действительно муж?
Нава затихла. Мать крепко обхватила ее руками и прижала к себе. Она
смотрела на Кандида с отвращением и ужасом. Только девушка продолжала
улыбаться, и улыбка ее была так приятна и ласкова, что Кандид обратился
именно к ней.
- Да нет, конечно, - сказал он. - Какая она мне жена. Она мне дочь...
- Он хотел рассказать, что Нава выходила его, что он ее любит и что он
очень рад, что все так хорошо и удачно получилось, хотя он ничего не
понимает.
Но девушка вдруг прыснула и залилась смехом, махая руками.
- Я так и знала, - простонала она. - Это не ее муж... Это вон ее муж!
- Она указала на мать Навы. - Это... ее... муж! Ох, не могу!
На лице беременной появилось веселое изумление, и она стала
демонстративно внимательно оглядывать Кандида с ног до головы.
- Ай-яй-яй... - начала она прежним тоном, но мать Навы нервно
сказала:
- Перестаньте! Надоело наконец! Уходи отсюда, - сказала она Кандиду.
- Иди, чего ждешь? В лес иди!..
- Кто бы мог подумать, - тихонько пропела беременная, - что корень
любви может оказаться столь горек... столь грязен... волосат... - Она
перехватила яростный взгляд матери Навы и махнула на нее рукой. - Все,
все, - сказала она. - Не сердись, милая моя. Шутка есть шутка. Мы просто
очень довольны, что ты нашла дочку. Это невероятная удача...
- Мы будем работать или нет? - сказала Навина мать. - Или мы будем
заниматься болтовней?
- Я иду, не сердись, - сказала девушка. - Сейчас как раз начнется
исход.
Она кивнула, и снова улыбнулась Кандиду, и легко побежала вверх по
склону. Кандид смотрел, как она бежит - точно, профессионально, не
по-женски. Она добежала до вершины и, не останавливаясь, нырнула в лиловый
туман.
- Паучий бассейн еще не очистили, - сказала беременная женщина
озабоченно. - Вечно у нас неразбериха со строителями... Как же нам быть?
- Ничего, - сказала мать Навы. - Пройдемся до долины.
- Я понимаю, но все-таки это очень глупо - мучиться, нести почти
взрослого человека до самой долины, когда у нас есть свой бассейн.
Она резко пожала плечами и вдруг поморщилась.
- Ты бы села, - сказала мать Навы, поискала глазами и, протянув руку
к мертвякам, щелкнула пальцами.
Один из мертвяков тотчас сорвался с места, подбежал, скользя ногами
по траве от торопливости, упал на колени и вдруг как-то странно расплылся,
изогнулся, расплющился. Кандид заморгал: мертвяка больше не было, было
удобное на вид, уютное кресло. Беременная женщина облегченно кряхтя,
опустилась на мягкое сиденье и откинула голову на мягкую спинку.
- Скоро уже, - промурлыкала она, с удовольствием вытягивая ноги. -
Скорее бы...
Мать Навы присела перед дочерью на корточки и стала смотреть ей в
глаза.
- Выросла, - сказала она. - Одичала. Рада?
- Ну еще бы, - сказала Нава неуверенно. - Ведь ты же моя мама. Я тебя
каждую ночь во сне видела. А это Молчун, мама... - И Нава принялась
говорить.
Кандид озирался, стискивая челюсти. Все это не было бредом, как он
сначала надеялся. Это было что-то очень обычное, очень естественное,
просто незнакомое ему еще, но мало ли незнакомого в лесу? К этому надо
было привыкнуть, как он привык к шуму в голове, к съедобной земле, к
мертвякам и ко всему прочему. Хозяева, думал он. Это хозяева. Они ничего
не боятся. Они командуют мертвяками. Значит, они хозяева. Значит, это они
посылают мертвяков за женщинами. Значит, это они... Он посмотрел на мокрые
волосы женщин. Значит... И мать Навы, которую угнали мертвяки...
- Где вы купаетесь? - спросил он. - Зачем? Кто вы такие? Чего вы
хотите?
- Что? - сказала беременная женщина. - Послушай, милая моя, он что-то
спрашивает.
Мать сказала Наве:
- Погоди минуточку, я ничего из-за тебя не слышу... Что ты говоришь?
- спросила она беременную женщину.
- Этот козлик, - сказала та. - Он чего-то хочет.
Мать Навы посмотрела на Кандида.
- Что он может хотеть? - сказала она. - Есть, наверное, хочет. Они
ведь всегда хотят есть и едят ужасно много, совершенно непонятно, зачем им
столько еды, они ведь ничего не делают.
- Козлик, - сказала беременная женщина. - Бедный козлик хочет травки.
Бе-е-е! А ты знаешь, - обратилась она к Навиной матери, - это ведь человек
с Белых скал. Они теперь, между прочим, попадаются все чаще. Как они
оттуда спускаются?
- Труднее понять, как они туда поднимаются. Как они спускаются, я
видела. Они падают. Некоторые убиваются, а некоторые остаются в живых.
- Мама, - сказала Нава, - что ты на него так нехорошо смотришь? Это
же Молчун! Ты скажи ему что-нибудь ласковое, а то он обидится. Странно,
что он еще не обиделся, я бы на его месте давно обиделась...
Холм снова заревел, черные тучи насекомых закрыли небо. Кандид ничего
не слышал, он видел только, как шевелятся губы Навиной матери, которая
что-то внушала Наве, и как шевелятся губы беременной женщины, которая
обращалась к нему, и выражение лица у нее было такое, как будто она и в
самом деле разговаривала с домашним козлом, забравшимся в огород. Затем
рев стих....
- Только очень уж грязненький... - говорила беременная женщина. - И
как же тебе не стыдно, а? - Она отвернулась и стала смотреть на холм.
Из лиловой тучи на четвереньках выползали мертвяки. Они двигались
неуверенно, неумело и то и дело валились с ног, тычась головою в землю.
Между ними ходила девушка, наклонялась, трогала их, подталкивала, и они
один за другим поднимались с четверенек, выпрямлялись и, сначала
спотыкаясь, а потом шагая все тверже и тверже, уходили в лес....
Хозяева. Не верю. А что остается делать? Он посмотрел на Наву. Нава
спала. Ее мать сидела на траве, а она свернулась рядом калачиком и спала,
держа ее за руку.
- Какие-то они все слабые, - сказала беременная женщина. - Пора опять
все чистить. Смотри, как они спотыкаются... С такими работниками Одержание
не закончить.
Мать Навы ответила ей что-то, и они начали разговор, которого Кандид
не понимал. Он разбирал только отдельные слова, как в бреду Слухача.
Поэтому он просто стоял и смотрел, как девушка спускается с холма, волоча
за лапу неуклюжего рукоеда. Зачем я здесь стою, думал он, что-то мне нужно
было от них, они ведь хозяева... Он не мог вспомнить. "Стою и все, -
сказал он со злостью вслух. - Не гонят больше, вот и стою. Как мертвяк".
Беременная женщина мельком глянула на него и отвернулась.
Подошла девушка и сказала что-то, указывая на рукоеда, и обе женщины
стали внимательно разглядывать чудище, причем беременная даже привстала с
кресла. Огромный рукоед, ужас деревенских детей, жалобно пищал, слабо
вырывался и бессильно открывал и закрывал страшные роговые челюсти. Мать
Навы взяла его за нижнюю челюсть и сильным уверенным движением вывернула
ее. Рукоед всхлипнул и замер, затянув глаза пергаментной пленкой.
Беременная женщина говорила: "...Очевидно, не хватает... Запомни,
девочка... Слабые челюсти, глаза открываются не полностью... переносить
наверняка не может и поэтому бесполезен, а может быть и вреден, как и
всякая ошибка... Надо чистить, переменить место, а здесь все почистить..."
"...холм... сухость и пыль... - говорила девушка, - ...лес
останавливается... этого я еще не знаю... А вы мне рассказывали совсем
по-другому..." "...попробуй, попробуй сама, - говорила мать Навы, - ...это
сразу заметно... Попробуй, попробуй!"
Девушка оттащила рукоеда в сторону, отступила на шаг и стала смотреть
на него. Она словно прицеливалась. Лицо ее стало серьезным и даже каким-то
напряженным. Рукоед покачивался на неуклюжих лапах, уныло шевелил
оставшейся челюстью и слабо скрипел. "Вот видишь", - сказала беременная
женщина. Девушка подошла к рукоеду вплотную и слегка присела перед ним,
уперев ладони в коленки. Рукоед затрясся и вдруг упал, распластав лапы,
словно на него уронили двухпудовую гирю. Женщины засмеялись. Мать Навы
сказала: "Да перестань ты, почему ты нам не веришь?" Девушка не ответила.
Она стояла над рукоедом и смотрела, как тот медленно и осторожно подбирает
под себя лапы и пытается подняться. Лицо ее заострилось. Она рывком
подняла рукоеда, поставила его на лапы и сделала движение, будто хотела
обхватить его. Между ее ладонями через туловище рукоеда протекла струя
лилового тумана. Рукоед заверещал, скорчился, выгнулся, засучил лапами. Он
пытался убежать, ускользнуть, спастись, он метался, а девушка шла за ним,
нависала над ним, и он упал, неестественно сплетая лапы и стал
сворачиваться в узел. Женщины молчали. Рукоед превратился в пестрый,
сочащийся слизью клубок и тогда девушка отошла от него и сказала, глядя в
сторону: "Дрянь какая..."
- Чистить надо, чистить, - сказала беременная женщина, поднимаясь. -
Займись, откладывать не стоит. Ты все поняла?
Девушка кивнула.
- Тогда мы пойдем, а ты сразу же начинай.
Девушка повернулась и пошла на холм к лиловому облаку. Возле пестрого
клубка она задержалась, поймала слабо дергающуюся лапу и пошла дальше,
волоча клубок за собой.
- Славная подруга, - сказала беременная женщина. - Молодец.
- Управлять она будет, - сказала мать Навы, тоже поднимаясь. -
Характер у нее есть. Ну что же, надо идти...
Кандид едва слышал их. Он все никак не мог отвести глаз от черной
лужи, оставшейся на том месте, где скрутили рукоеда. Она к нему даже не
прикасалась, она его пальцем не трогала, она просто стояла над ним и
делала что хотела. Такая милая, такая нежная, ласковая... Даже пальцем не
притронулась... К этому тоже надо привыкнуть? Да, подумал он. Надо... Он
стал смотреть, как мать Навы и беременная женщина осторожно ставят Наву на
ноги, берут за руки и ведут, спящую, в лес, вниз к озеру. Так и не заметив
его, так и не сказав ему ничего. Он снова посмотрел на лужу. Он
почувствовал себя маленьким, жалким и беспомощным, но все-таки решился и
стал спускаться вслед за ними, догнал их и, обливаясь потом от страха,
пошел в двух шагах позади. Что-то горячее надвинулось на него со спины. Он
оглянулся и прыгнул в сторону. По пятам шел огромный мертвяк - тяжелый,
жаркий, бесшумный, немой. Ну-ну-ну, подумал Кандид, это же только робот,
слуга. А я молодец, подумал он вдруг, ведь это я сам понял. Я забыл, как я
до этого дошел, но это не важно, важно, что я понял, сообразил. Все
сопоставил и сообразил, - сам... У меня мозг, понятно? - сказал он
беззвучно, глядя в спины женщин. Нечего вам особенно... Я тоже кое-что
могу.
Женщины говорили о каком-то человеке, который взялся не за свое дело
и поэтому стал посмешищем. Их что-то забавляло, они смеялись. Они шли по
лесу и смеялись. Словно шли по деревенской улице на посиделки. А вокруг
был лес, а под ногами была даже не тропа, а густая светлая трава, в такой
траве всегда бывают неприметные мелкие цветы, которые разбрасывают споры,
проникающие под кожу и прорастающие в теле. А они хихикали и болтали, и
сплетничали, а Нава шла между ними и спала, но они сделали так, что она
шла довольно уверенно и почти не спотыкалась... Беременная женщина мельком
оглянулась, увидела Кандида и рассеянно сказала ему:
- Ты еще здесь? В лес иди, в лес... Зачем за нами идешь?
Да, подумал Кандид. Зачем? Какое мне до них дело? А ведь какое-то
дело есть, что-то у них надо узнать... Нет, не то... Нава! - вдруг
вспомнил он. Он понял, что Наву он потерял. С этим ничего не поделаешь.
Нава уходит со своей матерью, все правильно, она уходит к хозяевам. А я? Я
остаюсь. А зачем я все-таки иду за ними? Провожаю Наву? Она же спит, они
усыпили ее. Его охватила тоска. Прощай, Нава, подумал он.
