Нет, пойду все-таки малинки соберу, - сказал он и ушел в темноту.
- Может быть, кто-нибудь объяснит мне все это? - громко спросил я.
Но Говоруна на пеньке уже не было. Сквозь носоглоточный хор я слышал,
как он осторожно бродит в палатке, ступая по спящим, и потихоньку
мурлычет: "Хочу быть дерзким, хочу быть смелым..."
Никто не ответил на мой вопрос. Только из омута донесся до меня
скрежещущий смех Спиридона.
8
Утреннее солнце, вывернув из-за угла школы, теплым потоком ворвалось
в раскрытые настежь окна комнаты заседаний, когда на пороге появился
каменнолицый Лавр Федотович и немедленно предложил задернуть шторы. Народу
это не нужно, объяснил он. Сейчас же следом за ним появился Хлебовводов,
подталкивая впереди себя полковника. Полковник разбитым голосом выкрикивал
команды и комментировал их, а Хлебовводов приговаривал: "Ладно, ладно
тебе, развоевался..." Когда мы с комендантом задернули шторы, на пороге
возник Фарфуркис. Он что-то жевал и утирался. Невнятной скороговоркой
извинившись за опоздание, он разом проглотил все недожеванное и завопил:
- Протестую! Вы с ума сошли, товарищ Зубо! Немедленно убрать эти
шторы! Что за манера отгораживаться и бросать тень?
Возник крайне неприятный инцидент, и все время, пока инцидент
распутывался, пока Фарфуркиса унижали, сгибали в бараний рог, вытирали об
него ноги и выбивали ему бубну, Выбегалло, как бы говоря: "Вот злонравия
достойные плоды!" - укоризненно качал головой и многозначительно
поглядывал в мою сторону. Потом Фарфуркиса, растоптанного, растерзанного,
измолоченного и измочаленного, пустили униженно догнивать на его место, а
сами, отдуваясь, опуская засученные рукава, вычищая клочья шкуры из-под
когтей, облизывая окровавленные клыки и непроизвольно взрыкивая, расселись
за столом и объявили себя готовыми к утреннему заседанию.
- Грррм, - произнес Лавр Федотович, бросив последний взгляд на
распятые останки. - Следующий! Докладывайте, товарищ Зубо.
Комендант впился в раскрытую папку скрюченными пальцами, в последний
раз глянул поверх бумаги на поверженного врага налитыми глазами, в
последний раз с оттяжкой кинул задними лапами землю и, только втянув жадно
раздутыми ноздрями сладостный аромат разложения, окончательно успокоился.
- Дело семьдесят второе, - забарабанил он. - Константин
Константинович Константинов двести тринадцатый до новый эры город
Константинов планеты Константины звезды Антарес...
- Я бы попросил! - прервал его Хлебовводов. - Ты что это нам читаете?
Ты это нам роман читаете? Или водевиль? Ты, браток, анкету нам
зачитываете, а получается у тебя водевиль.
Лавр Федотович взял бинокль и направил на коменданта. Комендант сник.
- Это, помню, в Сызрани, - продолжал Хлебовводов, - бросили меня
заведующим курсов повышения квалификации среднего персонала, так там тоже
был один - улицу не хотел подметать... Только не в Сызрани, помнится, это
было, а в Саратове... Ну да, точно, в Саратове! Сперва я там школу
мастеров-крупчатников укреплял, а потом, значит, бросили меня на эти
курсы... Да, в Саратове, в пятьдесят втором году, зимой. Морозы, помню,
как в Сибире... Нет, - сказал он с сожалением, - не в Саратове это было. В
Сибире это и было, а вот в каком городе - вылетело из башки. Вчера еще
помнил, эх, думаю, хорошо было там, в этом городе...
Он замолчал, мучительно приоткрыв рот. Лавр Федотович подождал
немного, осведомился, есть ли вопросы к докладчику, убедился, что вопросов
нет, и предложил Хлебовводову продолжать.
- Лавр Федотович, - прочувствованно сказал Хлебовводов. - Забыл,
понимаете, город. Ну забыл, и все. Пускай он пока дальше зачитывает, а я
покуда вспомню. Только пускай он по форме, пускай пункты называет и не
частит, а то ведь безобразие получается...
- Продолжайте докладывать, товарищ Зубо, - сказал Лавр Федотович.
- Пункт пятый, - прочитал комендант с робостью. - Национальность...
Фарфуркис позволил себе слабо шевельнуться и сейчас же испуганно
замер. Однако Хлебовводов уловил это движение и приказал коменданту:
- Сначала. Сначала! Сызнова читайте!
- Пункт первый, - сказал комендант. - Фамилия...
Пока он читал сызнова, я с беспокойством думал о ребятах, почему они
не пришли вчера в лагерь, почему их нет сейчас на заседании, неужели
работы оказалось так много...
- Херсон! - заорал вдруг Хлебовводов. - В Херсоне это было, вот
где... Ты давайте, продолжайте, - сказал он вздрогнувшему коменданту. -
Это я так, вспомнил... - Он сунулся к уху Лавра Федотовича и, млея от
смеха, принялся ему что-то нашептывать, так что черты товарища Вунюкова
обнаружили тенденцию к раздеревенению, и он был вынужден прикрыться от
демократии обширной ладонью.
- Пункт шестой, - нерешительно зачитал комендант. - Образование:
высшее син... кри... кре... кретическое.
Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел. Хлебовводов ревниво
вскинулся:
- Какое? Какое образование?
- Синкретическое, - повторил комендант единым духом.
- Ага, - сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федотовича.
- Это хорошо, - веско произнес Лавр Федотович. - Народ любит
самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ Зубо.
- Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без словаря.
- Чего-чего? - сказал Хлебовводов.
- Все, - повторил комендант. - Без словаря.
- Вот так самокритическое, - сказал Хлебовводов. - Ну ладно, мы это
проверим.
- Пункт восьмой. Профессия и место работы в настоящее время: читатель
поэзии, ам-фи-бра-хист, пребывает в краткосрочном отпуске. Пункт
девятый...
- Подождите, - сказал Хлебовводов. - Работает-то он где?
- В настоящее время он в отпуске, - пояснил комендант. - В
краткосрочном.
- Это я без тебя понял, - возразил Хлебовводов. - Я говорю:
специальность у него какая?
Комендант поднял папку к глазам.
- Читатель... - сказал он. - Стихи, видно, читает.
Хлебовводов ударил по столу ладонью.
- Я тебе не говорю, что я глухой, - сказал он. - Что он читает, это я
слышал. Читает и пусть себе читает в свободное от работы время.
Специальность, говорю! Работает где, кем?
Выбегалло отмалчивался, и я не вытерпел.
- Его специальность - читать поэзию, - сказал я. - Он
специализируется по амфибрахию.
Хлебовводов посмотрел на меня с подозрением.
- Нет, - сказал он. - Амфибрахий - это я понимаю. Амфибрахий там...
то, се... Я что хочу уяснить? Я хочу уяснить, за что ему жалованье плотят,
зарплату.
- У них зарплаты как таковой нет, - пояснил я.
- А! - обрадовался Хлебовводов. - Безработный! - Но он тут же опять
насторожился. - Нет, не получается!.. Концы с концами у вас не сходятся.
Зарплаты нет, а отпуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь вы тут
что-то...
- Грррм, - произнес Лавр Федотович. - Имеется вопрос к докладчику, а
также к научному консультанту. Профессия дела номер семьдесят два.
- Читатель поэзии, - быстро сказал Выбегалло. - И вдобавок... эта...
амфибрахист.
- Место работы в настоящее время, - сказал Лавр Федотович.
- Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, значить, краткосрочно.
Лавр Федотович, не поворачивая головы, перекатил взгляд в сторону
Хлебовводова.
- Имеются еще вопросы? - осведомился он.
Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было видно, как высшая
доблесть солидарности с мнением начальства борется в нем с не менее
высоким чувством гражданского долга. Наконец гражданский долг победил,
хотя и с заметным для себя ущербом.
- Что я должен сказать, Лавр Федотович, - залебезил Хлебовводов. -
Ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист - это вполне понятно.
Амфибрахий там... то, се... И насчет поэзии все четко. Пушкин там,
Михалков, Корнейчук... А вот читатель... Нет же в номенклатуре такой
профессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я, значит, стишки
почитываю, а мне за это - блага, мне за это - отпуск... Вот что я должен
уяснить.
Лавр Федотович взял бинокль и воззрился на Выбегаллу.
- Заслушаем мнение консультанта, - объявил он.
Выбегалло поднялся.
- Эта... - сказал он и погладил бороду. - Товарищ Хлебовводов
правильно здесь заостряет вопрос и верно расставляет акценты. Народ любит
стихи - се ля мэн сюр ле кер ке же ву ле ди! [Я говорю вам это, положив
руку на сердце] Но всякие ли стихи нужны народу? Же ву деманд анпе [Я вас
спрашиваю], всякие ли? Мы с вами, товарищи, знаем, что далеко не всякие.
Поэтому мы должны очень строго следовать... эта... определенному, значить,
курсу, не терять из виду маяков и... эта... ле вин этире иль фо ле боар
[Когда вино откупорено, его следует выпить]. Мое личное мнение вот какое:
эдэ - туа э дье тедера [Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет]. Но я
предложил бы еще заслушать присутствующего здесь представителя товарища
Привалова, вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля...
Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов сказал:
- А что ж, пускай. Все равно он постоянно выскакивает, не терпится
ему, вот пускай и прояснит, раз он такой шустрый...
- Вуаля, - с горечью сказал Выбегалло, - ледукасьен куон донно женжен
дапрезан! [Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям]
- Вот я и говорю, пускай, - повторил Хлебовводов.
- Слово предоставляется свидетелю Привалову, - произнес Лавр
Федотович, опуская бинокль.
Я сказал:
- У них там очень много поэтов. Все пишут стихи, и каждый поэт,
естественно, хочет иметь своего читателя. Читатель же - существо
неорганизованное, он этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием
читает хорошие стихи и даже заучивает их наизусть, а плохие знать не
желает. Создается ситуация несправедливости, неравенства, а поскольку
жители там очень деликатны и стремятся, чтобы всем было хорошо, создана
специальная профессия - читатель. Одни специализируются по ямбу, другие -
по хорею, а Константин Константинович - крупный специалист по амфибрахию и
осваивает сейчас александрийский стих, приобретает вторую специальность.
Цех этот, естественно, вредный, и читателям полагается не только усиленное
питание, но и частые краткосрочные отпуска.
- Это я все понимаю! - проникновенно вскричал Хлебовводов. - Ямбы
там, александриты... Я одного не понимаю: за что же ему деньги плотят? Ну
сидит он, ну читает. Вредно, знаю! Но чтение - дело тихое, внутреннее, как
ты его проверишь, читает он или кемарит, сачок?.. Я помню, заведовал я
отделом в инспекции по карантину и защите растений, так у меня попался
один... Сидит на заседании и вроде бы слушает, даже записывает что-то в
блокноте, а на деле спит, прощелыга! Сейчас по конторам многие
навострились спать с открытыми глазами... Так вот я и не понимаю: наш-то
как? Может, врет? Не должно же быть такой профессии, чтобы контроль был
невозможен - работает человек или, наоборот, спит?
- Это все не так просто, - возразил я. - Ведь он не только читает,
ему присылают все стихи, написанные амфибрахием. Он должен все их
прочесть, понять, найти в них источник высокого наслаждения, полюбить их
и, естественно, обнаружить какие-нибудь недостатки. Об этих всех своих
чувствах и размышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать на
творческих вечерах этих авторов, на читательских конференциях, и выступать
так, чтобы авторы были довольны, чтобы они чувствовали свою
