Ну, газ повернул не в ту сторону, - сказал он Перецу. - Вот он и вырвался.
Понимаете, пан Перец, я хотел газ сделать поменьше, чтобы не так
тарахтело, ну и не в ту сторону повернул. Не я первый, не я последний. Да
и мотоцикл старый был... Так я пойду, - сказал он Стояну. - Что мне теперь
здесь делать? Я домой пойду.
- Ты куда это смотришь? - сказал вдруг Квентин с таким выражением,
что Перец невольно отстранился.
- А чего? - сказал Тузик. - Куда хочу, туда и смотрю.
Он смотрел назад, на тропинку, туда, где под плотным изжелта-зеленым
навесом ветвей мелькала, удаляясь, оранжевая накидка Риты.
- А ну-ка, пустите меня, - сказал Квентин Перецу. - Я с ним сейчас
поговорю.
- Ты куда, ты куда? - забормотал Стоян. - Квентин, ты опомнись...
- Нет, чего там - опомнись, я же давно вижу, чего он добивается!
- Слушай, не будь ребенком... Ну, прекрати! Ну, опомнись!..
- Пусти, говорят тебе, пусти руку!..
Они шумно возились рядом с Перецом, толкая его с двух сторон. Стоян
крепко держал Квентина за рукав и за полу куртки, а Квентин, ставший вдруг
красным и потным, не сводя глаз с Тузика, одной рукой отпихивал Стояна, а
другой рукой изо всей силы сгибал Переца пополам, стараясь через него
перешагнуть. Он двигался рывками и с каждым рывком все больше вылезал из
куртки. Перец улучил момент и вывалился из вездехода. Тузик все смотрел
вслед Рите, рот у него был полуоткрыт, глаза масляные, ласковые.
- И чего она в брюках ходит, - сказал он Перецу. - Манера теперь у
них появилась - в брюках ходить...
- Не защищай его! - заорал в машине Квентин. - Никакой он не половой
неврастеник, а просто мерзавец! Пусти, а то я и тебе дам!
- Вот раньше были такие юбки, - сказал Тузик мечтательно. - Кусок
материи обернет вокруг себя и застегнет булавкой. А я, значит, возьму и
расстегну...
Если бы это было в парке... Если бы это было в гостинице, или в
библиотеке, или в актовом зале... Это и бывало - и в парке, и в
библиотеке, и даже в актовом зале во время доклада Кима "Что необходимо
знать каждому работнику Управления о методах математической статистики". А
теперь лес видел все это и слышал все это: похотливое сальце, облившее
Тузиковы глаза, багровую физиономию Квентина, мотающуюся в дверях
вездехода, какую-то тупую, бычью, и мучительное бормотание Стояна - что-то
о работе, об ответственности, о глупости, - и треск отлетающих пуговиц о
ветровое стекло... И неизвестно, что думал обо всем этом, ужасался ли,
насмехался ли или брезгливо морщился.
... - сказал Тузик с наслаждением.
И Перец ударил его. Ударил, кажется, по скуле, с хрустом, и вывихнул
себе палец. Все сейчас же замолчали. Тузик взялся за скулу и с большим
удивлением посмотрел на Переца.
- Нельзя так, - сказал Перец твердо. - Нельзя это здесь. Нельзя.
- Так я и не возражаю, - сказал Тузик, пожимая плечами. - Я ведь
только к тому, что мне здесь делать больше нечего, мотоцикла-то нет, сами
видите... Что ж мне теперь здесь делать?
Квентин громко осведомился:
- По морде?
- Ну да, - с досадой сказал Тузик. - По скуле, по самой косточке...
Хорошо что не в глаз.
- Нет, в самом деле, по морде?
- Да, - сказал Перец твердо. - Потому что здесь так нельзя.
- Тогда поехали, - сказал Квентин, откидываясь на сиденьи.
- Туз, - сказал Стоян, - полезай в машину. Если завязнем, будешь
помогать выталкивать.
- У меня брюки новые, - возразил Тузик. - Давайте я лучше за баранку
сяду.
Ему не ответили, и он полез на заднее сиденье и сел рядом с
подвинувшимся Квентином. Перец сел рядом со Стояном, и они поехали.
Щенки ушли уже довольно далеко, но Стоян, двигаясь с большой
аккуратностью правыми колесами по тропинке, а левыми - по пышному мху,
догнал их и медленно пополз следом, осторожно регулируя скорость
сцеплением. "Сцепление сожжете", - сказал Тузик, а потом обратился к
Квентину, и принялся ему объяснять, что он вообще-то ничего плохого в виду
не имел, что мотоцикла у него все равно уже не было, а мужчина это
мужчина, и если у него все нормально, то он мужчиной и останется, лес там
вокруг или еще что-нибудь это безразлично... "Тебе по морде уже дали?" -
спрашивал Квентин. "Нет, ты мне скажи, только не соври, дали тебе уже по
морде или нет?" - спрашивал он время от времени, прерывая Тузика. "Нет, -
отвечал Тузик, - нет, ты подожди, ты меня выслушай сначала..."
Перец гладил свой опухающий палец и смотрел на щенков. На детей леса.
А, может быть, на слуг леса. А, может быть, на экскременты леса... Они
медленно и неутомимо двигались колонной один за другим, словно текли по
земле, переливаясь через стволы сгнивших деревьев, через рытвины, по лужам
стоячей воды, в высокой траве, сквозь колючие кустарники. Тропинка
исчезала, ныряла в пахучую грязь, скрывалась под наслоениями твердых серых
грибов, с хрустом ломающихся под колесами, и снова появлялась, и щенки
держались ее и оставались белыми, чистыми, гладкими, ни одна соринка не
прилипала к ним, ни одна колючка не ранила их, и их не пачкала черная
липкая грязь. Они лились с тупой бездумной уверенностью, как будто по
давно знакомой, привычной дороге. Их было сорок три....
Я рвался сюда и вот я попал сюда, и я, наконец, вижу лес изнутри, и я
ничего не вижу. Я мог бы придумать все это, оставаясь в гостинице в своем
голом номере с тремя необитаемыми койками, поздним вечером, когда не
спится, когда все тихо и вдруг в полночь начинает бухать баба, забивающая
сваи на строительной площадке. Наверное, все, что здесь есть, в лесу, я
мог бы придумать: и русалок, и бродячие деревья, и этих щенков, как они
вдруг превращаются в лесопроходца Селивана - все самое нелепое, самое
святое. И все, что есть в Управлении, я могу придумать и представить себе,
я мог бы оставаться у себя дома и придумать все это, лежа на диване рядом
с радиоприемником, слушая симфоджазы и голоса, говорящие на незнакомых
языках. Увидеть и не понять - это все равно, что придумать. Я живу, вижу и
не понимаю, я живу в мире, который кто-то придумал, не затруднившись
объяснить его мне, а, может быть, и себе... Тоска по пониманию, вдруг
подумал Перец. Вот чем я болен - тоской по пониманию.
Он высунулся в окно и приложил ноющий палец к холодному борту. Щенки
не обращали на вездеход никакого внимания. Наверное, они даже не
подозревали, что он существует. От них резко и неприятно пахло, оболочка
их теперь казалась прозрачной, под нею волнами двигались словно бы тени.
"Давай, поймаем одного, - предложил Квентин. - Это ведь совсем
просто, закутаем в мою куртку и отвезем в лабораторию". "Не стоит", -
сказал Стоян. "А почему? - сказал Квентин. - Все равно когда-нибудь
придется ловить". "Страшно как-то, - сказал Стоян. - Во-первых, не дай
бог, он сдохнет, придется писать докладную Домарощинеру..." "Мы их варили,
- сообщил вдруг Тузик. - Мне не понравилось, а ребята говорили, что
ничего. На кролика похоже, а я кролика в рот не беру, по мне, что кошка,
что кролик - один черт. Брезгую..." "Я заметил одну вещь, - сказал
Квентин. - Число щенков всегда простое число: тринадцать, сорок три, сорок
семь..." "Ерунда, - возразил Стоян. - Я встречал в лесу группы по шесть,
по двенадцать..." "Так это в лесу, - сказал Квентин, - они же потом
расходятся в разные стороны группами. А щенится клоака всегда простым
числом, можешь проверить по журналу, у меня все выводки записаны..." "А
еще однажды, - сказал Тузик, - мы с ребятами местную девчонку поймали, вот
смеху-то было!.." "Ну, что ж, пиши статью", - сказал Стоян. "Уже написал,
- сказал Квентин. - Это у меня будет пятнадцатая..." "А у меня семнадцать,
- сказал Стоян, - и одна в печати. А кого ты в соавторы взял?" "Еще не
знаю, - сказал Квентин. - Ким рекомендует менеджера, говорит, что сейчас
транспорт это главное, а Рита советует коменданта..." "Только не
коменданта", - сказал Стоян. "Почему? - "-спросил Квентин. "Не бери
коменданта, - повторил Стоян. - Я тебе говорить ничего не буду, но имей в
виду". "Комендант кефир тормозной жидкостью разбавлял, - сказал Тузик. -
Это еще когда он был заведующим парикмахерской. Так мы с ребятами ему в
квартиру пригоршню клопов подбросили". "Говорят, готовится приказ, -
сказал Стоян. - У кого меньше пятнадцати статей, все пройдут
спецобработку..." "Да ну? - сказал Квентин. - Дрянь дело, знаю я эти
спецобработки, от них волосы перестают расти и изо рта целый год
пахнет..."
Домой, подумал Перец. Надо скорее ехать домой. Теперь мне уже здесь
совсем нечего делать. Потом он увидел, как строй щенков нарушился. Перец
сосчитал: тридцать два щенка пошли прямо, а одиннадцать, построившись в
такую же колонну, свернули налево и вниз, где между деревьями вдруг
открылось озеро - неподвижная темная вода, совсем недалеко от вездехода.
Перец увидел низкое туманное небо и смутные очертания скалы Управления на
горизонте. Одиннадцать щенков уверенно направлялись к воде. Стоян заглушил
двигатель, все вылезли и смотрели, как щенки переливаются через кривую
корягу на самом берегу и один за другим тяжело плюхаются в озеро. По
темной воде пошли маслянистые круги.
- Тонут, - сказал Квентин с удивлением. - Топятся.
Стоян достал карту и расстелил ее на капоте.
- Так и есть, - сказал он. - Не отмечено у нас это озеро. Деревня
здесь отмечена, а не озеро... Вот написано: "Дерев. Абориг. Семнадцать
дробь одиннадцать".
- Так это всегда так, - сказал Тузик. - Кто же в этом лесу по карте
ездит? Во-первых, карты все враные, а во-вторых, и не нужны они тут. Тут
ведь сегодня, скажем, дорога, а завтра река, сегодня болото, а завтра
колючую проволоку нацепят и вышку поставят. Или вдруг обнаружится склад.
- Неохота мне что-то дальше ехать, - сказал Стоян, потягиваясь. -
Может, хватит на сегодня?
- Конечно, хватит, - сказал Квентин. - Перецу еще жалованье получить
надо. Пошли в машину.
- Бинокль бы, - сказал вдруг Тузик, жадно всматриваясь из-под ладони
в озеро. - Баба там, по-моему, купается.
Квентин остановился.
- Где?
- Голая, - сказал Тузик. - Ей богу, голая. Совсем без ничего.
Квентин вдруг побелел и опрометью бросился в машину.
- Да где ты видишь? - спросил Стоян.
- А вон, на том берегу...
- Ничего там нет, - сказал Квентин хрипло. Он стоял на подножке и
обшаривал в бинокль противоположный берег. Руки его тряслись. - Брехун
проклятый... Опять по морде захотел... Нет там ничего! - повторил он,
передавая бинокль Стояну.
- Ну как это нет, - сказал Тузик. - Я вам не очкарик какой-нибудь, у
меня глаз - ватерпас...
- Подожди, подожди, не рви, - сказал ему Стоян. - Что за привычка
рвать из рук...
- Ничего там нет, - бормотал Квентин. - Вранье все это. Мало ли кто
что болтает...
- Это я знаю - что, сказал Тузик. - Это русалка. Точно вам говорю.
Перец встрепенулся.
- Дайте мне бинокль, - сказал он быстро.
- Ничего не видать, - сказал Стоян, протягивая ему бинокль.
- Нашли, кому верить, - бормотал Квентин, постепенно успокаиваясь.
- Ей богу, была, - сказал Тузик. - Должно быть, нырнула. Сейчас
вынырнет...
Перец настроил бинокль по глазам. Он ничего не ожидал увидеть: это
было бы слишком просто. И он ничего не увидел. Озерная гладь, далекий,
заросший лесом берег, да силуэт скалы над зубчатой кромкой деревьев.
- А какая она была? - спросил он.
Тузик стал подробно, показывая руками, описывать, какая она была. Он
рассказывал очень аппетитно и с большим азартом, но это было совсем не то,
