что-то буркнул.
- Ваша супруга ночью к нам заходила, - сказал Рэдрик. - Будто мы
что-то пилим. Это какое-то недоразумение.
- А мне-то что! - проворчал человек в пижаме.
- Жена вчера вечером стирала, - продолжал Рэдрик. - Если мы вас
побеспокоили, прошу прощения.
- А я ничего не говорил, - сказал человек в пижаме. - Пожалуйста...
- Ну, я очень рад, - сказал Рэдрик.
Он спустился вниз, зашел в гараж, поставил корзину с мешком в угол,
навалил на нее старое сиденье, оглядел все напоследок и вышел на улицу.
Идти было недалеко: два квартала до площади, потом через парк и еще
один квартал до Центрального проспекта. Перед "Метрополем", как всегда,
блестел никелем и лаком разноцветный строй машин, лакеи в малиновых
куртках тащили в подъезд чемоданы, какие-то иностранного вида солидные
люди группками по-двое, по-трое беседовали, дымя сигарами, на мраморной
лестнице. Рэдрик решил пока не заходить туда. Он устроился под тентом
маленького кафе на другой стороне улицы, спросил кофе и закурил. В двух
шагах от него сидели за столиком трое чинов международной полиции в
штатском, они молча и торопливо насыщались жареными сосисками
по-хармонтски и пили темное пиво из высоких стеклянных кружек. По другую
сторону, шагах в десяти, какой-то сержант мрачно пожирал жареный
картофель, зажав вилку в кулаке. Голубая каска стояла вверх дном на полу
рядом с его стулом, ремень с кобурой висел на спинке. Больше в кафе
посетителей не было. Официантка, незнакомая пожилая женщина, стояла в
сторонке и время от времени зевала, деликатно прикрывая ладонью
раскрашенный рот. Было без двадцати девять.
Рэдрик увидел, как из подъезда гостиницы вышел Ричард Нунан, жуя на
ходу и нахлобучивая на голову мягкую шляпу. Он бодро ссыпался по лестнице
- маленький, толстенький, розовый, весь такой благополучный,
благоустроенный, свежевымытый, решительно уверенный, что день не принесет
ему никаких неприятностей. Он помахал кому-то рукой, перебросил свернутый
плащ через правое плечо и подошел к своему "пежо". "Пежо" у Дика был тоже
округлый, коротенький, свежевымытый и тоже как бы уверенный, что никакие
неприятности ему не грозят.
Прикрывшись ладонью, Рэдрик смотрел, как Нунан хлопотливо и деловито
устраивается на переднем сиденье за рулем, что-то перекладывает с
переднего сиденья на заднее, нагибается за чем-то, поправляет зеркальце
заднего вида. Потом "пежо" фыркнул голубоватым дымком, бибикнул на
какого-то африканца в бурнусе и бодренько выкатился на улицу. Судя по
всему, Нунан направлялся в институт, а значит, должен был обогнуть фонтан
и проехать мимо кафе. Вставать и уходить было уже поздно, поэтому Рэдрик
только совсем закрыл лицо ладонью и сгорбился над своей чашкой. Однако это
не помогло. "Пежо" пробибикал над самым ухом, скрипнули тормоза, и бодрый
голос Нунана позвал:
- Э! Шухарт! Рэд!
Выругавшись про себя, Рэдрик поднял голову. Нунан уже шел к нему, на
ходу протягивая руку. Нунан приветливо сиял.
- Ты что здесь делаешь в такую рань? - спросил он подойдя. - Спасибо,
мадам, - бросил он официантке. - Ничего не надо... - и снова Рэдрику: -
Сто лет тебя не видел. Где пропадаешь? Чем занимаешься?
- Да так... - неохотно сказал Рэдрик. - Больше по мелочам.
Он смотрел, как Нунан с обычной хлопотливостью и основательностью
устраивается на стуле напротив, отодвигает пухлыми ручками стакан с
салфетками в одну сторону, тарелку из-под сандвичей в другую, и слушал,
как Нунан дружелюбно болтает.
- Вид у тебя какой-то дохлый, недосыпаешь, что ли? Я, знаешь ли, в
последнее время тоже замотался с этой новой автоматикой, но спать - нет,
брат, сон для меня первое дело, провались она, эта автоматика... - Он
вдруг огляделся. - Пардон, может, ты ждешь кого-нибудь? Я не помешал?
- Да нет... - вяло сказал Рэдрик. - Просто время есть, дай, думаю,
кофе хоть попью.
- Ну, я тебя надолго не задержу, - сказал Дик и посмотрел на часы. -
Слушай, Рэд, брось ты свои мелочи, возвращайся в институт. Ты же знаешь,
там тебя в любой момент возьмут. Хочешь опять к русскому, прибыл недавно?
Рэдрик покачал головой.
- Нет, - сказал он. - Второй Кирилл на свет еще не народился... Да и
нечего мне делать в вашем институте. У вас там теперь все автоматика,
роботы в Зону ходят, премиальные, надо понимать, тоже роботы получают... А
лаборантские гроши, мне их и на табак не хватит.
- Брось, все это можно было бы устроить, - возразил Нунан.
- А я не люблю, когда для меня устраивают, - сказал Рэдрик. - Сроду я
сам устраивался и дальше намерен сам.
- Гордый ты стал, - произнес Нунан с осуждением.
- Ничего я не гордый. Деньги я не люблю считать, вот что.
- Ну что ж, ты прав, - сказал Нунан рассеянно. Он равнодушно поглядел
на портфель Рэдрика на стуле рядом, потер пальцем серебряную пластинку с
выгравированными на ней славянскими буквами. - Все правильно: деньги нужны
человеку для того, чтобы никогда о них не думать... Кирилл подарил? -
Спросил он, кивая на портфель.
- В наследство достался, - сказал Рэдрик. - Что это тебя в "Боржче"
не видно последнее время?
- Положим, это тебя не видно, - возразил Нунан. - Я-то там почти
каждый день обедаю, здесь в "Метрополе" за каждую котлету так дерут...
Слушай, - сказал он вдруг. - А как у тебя сейчас с деньгами?
- Занять хочешь? - спросил Рэдрик.
- Нет, наоборот.
- Одолжить, значит...
- Есть работа, - сказал Нунан.
- О господи! - сказал Рэдрик. - И ты туда же!
- А кто еще? - сейчас же спросил Нунан.
- Да много вас таких... работодателей.
Нунан, словно бы только сейчас поняв его, рассмеялся.
- Да нет, это не по твоей основной специальности.
- А по чьей?
Нунан снова посмотрел на часы.
- Вот что, - сказал он поднимаясь. - Приходи сегодня в "Боржч" к
обеду, часам к двум. Поговорим.
- К двум я могу не успеть, - сказал Рэдрик.
- Тогда вечером, часам к шести. Идет?
- Посмотрим, - сказал Рэдрик и тоже взглянул на часы. Было без пяти
девять.
Нунан сделал ручкой и покатился к своему "пежо". Рэдрик проводил его
глазами, подозвал официантку, спросил пачку "Лайки страйк", расплатился и,
взявши портфель, неторопливо пошел через улицу к отелю. Солнце уже изрядно
припекало, улица быстро наполнялась влажной духотой, и Рэдрик ощутил
жжение под веками. Он сильно зажмурился, жалея, что не хватило времени
поспать хотя бы часок перед важным делом. И тут на него накатило.
Такого с ним еще никогда не было вне Зоны, да и в Зоне случалось
всего раза два или три. Он вдруг словно попал в другой мир. Миллионы
запахов разом обрушились на него: резких, сладких, металлических,
ласковых, опасных, тревожных, огромных, как дома, крошечных, как пылинки,
грубых, как булыжник, тонких и сложных, как часовые механизмы. Воздух
сделался твердым, в нем объявились грани, поверхности, углы, словно
пространство заполнилось огромными шершавыми шарами, скользкими
пирамидами, гигантскими колючими кристаллами, и через все это приходилось
протискиваться, как во сне через темную лавку старьевщика, забитую
старинной уродливой мебелью... Это длилось какой-то миг. Он открыл глаза,
и все пропало. Это был не другой мир, это прежний знакомый мир повернулся
к нему другой, неизвестной стороной, сторона эта открылась ему на
мгновение и снова закрылась наглухо, прежде чем он успел разобраться...
Над ухом рванул раздраженный сигнал, Рэдрик ускорил шаги, потом
побежал и остановился только у стены "Метрополя". Сердце стучало бешено,
он поставил портфель на асфальт, торопливо разорвал пачку сигарет,
закурил. Он глубоко затягивался, отдыхая, как после драки, и дежурный
полисмен остановился рядом и спросил его озабоченно:
- Вам помочь, мистер?
- Н-нет, - выдавил из себя Рэдрик и прокашлялся. - Душно...
- Может быть, проводить вас?
Рэдрик наклонился и поднял портфель.
- Все, - сказал он. - Все в порядке, приятель. Спасибо.
Он быстро зашагал к подъезду, поднялся по ступенькам и вошел в
вестибюль. Здесь было прохладно, сумрачно, гулко. Надо было бы посидеть в
одном из этих громадных кожаных кресел, отойти, отдышаться, но он уже и
без того опаздывал. Он позволил себе только докурить до конца сигарету,
разглядывая из-под полуопущенных век людей, которые толкались в вестибюле.
Костлявый был уже тут как тут, с раздраженным видом копался в журналах у
газетной стойки. Рэдрик бросил окурок в урну и вошел в кабину лифта.
Он не успел закрыть дверь, и вместе с ним втиснулись какой-то плотный
толстяк с астматическим дыханием, крепко надушенная дамочка при мрачном
мальчике, жующем шоколад, и обширная старуха с плохо выбритым подбородком.
Рэдрика затиснули в угол. Он закрыл глаза, чтобы не видеть мальчика, у
которого по подбородку текли шоколадные слюни, но личико было свежее,
чистое, без единого волоска, и не видеть его мамашу, скудный бюст которой
украшало ожерелье из крупных "черных брызг", оправленных в серебро, и не
видеть выкаченных склеротических белков толстяка и устрашающих бородавок
на вздутом рыле старухи. Толстяк попытался закурить, но старуха его
осадила и продолжала осаживать до пятого этажа, где она выкатилась, а как
только она выкатилась, толстяк все-таки закурил с таким видом, словно
отстоял свои гражданские свободы, и тут же принялся кашлять и задыхаться,
сипя и хрипя, по-верблюжьи вытягивая губы и толкая Рэдрика в бок
мучительно оттопыренным локтем...
На восьмом этаже Рэдрик вышел и двинулся по мягкому ковру вдоль
коридора, озаренного уютным светом скрытых ламп. Здесь пахло дорогим
табаком, парижскими духами, сверкающей натуральной кожей туго набитых
бумажников, дорогими дамочками по пятьсот монет за ночь, массивными
золотыми портсигарами - всей этой дешевкой, всей этой гнусной плесенью,
которая наросла на Зоне, пила от Зоны, жрала, хапала, жирела от Зоны, и на
все ей было наплевать, и в особенности ей было наплевать на то, что будет
после, когда она нажрется, нахапает всласть, и все, что было в Зоне,
окажется снаружи и осядет в мире. Рэдрик без стука толкнул дверь номера
восемьсот семьдесят четыре.
Хрипатый, сидя на столе у окна, колдовал над сигарой. Он был еще в
пижаме, с мокрыми редкими волосами, впрочем, тщательно зачесанными на
пробор, нездоровое одутловатое лицо его было гладко выбрито.
- Ага, - произнес он, не поднимая глаз. - Точность - вежливость
королей. Здравствуйте, мой мальчик!
Он кончил отстригать у сигары кончик, взял ее двумя руками, поднес к
усам и поводил носом вдоль нее взад и вперед.
- А где же наш старый добрый Барбридж? - спросил он и поднял глаза.
Глаза у него были прозрачные, голубые, ангельские.
Рэдрик поставил портфель на диван, сел и достал сигареты.
- Барбридж не придет, - сказал он.
- Старый добрый Барбридж, - проговорил Хрипатый, взял сигару в два
пальца и осторожно поднес ее ко рту. - У старого Барбриджа разыгрались
нервы...
Он все смотрел на Рэдрика чистыми голубыми глазами и не мигал. Он
никогда не мигал. Дверь приоткрылась, и в номер протиснулся Костлявый.
- Кто был этот человек, с которым вы разговаривали? - спросил он
прямо с порога.
- А, здравствуйте, - приветливо сказал ему Рэдрик, стряхивая пепел на
пол.
Костлявый засунул руки в карманы, приблизился, широко переступая
огромными, скошенными внутрь ступнями, и остановился перед Рэдриком.
- Мы же с вами сто раз говорили, - укоризненно произнес он. - Никаких
