моих рук,
и я вытер ладонью воду в глазах. Вид внизу изменился. Повозка и лодка
исчезли, в городе воцарился покой.
Я спустился в пещеру. Кадал возился с кухонными горшками, а молодой
человек уже готовил седла для наших лошадей.
- Оставь их, - обратился я к нему. - Кадал, есть горячая вода?
- Уйма. Но для начала имеются приказы от короля из Лондона, не так
ли? - Кадал был, кажется, доволен, и я его не винил. - Должно было что-то
случиться, если уж на то пошло. Как ты думаешь, в чем дело? Он, - Кадал
кивнул на молодого человека, - не знает или не говорит. Судя по всему,
неприятности.
- Возможно. Скоро узнаем. Лучше высуши-ка это. - Я подал ему свой
плащ, сел у костра и позвал парня. - Покажи мне твою руку.
Его кисть превратилась в сплошной синяк и распухла. Наверняка, ему
было больно, но кость, похоже, осталась цела. Пока он умывался, я
приготовил компресс и наложил его ему на руку. Он напряженно наблюдал за
моими действиями и, казалось, вот-вот отдернет руку, но не от боли.
Сейчас, когда он смыл грязь и я мог рассмотреть его получше, ощущение, что
я его где-то видел, усилилось.
- Я знаю тебя, не так ли? - взглянул я на него поверх повязки.
- Вряд ли вы меня помните, милорд. Но я вас помню. Вы однажды были ко
мне очень добры.
- Это такая редкость? - рассмеялся я. - Как тебя зовут?
- Ульфин.
- Ульфин? Что-то знакомое... Подожди-ка. Ага, вспомнил. Слуга
Белазиуса?
- Да. Ты помнишь меня?
- Отлично. Тогда, ночью, когда мой пони захромал, тебе пришлось вести
его домой. Ты все время по пути находился рядом, но был неприметен, как
полевая мышь. Это единственная оказия, которую я помню. Белазиус будет
присутствовать на коронации?
- Он мертв.
Что-то в его голосе заставило меня оторвать глаза от повязки.
- Ты его так сильно ненавидел? Не надо, не отвечай, я и так помню,
несмотря на то, что прошло столько лет. Не буду спрашивать, почему. Видят
боги, он мне тоже не нравился, а ведь я не был его рабом. Что с ним
