Авторы, впрочем, считали его как раз среди лучших -- слишком много душевных
сил, размышлений, споров и самых излюбленных идей было в него вложено. Здесь
и любимейшая, годами лелеемая идея Учителя с большой буквы -- впервые мы
сделали попытку написать этого человека, так сказать, "вживе" и остались
довольны этой попыткой. Здесь старинная, годами лелеемая мечта написать
исторический роман -- в манере Лиона Фейхтвангера и с позиции человека,
никак не желающего поверить в существование объективной и достоверной
исторической истины ("Не так все это было, совсем не так"). Здесь даже
попытка осторожного прогноза на ближайшие сорок лет -- пусть и обреченного
изначально на неуспех, ибо нет ничего сложнее, чем предсказывать, что будет
с нами на протяжении одной человеческой жизни (то ли дело строить прогнозы
лет на пятьсот вперед, а еще лучше -- на тысячу)...
Любопытно сегодня, с высоты последних лет XX века, смотреть на эти
прогностические упражнения авторов, честно пытавшихся в меру своих сил и
способностей нарисовать правдоподобную и по возможности содержательную
картинку российской жизни третьего десятилетия XXI века. Эта картинка
рисовалась уже в самый разгар перестройки, когда нам ясно стало, что
серьезные изменения неизбежны и надвигаются, но нам тогда и в голову не
могло прийти, насколько радикальными они будут. Говоря сегодняшними
терминами, АБС предполагали, что Россия (на самом деле, СССР, конечно)
пойдет по "китайскому пути": постепенная, очень медленная либерализация
экономики под неусыпным контролем слегка реформированной, но по-прежнему
всемогущей КПСС. Более радикальные перемены нетрудно было, разумеется, себе
представить -- и раскол Партии, и сам распад СССР, и даже новую гражданскую
войну, -- но почти инстинктивное неверие наше в резкие исторические переломы
было слишком сильно. Такие переломы всегда казались нам возможными, но
чрезвычайно маловероятными, и уж в особенности маловероятным всегда казался
нам практически одномоментный (в историческом масштабе) развал
могущественной государственной машины, создававшейся десятилетиями,
основательно проржавевшей, конечно, абсолютно бесперспективной и уже
начинающей сбоить, но еще вполне и до отвращения жизнеспособной и
самодостаточной.
Мир, каким он у нас стал "сорок лет спустя", существенно отличается
даже от сегодняшнего. Он гораздо более стабилен, спокоен, более сыт и
доволен собой. Он менее свободен, но тоталитарность его не бросается в глаза
-- перестройка не прошла для него даром. Горком партии по-прежнему является
в этом мире авторитетом номер один, но влияние его сильно смягчено и
облагорожено по сравнению с годами застоя.
Короче говоря, попытка среднесрочного прогноза нам, скорее, не удалась.
Но иногда, наблюдая нынешние события, эту страшную, роковую, холопскую тягу
нашу к стабильности любой ценой, к пресловутому "порядку", к "твердой руке и
железной метле", -- наблюдая все это, я без всякого удовлетворения думаю:
"Черт побери, а может быть, ошибившись в частностях, АБС угадали-таки
конечный результат? Где, в конце-то концов, гарантия, что горком партии не
вернется к нам опять на протяжении ближайшего поколения?.."
"ЖИДЫ ГОРОДА ПИТЕРА, или НЕВЕСЕЛЫЕ БЕСЕДЫ ПРИ СВЕЧАХ".
На протяжении многих лет Стругацкие мечтали написать пьесу. Первое
упоминание об этой сладостной мечте я обнаружил еще в письмах начала 60-х.
27.12.61 -- АН: "... Идея No 2 -- мысль написать пьесу. Давай
попробуем, а? На современную тему... Давай, Боря, а? А пьеса у нас с тобой
преотлично бы пошла, уверяю тебя..."
Но мы не попробовали. То есть АН сам, на свой страх и риск/пробовал, и
неоднократно. Но либо не удавалось довести до конца, либо удавалось, но
получалось "типичное не то" -- вроде пьесы "Без оружия" по мотивам "Трудно
быть богом". Написанная АН практически в одиночку, на взгляд БН она совсем
не удалась, и не стоит, наверное, жалеть, что она так и не увидела (кажется)
сцены, хотя какие-то театры вроде бы за нее брались, что-то там колдовали,
репетировали, но не получалось у них ничего с этой пьесой.
4.11.66 -- АН: "...Перед спектаклем Высоцкий сводил меня познакомиться
с Любимовым. Очень понравился он мне. И в частности тем, что попросил
поработать для них. Мы ему страшно нравимся, родственные души. Он не
навязчив, просто просит посмотреть его работы и подумать, получится ли у нас
что-нибудь. Проклял я, что ты не в Москве. Надо выписать тебе командировку,
чтобы ты приехал специально на театр. Пьесу будем писать!..
И Володя хорош (Высоцкий, то есть). Он бы отлично сыграл Румату".
Подобных писем от АН было получено множество. Но не получилось с этой
пьесой, ничего не вышло и из наших попыток войти в контакт с театром и
поработать для сцены; чем дальше, тем меньше оставалось у нас энтузиазма по
этому поводу, и в конце концов мы, отчаявшись создать для театра что-нибудь
путное, махнули рукой на эту идею, полностью сосредоточившись на
киносценариях.
Похоже, сама судьба хотела, чтобы именно ПЬЕСА стала последней работой
АБС.
Первые обстоятельные наметки, хотя еще вполне приблизительные,
появляются в дневнике 6 октября 1989 года во время краткого наезда БН в
Москву. Условное название -- "Ночь страха". Уже есть среди будущих героев и
еврей, получающий повестку, которая начинается словами "Жиды города
Москвы!.." В общем и целом сюжет с первого же захода определился вполне, и
даже последняя немая сцена была придумана -- с непрерывно звонящим
телефоном, на который все молча смотрят, и никто не решается взять трубку.
Первая половина названия -- "Жиды города Питера" -- была принята позже,
а вторую мы позаимствовали из старых записей конца 1988 года. Собственно,
идея пьесы возникла именно тогда: "1.12.88. Б. прибыл в Мск обсуждать
ситуацию. Пьеса: "Веселенькие беседы при свечах".
Позднее кое-кто приписывал нам особую проницательность: АБС, якобы,
предвидели и описали путч 1991 года. Это и верно, и неверно.
В самом конце восьмидесятых было уже совершенно очевидно, что попытка
реставрации должна воспоследовать с неизбежностью: странно было бы даже
представить себе, что советские вседержители -- партийная верхушка, верхушка
армии и ВПК, наши доблестные "органы", наконец, -- отдадут власть совсем уж
без боя. Гораздо труднее было представить себе ту конкретную форму, в
которую выльется эта попытка повернуть вспять, и уже совсем невозможно было
вообразить, что эта попытка окажется такой (слава Богу!) дряблой, бездарной
и бессильной. Дракон власти представлялся нам тогда хромым, косым, вялым,
ожиревшим, но тем не менее все еще неодолимым.
Другой вопрос казался нам гораздо менее тривиальным, когда мы писали
свою пьесу: а нужно ли ИМ совершать путч вообще -- двигать танки, вводить
войска, сгонять арестованных на стадионы по методике генерала Пиночета?
Может быть, вполне достаточно только припугнуть нас хорошенько, и все мы тут
же послушно (с отвращением к себе и к своей судьбе, бормоча проклятия в
адрес поганой власти, но послушно и безотказно, как всегда) встанем по
стойке смирно?
В реальности оказалось намешано всего понемножку -- и беззаветного
бунта, и покорности, и равнодушия, и радостной готовности подчиниться, но
одно АБС угадали точно: отношение к происходившему молодежи. Молодежь с
удивительным единодушием сказала перевороту либо "нет", либо, в крайнем
случае, "плевать!" И это было лучшим доказательством тому, что Старый мир
прекратил существование свое в прежнем, привычном обличье. Новое поколение,
ничего не зная о Новом мире, без колебаний отвергло Старый. Как это,
впрочем, обычно и происходит с каждым новым поколением, только далеко не
каждому поколению выпадает оказаться на взлете своем именно в эпоху перемен.
Мы закончили пьесу в начале апреля 1990 года, и уже в сентябрьском
номере "Невы" она была опубликована. Своеобразный рекорд, однако.
Напоследок.
Надо сказать, мы совсем не планировали ее для театра, и полной для нас
неожиданностью оказалось, что пошла она широко; Ленинград, Москва, Воронеж,
Новосибирск... Был момент, когда она шла в доброй дюжине театров, В Киеве ее
(с разрешения авторов) поставили под названием "Жиды города Киева", в
Ленинграде (или уже в Петербурге?) сделали остроумную публицистическую
телепередачу, когда сцены из постановки перемежались вполне документальными
разговорами на улицах Питера -- наугад выбранным прохожим задавали вопрос,
как бы они поступили, получивши повестку соответствующего содержания...
Было довольно много хлопот с названием. Звонили из разных театров,
произносили речи об опасности антисемитизма, просили разрешения переменить
название, оставить только "Невеселые беседы при свечах". Мы отказывали
дружно и решительно. Название пьесы представлялось нам абсолютно точным. И
дело здесь было не только в том, что название это перекидывало прочный
мостик между страшным прошлым и нисколько не менее страшным виртуальным
будущим. ("Жиды города Киева!" -- так начинались в оккупированном Киеве 1942
года обращения немецко-фашистского командования к местным евреям: приказ,
собрав золото и драгоценности, идти на смерть). Ведь все наши герои,
независимо от их национальности, были в каком-то смысле "жидами" -- внутри
своего времени, внутри своего социума, внутри собственного народа -- в том
же смысле, в каком писала некогда Марина Цветаева:
...Жизнь -- это место, где жить нельзя:
Еврейский квартал...
Так не достойнее ль во сто крат
Стать Вечным Жидом ?
Ибо для каждого, кто не гад,
Еврейский погром --
Жизнь...
Эти слова, написанные много лет назад, и по сей день остаются в
значительной мере актуальными -- как тогда, как всегда. И, мне кажется, так
же и по тем же причинам все еще остается актуальной наша пьеса.
КИНОСЦЕНАРИИ.
Некоторые из сохранившихся киносценариев представляются мне (и
представлялись в свое время обоим авторам) неудачными -- например, сценарий
по "Жуку в муравейнике", опубликованный в свое время в журнале "Уральский
следопыт". Некоторые безвозвратно утеряны: такие, скажем, как самый первый,
писанный по роману "Страна багровых туч" еще в начале 60-х, или, скажем,
сценарий "Бойцовый кот возвращается в преисподнюю", который мы делали для
Одесской киностудии, -- он был зарублен Госкино по стандартному обвинению в
"экспорте революции" (именно из него впоследствии произросла повесть "Парень
из преисподней").
Обоих вышеназванных сценариев, впрочем, ни чуточки не жалко. А вот
самый первый вариант сценария по "Трудно быть богом" -- жалко. У него своя,
со специфическими хитросплетениями и неожиданными поворотами история, его
несколько раз начинали и бросали; были моменты, когда дело, казалось, совсем
уже на мази: еще немножечко, еще чуть-чуть, и фильм начнут снимать... но
каждый раз возникало какое-нибудь препятствие (иногда -- вполне исторических
масштабов, вроде вторжения в Чехословакию в 1968-ом), и все надежды
рушились, и все вновь откладывалось до морковкина заговенья. Сценарий добрых
два года влачился по всем Ленфильмовским инстанциям (от редсовета к
худсовету), не пропуская ни единой. В обсуждениях его принимало участие
множество людей, причем не только редакторы и кинокритики, но и знаменитые
литераторы -- Вера Панова, выступавшая "против" с резкостью и жесткостью,
меня, помнится, поразившими, и Александр Володин, заступавшийся за сценарий
