энергии в силовое поле на продолжительное время могла ослабить двигатель.
Возможность починки или замены его до нашего возвращения на Холстхэммер
была нереальной, и с двигателем нужно было обращаться осторожно.
Сигнал слегка изменился.
- Они повернули, сказал я и объяснил:
- Облака исходят из центра, из временных перекрестков или
гравитационных дыр. Они пытаются сбить меня с трассы, несмотря даже на то,
что давление на их корпус сохранится.
Конечно, я повторил маневр. Вы бы тоже не стали разбивать собственный
корабль. Я попробовал прочувствовать, по какой траектории искривляется их
трасса, для чего необходимо было выправить крылья. Я добавил энергии в
поле, чтобы иметь возможность двигать крыльями. Затем убавил силу,
питающую защитное поле. Это было похоже на снятие перчаток в мороз. Уколы
пыли стали жестче - почти болезненными. Я изучал очертания поля, которое
сдерживало их. Через мгновение, как мне показалось, я видел его, но оно
было очень тонким, и мне показалось, что оно медленно изменяется. Я
двинулся, чтобы подчиниться требованию пылевого потока, а затем немного
изменил движение. Я собрался и начал медленно, но с силой двигать
крыльями, создавая собственное напряжение, вплетающееся в многосоставную
ткань шторма. Мощь этих движений была несравнима, конечно, с мощью,
излучаемой из середины Течения. Но то была случайная, рассредоточенная
энергия. Эта же направлена на целенаправленное воздействие. Я был первым
человеком, когда-либо запрягшим могущество Течения своими собственными
силами.
Кожа моя начала пылать, когда угол атаки крыльев изменился, давая
пыли возможность жестче врезаться в защитное поле. Неприятная боль
появилась на спине и в паху. Но я ее игнорировал. Затем внезапным толчком,
подобным порыву ветра, облако изрыгнуло нас плавно и без видимого усилия.
Только секунды понадобились мне, чтобы выйти на траекторию.
Тщательно, стараясь не спешить, я вернул поле к его первоначальному
положению.
Я отметил, что многие корабли могли бы проскочить облако, но ни один
без тяжкого перенапряжения своих двигателей, и уж конечно, не на таких
скоростях.
- Одно мы расколошматили, - прокомментировал я, когда смертельное
напряжение отозвалось болью в моих мышцах. Я выпрямился и расслабил
пальцы.
Но расслабляться было нельзя.
Мы сближались с "Гимнией", но Алахак все еще двигался очень быстро.
Помня, что у него нет наших возможностей, я рассчитал, что нагрузки на его
двигатель через несколько дней выведут его из строя. Он летел, как
сумасшедший. Какой бы ни была причина его бравады, она торопила его прямо
в ад.
Я не мог видеть корабль Алахака, потому что даже с замечательными
сенсорами, помех для видимого спектра было достаточно. Но приборы,
ловившие сигнал, доносили его громко, чисто и с каждым разом все ближе.
Иногда я чувствовал волну искривленного пространства, которая рассеивалась
в кильватере. Это тоже беспокоило меня - она может быть отброшена, как
пробка, если получит боковое повреждение. "Лебедь" мог это выдержать -
если я буду достаточно быстр - но "Гимния" нет.
Если бы ты успокоился, думал я, у тебя было бы больше шансов попасть
туда. Но что-то направляло его достаточно твердо, и пока у него было
чистое пространство, он испытывал пределы своего терпения. Он двигался,
словно вышвырнутый из пекла.
Минуты складывались в часы, а он начал еще прибавлять в скорости. Я
не собирался рисковать, поэтому не стал его копировать и поэтому он стал
отрываться. Затем он врезался в облако и вынужден был принять меры
предосторожности. Облако было небольшим и узким, и я прошел через него без
труда, не особенно мудрствуя.
Через семь часов нас вновь начало атаковать искривление. Алахак не
замедлился, поэтому я предположил, что покоробленность пространства
исходит из его движения. Я двигался на волнах, пока они не стали давить
мне в грудь и в корму, тогда я снизил скорость и уменьшил нагрузку.
Несмотря на это мои занемевшие мышцы начала терзать тупая боль. Я взмок от
пота и чувствовал невероятную усталость. Перед взлетом меня попытались
подстрелить, и все это было десять-двенадцать часов назад. Даже для меня
подобные перегрузки были великоваты.
- Что этот чертов идиот собирается делать? - злился я. - Это не
скачки. Или он думает, что я обману его и хочет достичь "Потерянной
Звезды" на пару часов раньше? - Но дело было не в этом. Он знал, что я дал
ему фору, как и обещал. Если он действительно предполагал гонки, то я
знал, что выиграю. У меня была птица, а у него пуля.
Часы проходят.
Напряжение усилилось. Как и каждый, я знал, что продолжать все это
опасно, но не отважился на другую крайность, рискуя замедлением р акции и
даже потерей сознания. - Дайте мне укрепляющее впрыскивание, - сказал я
дель Арко, - и снабдите внутривенным вливанием, полторы порции. Сам я не в
состоянии провести эту процедуру, не отстав - а я хочу приблизиться к
Алахаку. Мне не хочется, чтобы мы влетели в расщелину пространства, по
которой он сейчас движется.
Капитан пошел выполнять мою просьбу.
- С тобой все в порядке? - спросил я Ротгара.
- Я могу есть, - ответил он. - Джонни должен будет побыть при
двигателях, пока я буду отдыхать.
- Прими впрыскивание, - сказал я ему. - Не оставляй это на Джонни;
когда настанут неприятности, я хотел бы, чтобы ты оставался наготове.
Джонни не умеет жонглировать плазмой.
Думаю, это Ив воткнула мне в руку питание, но я ничего вокруг не
видел. Игла вошла хорошо, и захват придержал ее. Я почувствовал
определенное неудобство, будто что-то прокалывало защиту с левого крыла, и
прошло несколько минут, прежде чем я избавился от этого неприятного
ощущения.
Пыль, пыль, все больше пыли. Теперь мы были в смертельном плазменном
ореоле туманности, внутри канавы, которая излучалась из центра
образования. Помня, что мы совершили, я не особенно удивился. Меня
заинтересовало, каким образом Алахак продолжает гонку. Хормонцы не так
сильны физически, как люди. Возможно, он принял какой-то стимулятор.
Прежде я летал так для того, чтобы уложиться в сточасовый полет. Для
здоровья вредно насиловать свой организм подобным образом.
Безумная погоня продолжалась дальше. Иногда скорость превышала
обычную в шесть тысяч, хотя в основном была четыре-четыре с половиной
тысячи. Для меня это было в избытке, и я не повторял его случайные порывы.
В результате он оставался впереди на значительный период времени, но
потерял всю выигранную дистанцию, когда сеть облаков вынудила его ползти.
Позже он, казалось, переменил курс, который планировал, и я приблизился к
нему еще ближе, пока он решал, каким путем идти от некоей неизвестной
точки А к точке В. Картографирование "Карадок" было достаточно
совершенным, и то, что в конце концов он зашел в плывун - это не их вина.
Картографирование Течения Алькионы - задача для оптимистов.
Неприятный шторм, вызванный маневрами Алахака, вынудил меня
отклониться влево. Хаотический пух начал закручиваться в воронку. Но
прежде, чем он коснулся корабля, я обнаружил его присутствие. Алахак
поднял свою скорость до десяти тысяч, очевидно, намереваясь отойти от
этого чудища. Выбора у меня не было, и я последовал за ним. Корабли
разделяло семь или восемь минут хода, но штормы были невероятными. Я
поднял скорость "Лебедя" до восемнадцати тысяч, прежде чем убедился, что
мы миновали неблагоприятную стихию.
Высокая скорость наказывала нас. Волны искривления пытались
вышвырнуть нас с трассы Алахака и трепали весьма жестоко. Птица, используя
мои рефлексы, избегала давления, в то время как я подсчитывал наши шансы.
Я крикнул Ротгару, чтобы он сконцентрировал внимание и понадеялся, что он
сумеет сохранить постоянство движения под жестким дождем. Я позволил силе
тяготения уйти, чтобы прокатиться по пене на волне. Если в это время даже
на мгновение изменится энергопитание в сочетании с короблением, мы не
только можем потерять ход, но и будем серьезно искалечены.
Именно так и произошло. Нас отбросило вверх и в сторону; это
напоминало щелчок по бите. На несколько секунд возникла частичная боль, мы
выдержали искривление, но реальный удар пришел, когда мы освободились. Нам
было худо, как никогда. У меня возникло чувство, что в течение микросекунд
я полностью развалюсь. Все, что я мог сделать, это бросить корабль влево и
вернуть нашу привычную силу тяжести.
Когда я снова оказался на удобной скорости и пристроил "Лебедя" в
хвост "Гимнии", у меня появилось время для размышлений.
- К счастью, - прибавил я, - таких минут немного, - голос мой, к
моему удивлению, показался мне чужим. Боль только неизбежное следствие. Я
должен был ее перетерпеть, потому что иначе потерял бы скорость.
Боль вскоре ушла, но и обстановка стала на какое-то время более
простой.
"Гимния" начала прибавлять ход. Алахак был нетерпелив. Он хотел
достигнуть точки назначения до того, как умрет. Я не знал, как долго будет
продолжаться полет, но наша участь была внутри ядра, которое находилось в
нескольких днях хода. Я попробовал представить, сколько мучений пришлось
бы нам вынести, если бы мы находились на "Гимнии". Мысль эта была не из
приятных. Мне стало неприятно от того, что Алахак, возможно, не собирался
лететь туда. Он собирался умереть - ничего не достигнув - и маяк нес, нес
его последний крик: координаты "Потерянной Звезды" и проложенный курс,
чтобы ее достигнуть.
Время шло, и мне было интересно, отдыхает ли хормонец. Он должен был
остановиться, думал я, несмотря на то, что у него последний шанс. Какой бы
эликсир жизни ни струился в его венах, он не мог быть вечным. Он должен
вскоре сделать передышку. "Карадок" должна иметь заселенные миры, если они
картографировали этот канал. Он должен знать, где можно сесть. Я
дьявольски устал, даже подумал, что ему следовало бы остановиться ради
моей безопасности.
И, возможно, когда терпение уже дошло до предела, он медленно сбросил
ход и направился к звездной системе. Мы последовали за ним. Я знал, что
даже на поверхности я должен быть наготове каждый миг. Но если
беспокойство и пришло, оно приходило медленно. У меня было время поспать и
размяться. В Течении Алькионы великим благом может быть уже одно только
сознание, что ты не находишься на грани разрушения корабля.
16
Место, где мы совершили посадку, оказалось голой скалой, круглой и
размером с земную луну. Без воздуха, совсем без жизни и начисто лишенным
какой-либо особенности или индивидуальности.
В тот же миг, как я отключил двигатели, я вызвал "Гимнию".
- Корабль еще не развалился на куски? - спросил я Алахака с некоторой
издевкой после того, как прошло напряжение.
- У нас дела неплохи, - сказал он. - А у вас?
- Мы целы, - сказал я, но знаю, что ваши дела не так уж хороши.
Пробоина сильно пропускает.
- Мы может держаться. Некоторое время нам с Кувио пришлось потратить
на ремонт этого узла, после того, как мы сели. Корабль полетит, и полетит
хорошо. Не беспокойся.
- Сможете добраться до ядра?
- Думаю, что да. Завтра больше остановок не будет.
- Не принимай это близко к сердцу.
- Не могу. Это должно свершиться завтра. Если мы приземлимся еще раз,
то никогда уже не сможет взлететь.
- Значит, у вас дела на самом деле плохи?
- Надеюсь, для свершения нашей задачи мы в норме. Еще один бросок, и
