клиньях, а перчатки великомученицы - на винтах, это для руки специально,
понял?
- Смехота, братья! Захожу, гляжу - в цепях-то кто? Фика Рыжий, мясник
с нашей улицы, уши мне все пьяный рвал. Ну, держись, думаю, уж порадуюсь
я...
- А Пэкора Губу как с утра монахи уволокли, так и не вернулся. И на
экзамен не пришел.
- Эх, мне бы мясокрутку применить, а я его сдуру ломиком по бокам,
ну, сломал ребро. Тут отец Кин меня за виски, сапогом под копчик, да так
точно, братья, скажу вам - света я невзвидел, до се больно. "Ты что, -
говорит, - мне матерьял портишь?"
Смотрите, смотрите, друзья мои, думал Румата, медленно поворачивая
голову из стороны в сторону. Это не теория. Этого никто из людей еще не
видел. Смотрите, слушайте, кинографируйте... и цените, и любите, черт вас
возьми, свое время, и поклонитесь памяти тех, кто прошел через это!
Вглядывайтесь в эти морды, молодые, тупые, равнодушные, привычные ко
всякому зверству, да не воротите нос, ваши собственные предки были не
лучше...
Его заметили. Десяток пар всякого повидавших глаз уставился на него.
- Во, дон стоят. Побелели весь.
- Хе... Так благородные, известно, не в привычку...
- Воды, говорят, в таких случаях дать, да цепь коротка, не
дотянуть...
- Чего там, оклемаются...
- Мне бы такого... Такие про что спросишь, про то и ответят...
- Вы, братья, потише, не то как рубанет... Колец-то сколько... И
бумага.
- Как-то они на нас уставились... Отойдем, братья, от греха.
Они группой стронулись с места, отошли в тень и оттуда поблескивали
осторожными паучьими глазками. Ну, хватит с меня, подумал Румата. Он
примерился было поймать за рясу пробегающего монаха, но тут заметил сразу
трех, не суетящихся, а занятых делом на месте. Они лупили палками палача:
видимо, за нерадивость. Румата подошел к ним.
- Во имя господа, - негромко сказал он, брякнув кольцами.
Монахи опустили палки, присмотрелись.
- Именем его, - сказал самый рослый.
- А ну, отцы, - сказал Румата, - проводите к коридорному смотрителю.
Монахи переглянулись. Палач проворно отполз и спрятался за баком.
- А он тебе зачем? - спросил рослый монах.
Румата молча поднял бумагу к его лицу, подержал и опустил.
- Ага, - сказал монах. - Ну, я нынче буду коридорный смотритель.
- Превосходно, - сказал Румата и свернул бумагу в трубку. - Я дон
Румата. Его преосвященство подарил мне доктора Будаха. Ступай и приведи
его.
Монах сунул руку под клобук и громко поскребся.
- Будах? - сказал он раздумчиво. - Это который же Будах? Растлитель,
что ли?
- Не, - сказал другой монах. - Растлитель - тот Рудах. Его и
выпустили еще ночью. Сам отец Кин его расковал и наружу вывел. А я...
- Вздор, вздор! - нетерпеливо сказал Румата, похлопывая себя бумагой
по бедру. - Будах. Королевский отравитель.
- А-а... - сказал смотритель. - Знаю. Так он уже на колу, наверное...
Брат Пакка, сходи в двенадцатую, посмотри. А ты что, выводить его будешь?
- обратился он к Румате.
- Естественно, - сказал Румата. - Он мой.
- Тогда бумажечку позволь сюда. Бумажечка в дело пойдет. - Румата
отдал бумагу.
Смотритель повертел ее в руках, разглядывая печати, затем сказал с
восхищением:
- Ну и пишут же люди! Ты, дон, постой в сторонке, подожди, у нас тут
пока дело... Э, а куда этот-то подевался?
Монахи стали озираться, ища провинившегося палача. Румата отошел.
Палача вытащили из-за бака, снова разложили на полу и принялись деловито,
без излишней жестокости пороть. Минут через пять из-за поворота появился
посланный монах, таща за собой на веревке худого, совершенно седого
старика в темной одежде.
- Вот он, Будах-то! - радостно закричал монах еще издали. - И ничего
он не на колу, живой Будах-то, здоровый! Маленько ослабел, правда, давно,
видать, голодный сидит...
Румата шагнул им навстречу, вырвал веревку из рук монаха и снял петлю
с шеи старика.
- Вы Будах Ируканский? - спросил он.
- Да, - сказал старик, глядя исподлобья.
- Я Румата, идите за мной и не отставайте. - Румата повернулся к
монахам. - Во имя господа, - сказал он.
Смотритель разогнул спину и, опустив палку, ответил, чуть задыхаясь:
"Именем его".
Румата поглядел на Будаха и увидел, что старик держится за стену и
еле стоит.
- Мне плохо, - сказал он, болезненно улыбаясь. - Извините,
благородный дон.
Румата взял его под руку и повел. Когда монахи скрылись из виду, он
остановился, достал из ампулы таблетку спорамина и протянул Будаху. Будах
вопросительно взглянул на него.
- Проглотите, - сказал Румата. - Вам сразу станет легче.
Будах, все еще опираясь на стену, взял таблетку, осмотрел, понюхал,
поднял косматые брови, потом осторожно положил на язык и почмокал.
- Глотайте, глотайте, - с улыбкой сказал Румата.
Будах проглотил.
- М-м-м... - произнес он. - Я полагал, что знаю о лекарствах все. -
Он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям. - М-м-м-м! - сказал он.
Любопытно! Сушеная селезенка вепря Ы? Хотя нет, вкус не гнилостный.
- Пойдемте, - сказал Румата.
Они пошли по коридору, поднялись по лестнице, миновали еще один
коридор и поднялись еще по одной лестнице. И тут Румата остановился как
вкопанный. Знакомый густой рев огласил тюремные своды. Где-то в недрах
тюрьмы орал во всю мочь, сыпля чудовищными проклятиями, понося бога,
святых, преисподнюю, Святой Орден, дона Рэбу и еще многое другое, душевный
друг барон Пампа дон Бау-но-Суруга-но-Гатта-но-Арканара. Все-таки попался
барон, подумал Румата с раскаянием. Я совсем забыл о нем. А он бы обо мне
не забыл... Румата поспешно снял с руки два браслета, надел на худые
запястья доктора Будаха и сказал:
- Поднимайтесь наверх, но за ворота не выходите. Ждите где-нибудь в
сторонке. Если пристанут, покажите браслеты и держитесь нагло.
Барон Пампа ревел, как атомоход в полярном тумане. Гулкое эхо
катилось под сводами. Люди в коридорах застыли, благоговейно прислушиваясь
с раскрытыми ртами. Многие омахивались большим пальцем, отгоняя нечистого.
Румата скатился по двум лестницам, сбивая с ног встречных монахов, ножнами
мечей проложил себе дорогу сквозь толпу выпускников и пинком распахнул
дверь камеры, прогибающуюся от рева. В мятущем свете факелов он увидел
друга Пампу: могучий барон был распят на стене вниз головой. Лицо его
почернело от прилившей крови. За кривоватым столиком сидел, заткнув уши,
сутулый чиновник, а лоснящийся от пота палач, чем-то похожий на дантиста,
перебирал в железном тазу лязгающие инструменты.
Румата аккуратно закрыл за собой дверь, подошел сзади к палачу и
ударил его рукояткой меча по затылку. Палач повернулся, охватил голову и
сел в таз. Румата извлек из ножен меч и перерубил стол с бумагами, за
которым сидел чиновник. Все было в порядке. Палач сидел в тазу, слабо
икая, а чиновник очень проворно убежал на четвереньках в угол и прилег
там. Румата подошел к барону, с радостным любопытством глядевшему на него
снизу вверх, взялся за цепи, державшие баронские ноги, и в два рывка
вырвал их из стены. Затем он осторожно поставил ноги барона на пол. Барон
замолчал, застыл в странной позе, затем рванулся и освободил руки.
- Могу ли я поверить, - снова загремел он, вращая налитыми кровью
белками, - что это вы, мой благородный друг?! Наконец-то я нашел вас!
- Да, это я, - сказал Румата. - Пойдемте отсюда, мой друг, вам здесь
не место.
- Пива! - сказал барон. - Где-то здесь было пиво. - Он пошел по
камере, волоча обрывки цепей и не переставая громыхать. - Полночи я бегал
по городу! Черт возьми, мне сказали, что вы арестованы, и я перебил массу
народу! Я был уверен, что найду вас в этой тюрьме! А, вот оно!
Он подошел к палачу и смахнул его, как пыль, вместе с тазом. Под
тазом обнаружился бочонок. Барон кулаком выбил дно, поднял бочонок и
опрокинул его над собой, задрав голову. Струя пива с клокотанием
устремилась в его глотку. Что за прелесть, думал Румата, с нежностью глядя
на барона. Казалось бы, бык, безмозглый бык, но ведь искал же меня, хотел
спасти, ведь пришел, наверное, сюда в тюрьму за мной, сам... Нет, есть
люди и в этом мире, будь он проклят... Но до чего удачно получилось!
Барон осушил бочонок и швырнул в угол, где шумно дрожал чиновник. В
углу пискнуло.
- Ну вот, - сказал барон, вытирая бороду ладонью. - Теперь я готов
следовать за вами. Это ничего, что я голый?
Румата огляделся, подошел к палачу и вытряхнул его из фартука.
- Возьмите пока это, - сказал он.
- Вы правы, - сказал барон, обвязывая фартук вокруг чресел. - Было бы
неудобно явиться к баронессе голым...
Они вышли из камеры. Ни один человек не решился заступить им дорогу,
коридор пустел за двадцать шагов.
- Я их всех разнесу, - ревел барон. - Они заняли мой замок! И
посадили там какого-то отца Ариму! Не знаю, чей он там отец, но дети его,
клянусь господом, скоро осиротеют. Черт подери, мой друг, вы не находите,
что здесь удивительно низкие потолки? Я исцарапал всю макушку...
Они вышли из башни. Мелькнул перед глазами и шарахнулся в толпу
шпион-телохранитель. Румата дал Будаху знак следовать за ними. Толпа у
ворот раздалась, как будто ее рассекли мечом. Было слышно, как одни
кричат, что сбежал важный государственный преступник, а другие, что "Вот
он, Голый Дьявол, знаменитый эсторский палач-расчленитель".
Барон вышел на середину площади и остановился, морщась от солнечного
света. Следовало торопиться. Румата быстро огляделся.
- Где-то тут была моя лошадь, - сказал барон. - Эй, кто там! Коня!
У коновязи, где топтались лошади орденской кавалерии, возникла суета.
- Не ту! - рявкнул барон. - Вон ту - серую в яблоках!
- Во имя господа! - запоздало крикнул Румата и потащил через голову
перевязь с правым мечом.
Испуганный монашек в замаранной рясе подвел барону лошадь.
- Дайте ему что-нибудь, дон Румата, - сказал барон, тяжело поднимаясь
в седло.
- Стой, стой! - закричали у башни.
Через площадь, размахивая дубинками, бежали монахи. Румата сунул
барону меч.
- Торопитесь, барон, - сказал он.
- Да, - сказал Пампа. - Надо спешить. Этот Арима разграбит мой
погреб. Я жду вас у себя завтра или послезавтра, мой друг. Что передать
баронессе?
- Поцелуйте ей руку, - сказал Румата. Монахи уже были совсем близко.
Скорее, скорее, барон!..
- Но вы-то в безопасности? - с беспокойством осведомился барон.
- Да, черт возьми, да! Вперед!
Барон бросил коня в галоп, прямо на толпу монахов. Кто-то упал и
покатился, кто-то заверещал, поднялась пыль, простучали копыта по каменным
плитам - и барон исчез. Румата смотрел в переулок, где сидели тряся
головами, сбитые с ног, когда вкрадчивый голос произнес над его ухом:
- Мой благородный дон, а не кажется ли вам, что вы слишком много себе
позволяете?
Румата обернулся. В лицо ему с несколько напряженной улыбкой
пристально глядел дон Рэба.
- Слишком много? - переспросил Румата. - Мне не знакомо это слово -
"слишком". - Он вдруг вспомнил дона Сэра. - И вообще не вижу, почему бы
одному благородному дону не помочь другому в беде.
Мимо, уставив пики, тяжко проскакали всадники - в погоню. В лице дона
Рэбы что-то изменилось.
- Ну хорошо, - сказал он. - Не будем об этом... О, я вижу здесь
высокоученого доктора Будаха... Вы прекрасно выглядите, доктор. Мне
придется обревизовать свою тюрьму. Государственные преступники, даже
отпущенные на свободу, не должны выходить из тюрьмы - их должны выносить.
