присутствие, как ощущаешь осторожно сжимающую руку. А ощущение в глубине -
сознание того, что я являюсь кораблем, что мы становимся неразрывным целым
- становилось все сильнее. Цифровая информация отражалась на шлеме вокруг
изображения пустого неба. Цифры подбирались к тому минимальному уровню
энергии, который я мог использовать, чтобы взлететь.
- Дай мне отсчет, - сказал я Ротгару, и он начал отсчитывать
последние секунды. Когда он дошел до нуля, я напрягся, а вместе со мной и
весь корабль. Загорелись сопла, но вхолостую: реактивная сила в камере
увеличилась, и мы поднялись над землей выше и выше, осторожно балансируя
на снопе огня. Я притормаживал корабль с самого начала, укачивая его, как
он укачивал меня, переворачивая его для горизонтального полета.
Мгновение-другое мы планировали, а затем я его направил.
Крылья разрезали воздух, словно ножи. Я отсчитал секунды до первого
поворота, затем мягко погрузился в нервную сеть, подобрал левое крыло и
повернул направо. Плавным, мягким движением пальцев я вернул нас обратно,
и все это походило на струящийся шелк и было так естественно, словно я был
птицей. Визг ветра шел вдоль моих рук, по позвоночнику, под животом и
между ногами.
"Хохлатый Лебедь" и в самом деле был птицей. Он мог лететь. Я поднял
его выше, сложил крылья и нырнул. Я бросал его по кругу снова и снова, а
затем вновь по прямой. Потом начали возвращаться домой. Я летел сам, как
воздушный змей - так много адреналина было в крови. Я посадил корабль на
стоянке, где он должен был провести ночь. За нами наблюдала какая-то
толпа. Либо просочились сведения о том, что у нас есть разрешение на
полет, либо они только что приземлились. Много народу собралось, чтобы
посмотреть на нашу посадку. Им нечего было смотреть, посадка есть посадка.
Взлет - это нечто иное. А то - все падение. Я подумал, сколько же их будет
завтра, чтобы помахать нам на прощанье?
Как только я отключил большую тягу, я расслабился и начал подбивать
итоги. Внешне все было в идеале. Теперь у меня сложилось ощущение корабля,
и я знал, что смогу с ним управиться. Но было ли мое ощущение правильным?
Испытательный полет - не настоящее дело, поскольку атмосфера меняет
поведение корабля. Сверхсветовые скорости и маневры на них - это совсем
другое дело. Единственное, что я доказал, так это то, что внутри его
находиться очень приятно.
Ротгар поднялся снизу и мы молча поздравили друг друга. Ив и дель
Арко остались готовиться к старту. Я не позавидовал им в связи с
любопытными наблюдателями.
- Все о'кей? - спросил я Ротгара.
- Как знать? - ответил он. - Поле нормирования является основным для
движения, а не камера выброса. Пока мы не используем весь поток энергии,
мы не узнаем, работает корабль или нет.
- Но все исправно?
- Да, конечно. Разве я мог бы допустить неисправность! Мы возьмем от
корабля все, на что он способен, - Ротгар повернулся и пошел обратно в
свою величественную дыру.
Я обратил внимание на слегка озабоченного Джонни Сокоро.
- У тебя что, нет работы?
- Я должен проверить сопла снаружи, но только тогда, когда разойдется
толпа.
- Дель Арко позаботится, чтобы их разогнали, - сказал я. - Он закатит
скандал работниками космопорта за то, что их пустили.
- Они не могли не пустить людей, - заметил Джонни.
- Чертовски мало нужно было сделать, чтобы не пустить их. Их ведь
можно было посадить за решетку, если бы такое решение приняли власти. Ведь
эти зеваки нарушили границы космопорта.
- Это действительно настолько серьезно?
Я пожал плечами.
- Для меня нет. Это корабль дель Арко.
Я помолчал, а затем продолжал.
- Но ты-то получил то, что хотел? Завтра утром покидаешь Землю. Затем
через несколько дней будет Венец Алькионы.
- Не знаю, почему он меня нанял, - сказал он. - У меня нет опыта
работы в космосе и я не знаком с этим типом двигателя.
- Может быть, они просто торопились? - сказал я. - Не стоит об этом
беспокоиться. Если у них и была какая-то особая причина то это, наверняка,
- тщательность. Новоалександрийцы - весьма аккуратные люди. Основа команды
- пилот и, может быть, он хотели сгруппировать вокруг меня команду.
Всеми новинками, которые в наличии на корабле, занимаюсь я, и они
могли позволить себе дать мне людей, которых я знаю и с которыми могу
сработаться.
- Тогда почему капитан - дель Арко, а не вы?
Меня это тоже беспокоило. И я ответил, что не знаю. Но у меня были
подозрения. Пока дель Арко - капитан, я - никто. На капитана любого
корабля возложена большая ответственность и, естественно, определенная
власть в пределах закона. Капитан может скрывать, куда, как и когда
полетит корабль. Может быть, новоалександрийцам нужны были только мои
способности, а не мои мысли о том, как все должно происходить. В глазах
закона я не обладал никакой властью, а они при помощи контракта надо мной
такую власть имели.
Джонни пошел помогать Ротгару. У меня тоже было много работы -
тщательно проверить все механизмы, которые я использовал, чтобы убедиться
в их надежной работе, но пока я хотел несколько часов отдохнуть. Я был
совершенно без сил после полета. Я оперся о люльку и начал беседу с
ветром.
Так ты действовал по-своему? - впервые я сам был инициатором
разговора. Я привыкал к нему, принимал его присутствие, как нечто большее,
чем неприятное явление, с которым я ничего не мог поделать.
- Я действовал по-твоему, - ответил он. Было приятно, что кто-то
принимает близко к сердцу мои интересы.
- У меня в сердце и твои, и мои интересы. И так же должно быть у
тебя. Наши интересы должны быть более-менее одинаковыми. Спор может
повредить обоим.
Может быть, - согласился я и добавил: - но больше для тебя, чем для
меня. У меня ведь эта оболочка. Я обладаю телом.
Именно этот момент меня и беспокоил. На что был способен ветер, если
он уже устроился? Может ли он лишить меня моего тела? Но он охотно
согласился, что телом обладаю именно я и, в случае какого-либо спора ему
придется лететь туда, куда его везут. Я подумал, что, будь я на его месте,
то очень возражал бы против полета в Течение Алькионы.
11
Второй полет был мало похож на первый. Днем раньше я устанавливал
ограничители, чтобы не дать возможность выкачать из корабля все, на что он
был способен. На этот раз все было по-настоящему - двигатели готовы к
работе, а плазма - к истечению.
Небольшими порциями я набавлял импульсы в нормирующую систему, чтобы
прочувствовать циклы подачи плазмы и приспособить свою нервную систему к
этому ритму, прежде чем покинуть Землю.
Птица взмыла на вышке, словно неистово желала чистого пространства
всю свою юную жизнь, и теперь ей предложили, и она больше не в силах
ждать. Я сбросил релаксационную сеть к моменту закрытия дюз, и волна
энергии протекла через нервную цепь словно шок. Внезапно все ожило и
вылилось в скачок. Птица и в самом деле теперь двигалась - не поднималась
на всплеске двигателя или паря на крыльях, а перемещалась, внутренне
свободная и потребляющая энергию.
Быстрее, быстрее, быстрее...
В капоре Земля мне была видна только как направляющая отметка. Даже
солнце визуально превратилось в жалкую точку света.
- Отсчет времени готовности к тахионному переносу, - спокойно сказал
я Ротгару. Я всегда выглядел перед взлетом спокойным. Он начал с двухсот,
что я предвидел - из осторожности. На секунду или две я расслабился, чтобы
затем предельно собраться. Отсчет я игнорировал до тех пор, пока он не
дошел до восьмидесяти, затем немного ускорил свои действия и увеличил в
сети мощность, рывками подавая ее и отбирая назад. Релаксационное поле
скачками начало возрастать.
Ротгар удерживал плазму в полном равновесии. Она текла ровно, словно
большая река, несмотря на нагрузку, которую несла. Я пробежал пальцами по
пульту управления, ощущая готовность ответить на малейшее давление.
Осторожно повел корабль вдоль линии, которую мы вместе с дель Арко
проложили для рабочего курса. Корабль двигался ровно, без каких-либо
рывков по вине плазменного поля. Большая часть кораблей имела отклонения -
теряли время и мощность, - и постоянно барахлящие защитные поля. Но
"Хохлатый Лебедь" двигался с грацией совершенства.
Отсчет достиг двадцати, а в руках у меня было время и мощность. Все в
порядке - даже сомнения отсутствовали, что что-то может быть не так. Вне
всякого сомнения - корабль подчинялся мне, и мы действуем как единое
целое. Мы готовы.
Когда счет перешел на простые числа, релаксационное поле резко
возросло и начало усиливаться. Под нагрузкой плазма пыталась вырваться, но
мы с Ротгаром удерживали ее, заставляя плавно истекать. Правой рукой я
прибавлял, а левой сдерживал подачу. Точно старался выдержать баланс,
чтобы удержать истечение. Достигнув барьера Эйнштейна на границе
досветовых и сверхсветовых скоростей удерживать равновесие стало
неимоверно сложнее. Теперь необходимо было быть очень точным. Если я
пережму, плазменное поле прорвется и истечет из системы. Если бы я ослабил
напор, то мы потерпели бы неудачу с передачей, поскольку не совладали бы с
нагрузкой течения.
Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже не было.
Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю, и
импульс резко бросил нас через барьер без фазовой вспышки. Каждое
мгновение корабль оставался устойчивым. Плазма поддерживалась в
совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у
меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально, по
мере того, как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах
дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу и вскоре мы
были в открытом пространстве.
Я откинулся назад и закрыл глаза.
- Он движется намного быстрее, чем в прошлый раз, - услышал я голос
дель Арко с большого расстояния. Меня охватило искушение изменить
гравитационное поле в надежде, что он не успеет пристегнуться в кресле.
- Комментарии оставьте на потом, - сказал я. - Он будет делать то,
что ему скажут.
Больше он ничего не сказал. Я осторожно отсоединил от себя капор,
снял шлем, контакты с основания шеи. Расстегнул привязной ремень, но
кресла не оставил. Настоящие пилоты никогда этого не делают, пока их
корабль в космосе - только жокеи на стандартных линиях.
- Пусть кто-нибудь принесет мне чашку кофе, - сказал я.
На какое-то время всем стало неловко от мысли дублировать стюарда.
Палец, в конце концов остановился на Джонни. Ив даже на мгновение не
подумала, что место женщины в космосе - на кухне.
Я пристально оглядел приборы, но все было таким, каким ему и
надлежало быть.
- Ну? - спросил дель Арко.
На мгновенье я задержался с ответом.
- Теперь о'кей, - наконец сказал я.
Он был неимоверно горд за свой корабль, но старался не показывать
этого слишком явно. Я же не собирался впадать в энтузиазм и разыгрывать
представление в честь достоинств и возможностей корабля.
Пока мы оставались в пределах солнечной системы, я не мог
использовать всех возможностей "Хохлатого Лебедя" для движения в глубоком
пространстве. Постепенно я увеличивал скорость, сжимая приборы управления
в руке и ожидая подтверждения Ротгара о вероятности колебания плазменного
поля и угрозы потерять его прямоточность. В дальнейшем я уменьшил
релаксационную сеть для того, чтобы облегчить манипуляции. Сопротивление
