Тройки". Что я и предлагаю.
- Инструкция, инструкция... - сказал Хлебовводов гнусаво. - Мы будем
по инструкции, а он тут нам голову будет морочить, жулик четырехглазый...
время будет у нас отнимать. Народное время! - воскликнул он страдальчески,
косясь на Лавра Федотовича.
- Почему же это я жулик? - осведомился Константин с возмущением. - Вы
меня оскорбляете, гражданин Хлебовводов. И вообще я вижу, что вам
совершенно безразлично, пришелец я или не пришелец, вы только стараетесь
подсидеть гражданина Фарфуркиса и выиграть в глазах гражданина Вунюкова...
Это бесчестно...
- Клевета! - наливаясь кровью, заорал Хлебовводов. - Оговаривают! Да
что же это, товарищи? Двадцать пять лет, куда прикажут... Ни одного
взыскания... Всегда с повышением...
- И опять врете, - хладнокровно сказал Константин. - Два раза вас
выгоняли без всякого повышения.
- Да это навет! Это политический донос! Не те времена, товарищ
Константинов! Мы еще посмотрим, чем ваша сотня родителей занималась, что
это были за родители... Набрал, понимаете, родственников целое
учреждение...
- Грррм, - проговорил Лавр Федотович. - Есть предложение прекратить
прения и подвести черту. Другие предложения есть?
Наступила тишина. Фарфуркис, не слишком скрываясь, торжествовал.
Хлебовводов вытирался платком, а Константин пристально вглядывался в Лавра
Федотовича, явно тщась прочесть его мысли или хотя бы проникнуть в его
душу, однако, видно было, что все его старания пропадают втуне, и в
четырехглазом, безносом лице его виделась мне все более отчетливо
проступающая разочарованность опытного кладоискателя, который отвалил
заветный камень, засунул по плечо руку в древний тайник, но никак не может
там нащупать ничего, кроме нежной пыли, липкой паутины и каких-то
неопределенных крошек.
- Поскольку других предложений не поступает, - провозгласил Лавр
Федотович, - приступим к доследование дела. Слово предоставляется... - Он
сделал томительную паузу, во время которой Хлебовводов чуть не умер. -
Товарищу Фарфуркису.
Хлебовводов, очутившись на дне зловонной пропасти, безумными глазами
следил за полетом стервятника, свершающего круг за кругом в недоступной
теперь ведомственной синеве. Фарфуркис же не торопился начинать. Он
проделал еще пару кругов, обдавая Хлебовводова пометом, затем уселся на
гребне, почистил перышки, охорашиваясь и кокетливо поглядывая на Лавра
Федотовича, и наконец приступил:
- Вы утверждаете, товарищ Константинов, что вы есть пришелец с иной
планеты. Какими документами вы могли бы подтвердить это ваше заявление?
- Я мог бы показать вам свой бортовой журнал, - сказал Константин, -
но, во-первых, он нетранспортабелен, а во-вторых, я вообще не хотел бы
затрудняться и затруднять вас какими-то доказательствами. Ведь я пришел
сюда, чтобы просить у вас помощи. Всякая планета, входящая в космическую
конвенцию, обязана оказывать помощь потерпевшим аварию. Я уже сказал, что
мне нужно, и теперь только жду ответа. Может быть, вы неспособны оказать
мне эту помощь, тогда лучше сказать мне об этом прямо... Тут нет ничего
стыдного...
- Минуточку, - прервал его Фарфуркис. - Вопрос о компетентности
настоящей комиссии в смысле оказания помощи представителям иных планет мы
пока отложим. Наша задача сейчас - идентифицировать вас, товарищ
Константинов, как такого представителя... Минуточку, я еще не кончил. Вы
упомянули бортовой журнал и заявили, что он, к сожалению,
нетранспортабелен. Но, может быть, Тройка получит возможность осмотреть
оный журнал непосредственно на борту вашего корабля?
- Нет, это невозможно, - вздохнул Константин. Он внимательно изучал
Фарфуркиса.
- Ну что же, это ваше право, - сказал Фарфуркис. - Но в таком случае
вы, быть может, представите нам какую-нибудь иную документацию, могущую
служить удостоверением вашего происхождения?
- Я вижу, - сказал Константин с некоторым удивлением, - что вы
действительно хотите убедиться в том, что я пришелец. Правда, мотивы ваши
мне не совсем понятны... Но не будем об этом. Что касается доказательств,
то неужели мой внешний вид не наводит вас на правильные умозаключения?
Фарфуркис с сожалением покачал головой.
- Увы, - сказал он, - все обстоит не так просто. Наука не дает нам
вполне четкого представления о том, что есть человек. Это естественно.
Если бы, например, наука определила людей как существ с двумя глазами и
двумя руками, значительные слои населения, обладающие лишь одной рукой или
вовсе безрукие, оказались бы в ложном положении. С другой стороны,
медицина в наше время творит чудеса. Я сам видел по телевизору собак с
двумя головами и с шестью лапами, и у меня нет никаких оснований...
- Тогда, может быть, вид моего корабля... Вид, достаточно необычный
для вашей земной техники...
И вновь Фарфуркис покачал головой.
- Вы должны понимать, - мягко сказал он, - что в наш атомный век
члена ответственного органа, имеющего специальный допуск, трудно удивить
каким бы то ни было техническим сооружением.
- Я могу читать мысли, - сообщил Константин. Он явно заинтересовался
ситуацией.
- Телепатия антинаучна, - мягко сказал Фарфуркис. - Мы в нее не
верим.
- Вот как? - удивился Константин. - Странно... Но послушайте, что я
сейчас скажу. Вот вы, например, намерены рассказать мне о казусе с
"Наутилусом", а вот гражданин Хлебовводов...
- Навет! - хрипло закричал Хлебовводов, и Константин замолк.
- Поймите нас правильно, - проникновенно сказал Фарфуркис, прижимая
руки к полной груди. - Мы ведь не утверждаем, что телепатии не существует.
Мы утверждаем лишь, что телепатия антинаучна и что мы в нее не верим. Вы
упомянули про казус с подводной лодкой "Наутилус", но ведь хорошо
известно, что это лишь буржуазная утка, сфабрикованная для того, чтобы
отвлечь внимание народа от насущных проблем сегодняшнего дня. Так что ваши
телепатические способности, истинные или только вами воображаемые,
являются лишь фактом вашей личной биографии, каковая и есть в настоящий
момент объект нашего расследования. Вы чувствуете замкнутый круг?
- Чувствую, - согласился Константин. - Но если бы я, скажем, сейчас
при вас немного полетал?
- Это было бы, конечно, интересно. Но мы, к сожалению, сейчас на
работе и не можем предаваться зрелищам, даже самым захватывающим.
Константин вопросительно посмотрел на меня. Мне казалось, что
положение безнадежно, мне было вообще не до шуток: Константин этого не
понимал, но Большая Круглая Печать уже висела над ним как дамоклов меч. А
ребят все не было, и я не знал, что делать. Можно было только тянуть
время, и я сказал:
- Давайте, Костя.
Костя дал. Сначала он давал несколько вяло, осторожничал, боялся
что-нибудь поломать, но постепенно увлекся и продемонстрировал ряд
чрезвычайно эффектных экзерсисов с пространственно-временным континуумом,
с разнообразными трансформациями живого коллоида и с критическими
состояниями органов отражения. Когда он остановился, у меня кружилась
голова, пульс неистовствовал, трещало в ушах, и я еле расслышал усталый
голос Пришельца:
- Время уходит, мне некогда. Говорите, что вы решили.
И опять никто ему не ответил. Лавр Федотович задумчиво вертел
длинными пальцами коробочку диктофона. Умное лицо его было спокойно и
немного печально. Полковник ни на что не обращал внимания - или делал вид,
что не обращает. Он нацарапал записку, перебросил ее Зубо, а тот
внимательно прочитал ее и бесшумно пробежал пальцами по клавиатуре
информационной машины. Фарфуркис листал справочник, уставясь в страницы
невидящими глазами. А Хлебовводов мучился. Он кусал губы, морщился, даже
тихонько покряхтывал. Из машины с сухим щелчком вылетела белая карточка.
Зубо подхватил ее и передал полковнику.
- Скачок в тысячу лет... - тихо сказал Хлебовводов.
- Скачок назад, - проговорил Фарфуркис сквозь зубы. Он все листал
справочник.
- Я не знаю, как мы теперь будем работать, - сказал Хлебовводов. - Мы
заглянули в конец задачника, где все ответы.
- Но вы же еще не видели ответов, - возразил Фарфуркис. - Хотите
увидеть?
- Какая разница, - сказал Хлебовводов, - раз мы знаем, что ответы
есть. Скучно искать, когда совершенно точно знаешь, что кто-то уже нашел.
Пришелец ждал, переплетя руки. Ему было неудобно в кресле с низкой
спинкой, и он сидел, напряженно выпрямившись. Его круглые немигающие глаза
неприятно светились красным. Полковник отшвырнул карточку, написал новую
записку, и Зубо опять склонился над клавиатурой.
- Я знаю, что мы должны отказаться, - сказал Хлебовводов. - И я знаю,
что мы двадцать раз проклянем себя за такое решение.
- Это еще не самое плохое, что с нами может случиться, - сказал
Фарфуркис. - Хуже, если нас двадцать раз проклянут другие.
- Наши внуки, а может быть, даже дети уже воспринимали бы все как
данное.
- Нам не должно быть безразлично, что именно наши дети будут
воспринимать как данное.
- Моральные критерии гуманизма, - сказал Хлебовводов, слабо
усмехнувшись.
- У нас нет других критериев, - возразил Фарфуркис.
- К сожалению, - сказал Хлебовводов.
- К счастью, коллега, к счастью. Всякий раз, когда человечество
пользовалось другими критериями, оно жестоко страдало.
- Я знаю это. Хотел бы я этого не знать. - Хлебовводов посмотрел на
Лавра Федотовича. - Проблема, которую мы здесь решаем, поставлена
некорректно. Она базируется на смутных понятиях, на неясных формулировках,
на интуиции. Как ученый, я не берусь решать эту задачу. Это было бы
несерьезно. Остается одно: быть человеком. Со всеми вытекающими отсюда
последствиями. Я - против территориального контакта... Это ненадолго! -
возбужденно выкрикнул он, всем телом подавшись в сторону неподвижного
Пришельца. - Вы должны нас правильно понять. Я уверен, что это -
ненадолго. Дайте нам время, мы ведь так недавно вышли из хаоса, мы еще по
пояс в хаосе...
Лавр Федотович посмотрел на Фарфуркиса.
- Я могу лишь повторить то, что говорил раньше, - негромко сказал
Фарфуркис.
- Меня никто ни в чем не переубедил. Я против всякого контакта на
исторически длительные сроки... Я абсолютно уверен, - вежливо добавил он,
- что высокая договаривающаяся сторона восприняла бы всякое иное наше
решение как свидетельство самонадеянности и социальной незрелости. - Он
коротко поклонился в сторону Пришельца.
- Полковник? - произнес Лавр Федотович.
- Категорически против всякого контакта, - отозвался полковник,
продолжая писать. - Категорически и безусловно. - Он перебросил Зубо
очередную записку. - Обоснований не привожу, но прошу оставить за мной
право сказать еще несколько слов по этому поводу через десять минут.
Лавр Федотович осторожно положил диктофон и медленно поднялся.
Пришелец тоже поднялся. Они стояли друг против друга, разделенные огромным
столом, заваленным справочниками, футлярами микрокниг, катушками
видеомагнитной записи.
- Мне нелегко сейчас говорить, - начал Лавр Федотович. - Нелегко уже
потому, что обстоятельства требуют, вероятно, высокой патетики и слов, не
только точных, но и торжественных. Однако здесь, у нас на Земле, все
патетическое в силу ряда обстоятельств претерпело за последний век
решительную инфляцию. Поэтому я постараюсь быть просто точным. Вы
предложили нам дружбу и сотрудничество во всех аспектах цивилизации. Это
предложение беспрецедентно в человеческой истории, как беспрецедентен и
