- Пустота... - прошептал штурман. Никогда в жизни тоска по людям не
охватывала его с такой силой. Одиночество! Десятки километров, тьма, и ни
одного человеческого существа вокруг - только мерзость болотная.
Пустота...
Вдруг он увидел багровое зарево на горизонте. Оно приближалось,
росло, пожирало черную тьму... Местность вокруг наполнилась зловещим
красным светом, и, вскрикнув, Михаил Антонович различил прямо перед собой
песчаную пустыню. Ветер нес по ней облака огненной пыли, белели лысины
валунов, торчащие из-под слоя песка, а посреди этой охваченной ветром
равнины стоял гигантский смерч - абсолютно неподвижный, грозный,
клубящийся. Видение повисло перед отшатнувшимся штурманом, потом
покачнулось, затрепетало, встало дыбом (Михаил Антонович вцепился обеими
руками в край люка - ему показалось, что не видение, а он сам
раскачивается вместе с "Хиусом") и исчезло мгновенно. Только вдали над
спинами гор, ставших багровыми, вспыхнуло и погасло пятно света...
...Над болотом снова занималось зарево. Михаил Антонович попятился.
Теперь в светящемся тумане взмыли очертания гигантской скалы, верхушка ее
ослепительно сверкала белым серебристым налетом. "Снег? При ста
градусах?" У основания неподвижно стояли красноватые деревья с плоскими
необычными кронами - много, очень много деревьев, леса... Склоны горы
были покрыты ими. Красиво...
Штурман зажмурил глаза и снова медленно раскрыл их. Мрак. Пустота.
"Мираж?.. - подумал он. - Мираж или галлюцинация?.."
Михаил Антонович не помнил, как спустился вниз, в жилые отсеки.
Голова стала яснее. "Мираж или галлюцинация?" Он взял киноаппарат и
вернулся в верхний кессон. Странное видение снова колыхалось перед люком,
и он заснял его, истратив несколько десятков метров пленки.
Пленку он проявил немедленно. Она была чиста. Ни черточки, ни
пятнышка. Сверхсветосильная пленка, для которой было достаточно вдвое
меньше света, чем давало багровое видение... Михаил Антонович опустился в
кресло и долго сидел, глядя прямо перед собой. Венера перешла в
наступление по всему фронту... Безумие, она поражает безумием... Сначала
Дауге, теперь он, штурман Крутиков. Я, штурман Михаил Антонович Крутиков,
- сумасшедший. Он с любопытством посмотрел на себя в зеркало, но ничего
не увидел, кроме большого матового шара шлема. Надо раздеться. Он тяжело
поднялся, принялся отстегивать шлем, потом посмотрел на черную коробку
портативного киноаппарата, взял ее в руки. Объектив был закрыт
светонепроницаемым предохранительным колпачком. Михаил Антонович уронил
аппарат на пол и засмеялся. Он не сумасшедший, он - дурак. Он снимал
мираж и забыл открыть объектив. Он - дурак.
Михаил Антонович опустился в кресло и долго сидел, глядя прямо перед
собой. Пронзительный звон заставил его вздрогнуть: друзья! Он побежал к
передатчику, попирая тяжелыми подошвами хрустящие останки портативного
киноаппарата. Размеренный голос Ермакова, как всегда, заставил его
ободриться. Лучше промолчать обо всех этих волнениях. Мираж миражем, но
сегодня после сна он чувствовал недомогание. Кто его знает, какая это
болезнь... Может, все-таки, предупредить Ермакова, посоветоваться? Но он
не посоветовался. Заговорили о Богдане: опять он не может подойти к рации
- экое невезение! Впрочем, скоро конец... План дальнейших действий?..
Лучше всего...
В этот миг пол под ногами штурмана дрогнул и ушел вниз, раздался
тонкий свистящий звук. Михаил Антонович кажется, вскрикнул, потому что
Ермаков спросил его, что он сказал. В репродукторе взвыли сирены,
захрипело, затарахтело... Михаил Антонович попробовал подняться с кресла,
но вторым толчком его сбило с ног. Падая, он ухватился за край
радиоустановки, поволок ее за собой - что-то задребезжало, опрокидываясь
и разбиваясь... Землетрясение! Штурман поднялся, окликнул в микрофон
Ермакова. В ответ захрипело, заурчало, завыло... Дрогнули, перекосились
стены. Взмахнув руками, штурман опять шлепнулся на пол, проехался, пока
не оперся спиной о холодный металл пульта управления. Резкий протяжный
свист перешел в могучее басовое гудение, оборвался гулкими ударом, и
Михаил Антонович снова почувствовал, как пол стремительно уходит из-под
ног.
И тогда он понял, понял и моментально покрылся ледяным потом ужаса.
С тех пор как планетолет при посадке глубоко зарылся реакторными
кольцами в вязкую, илистую почву, непрестанно сжимались и прогибались под
его тысячетонной стальной массой упругие пласты пропитанного водой ила.
Ил уступал микрон за микроном, сантиметр за сантиметром и наконец не
выдержал. И сейчас громада "Хиуса" тяжело проваливается в бездонную
грязевую яму... Товарищи, вернувшись, напрасно будут искать его. Они
обнаружат только черную широкую проплешину на том месте, где стоял
планетолет... Они погибнут, лишенные всего - воды, кислорода, питания. И
самое главное - средств сигнализации... Они не смогут вызвать помощь с
"Циолковского".
Михаил Антонович вцепился в край пульта, порываясь встать.
Планетолет сильно накренило, он начал заваливаться набок... Через
несколько секунд "Хиус" ляжет на борт... может быть, даже перевернется
вверх дюзами и зеркалом. Это - смерть! Михаил Антонович наконец добрался
до главного пульта, положил руки на рычаги... Вспыхнула радуга лампочек
на приборах...
И дрогнула трясина. Колыхнулись белесые джунгли. Тучи голубого пара
рванулись из черной дыры в болоте, наполненной горячей жижей...
Окруженный ослепительным сиянием, в громовом гуле и вое, подобный
огромному членистоногому, пятилапый "Хиус" вынырнул из сипящей трясины,
повис на долю мгновения над болотом и взвился в черное небо, оставив за
собой широкую - метров шестьдесят в диаметре - асфальтовую площадку,
покрытую разбегающимися от центра извилистыми трещинами...
- ..."Мальчик", "Мальчик", я "Хиус"! Слушаю вас! Я "Хиус"!
"Мальчик", "Мальчик", "Мальчик"! "Хиус" слушает вас. Я "Хиус", слушаю
вас. Перехожу на прием..
Михаил Антонович подождал, послушал завывание эфира и выключил
рацию. Не отвечают. Молчат уже пятые сутки. Что случилось? Почему нет
сигнала для перехода на новый ракетодром? Неужели...
"Хиус", в кромешной тьме, стоит, упираясь всеми пятью колоннами в
надежный каменистый грунт, припорошенный черным песком. "Хиус" - дивная
машина. Только "Хиус" с его удивительной простотой управления,
великолепной устойчивостью в полете, с его могучими двигателями мог
совершить этот подвиг - перемахнуть через скалы и сесть замечательно
точно, не разбиться, несмотря на буйные вихри, несмотря на то что вел его
хотя и опытный, но растерявшийся и напуганный пилот. Недаром прошли
бессонные ночи Краюхина, Привалова, десятков и сотен людей, вложивших все
свое умение, весь свой громадный опыт, всю душу мечтателей и творцов о
создание фотонной ракеты. "Хиус" победил там, где любая другая ракета
была бы обречена на гибель и валялась бы сейчас, разбитая и изувеченная,
грудой стального лома...
А "Хиус" стоит в кромешной тьме, целый и невредимый, если не считать
нескольких незначительных приборов и одного комплекта радиооборудования,
который разбил, очевидно, сам Михаил Антонович...
"Хиус" стоит, но где? Этого штурман не знает. Впрочем, это неважно.
Он часами и сутками просиживает над рацией, вызывая "Мальчика", он ждет
сигнала для перехода на новый ракетодром. Но сигнала нет. Что, если его
так и не будет? Михаил Антонович встает и принимается шагать подрубке,
бессознательно поправляя постоянно сползающие грязные бинты на изрезанных
руках.
Если связь не будет налажена, "Мальчик" пойдет к месту прежней
посадки. Они будут искать "Хиус". Они не найдут его на болоте. У них мало
воды... Так почему же они не дают сигнала? Или сигнал был?
Михаил Антонович напрягал мозг, стараясь осилить предательскую
слабость. Спокойно! Спокойно же, черт возьми! Из всякого положения есть
по крайней мере два выхода, как говаривает Гриша Дауге. Планетолет цел и
невредим - значит, Михаилу Антоновичу ничего не грозит... Впрочем, не в
этом дело... Идти на болото? Оставить там знак? Чушь! Десятки километров
труднейшей дороги, "Хиус" без присмотра... И где оно, это болото? Куда
идти?..
Он хлопнул себя по лбу. Как же можно было забыть? Обе ракеты "в
двадцать ноль-ноль любого дня по времени ``Хиуса''" - так сказал Ермаков.
Михаил Антонович спустился в нижний кессон и, распахнув люк, ступил во
тьму, полную вязкого ветра. Особенно трудно было спустить вниз сигнальные
ракеты. Нужны обе, обязательно обе! Одну Ермаков может не заметить, так
он тогда сказал.
Михаил Антонович оттащил ракеты метров на сто от "Хиуса";
надрываясь, шатаясь, волок их под тугим ветром и установил. Сверил по
часам и включил стартовые механизмы. Для безопасности следовало подняться
в "Хиус", но он не мог найти трап: гибкую лесенку отнесло ветром куда-то
в сторону. Михаил Антонович, теряя сознание, залег за толстой реакторной
колонной. Он не видел и не слышал, как сигнальные ракеты одна за другой
белыми молниями рванулись в неба и там, высоко за тучами, распались в
ослепительные огненные шары...
...Вернувшись наконец в планетолет, штурман с трудом заставил себя
сбросить спецкостюм, дотащился до своей каюты и упал на койку. Он
пролежал в полузабытьи несколько часов, затем равнодушно выпил кружку
холодного бульона, поднялся в рубку. И только там заметил, что его ручные
часы отстают от большого хронометра - безупречного инструмента,
работающего на диссоциации металлических молекул, - на двенадцать минут.
Он выпустил сигнальные ракеты на двенадцать минут позже установленного
срока. Ермаков мог заметить и мог не заметить вспышки... Но у штурмана
уже не было сил размышлять о возможных последствиях своей ошибки. Теперь
оставалось одно: ждать.
Михаил Антонович вскочил на ноги. Надо быть ослом... нет, надо быть
насмерть перепуганным человеком, чтобы упустить из виду другую
возможность - простейшую! Ведь можно включить локаторы! Рано или поздно
Ермаков запеленгует их и найдет планетолет. Очень просто!..
Он поспешно склонился над пультом управления противометеоритного
устройства. Он даже запел что-то легкомысленное, когда засветились серым
светом круглые экраны...
С тех пор прошло четверо суток.
- "Мальчик", "Мальчик", я "Хиус"... Берите мои пеленги. Длина
волны...
Нет, я не "Хиус", я не из стали, я очень, очень устал... Я просто
безмерно усталый человек, который не может заснуть, потому что ждет. Ждет
седьмые сутки и спит в наушниках. Точнее не спит, а дремлет... Седьмые
сутки, восьмые сутки...
- Я - "Хиус", я - "Хиус". "Мальчик", отвечайте. Слушаю вас... Берите
мои пеленги...
Атмосфера Венеры капризна. Она не всегда пропускает радиоимпульсы
локатора. Терпение, терпение...
- Я "Хиус", я "Хиус"! Берите мои пеленги на волне...
А что подумали на "Циолковском", если заметили ракеты? Наверное,
ходят в трауре. Махов готовит спасательные грузовики с автоматическим
управлением, Краюхин, постаревший и угрюмый, сидит в своем кабинете:
погибла его мечта, вся цель его жизни - погиб "Хиус"! Ну нет, только не
"Хиус"! Чудная, дивная машина!..
- ...Слушаю вас. "Мальчик", "Мальчик", "Мальчик"...
Шли дни за днями. "Мальчик" не приходил, не откликался. Значит,
беда. Значит, напрасно он ждет, мучается... Нет! Он обязан ждать, они не
