наше самое увлекательное приключение.
Как они двинут по коридору! Как лошади, ей-богу. Я выждал минуту:
тихо. Высунулся: никого. И пошел себе, посвистывая. Спустился в проходную,
предъявил дылде пропуск, смотрю, он мне честь отдает. Герою дня, значит.
- Вольно, сержант, - говорю. - Я вами доволен.
Он осклабился, как будто я ему бог весть как польстил.
- Ну, ты, Рыжий, молодец, - говорит. - Горжусь, - говорит, - таким
знакомством.
- Что, - говорю, - будет тебе в твоей Швеции о чем девкам
рассказывать?
- Спрашиваешь! - говорит. - Они ж у меня будут таять, как свечки!
Нет, ничего он парень. Я, если честно, таких рослых и румяных не
люблю. Девки от них без памяти, а чего, спрашивается? Не в росте ведь
дело... Иду это я по улице и размышляю, в чем же тут дело. Солнышко
светит, безлюдно вокруг. И захотелось мне вдруг прямо сейчас же Гуту
увидеть. Просто так. Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны
человеку только одно и остается - за руку девочку подержать. Особенно
когда вспомнишь все эти разговоры про детей сталкеров, какие они
получаются... Да уж какая сейчас Гута, мне сейчас для начала бутылку
крепкого, не меньше.
Миновал я автомобильную стоянку, а там и кордон. Стоят две патрульные
машины во всей своей красе, широкие, желтые, прожекторами и пулеметами,
жабы, ощетинились, ну и, конечно, голубые каски всю улицу загородили, не
протолкнешься. Я иду, глаза опустил, лучше мне сейчас на них не смотреть,
днем на них мне лучше не смотреть совсем: есть там два-три типчика, так я
боюсь их узнать, скандал большой получится, если я их узнаю. Повезло им,
ей-богу, что Кирилл меня в институт сманил, я их, гадов, искал тогда,
пришил бы и не дрогнул...
Прохожу я через эту толпу плечом вперед, совсем прошел уже, и тут
слышу: "Эй, сталкер!" Ну, это меня не касается, иду дальше, волоку из
пачки сигаретку. Догоняет сзади кто-то, берет за рукав. Я эту руку с себя
стряхнул и вполоборота вежливенько так спрашиваю:
- Какого дьявола цепляешься, мистер?
- Постой, сталкер, - говорит он. - Два вопроса.
Поднял я на него глаза - капитан Квотерблад. Старый знакомый. Совсем
ссохся, желтый стал какой-то.
- А, - говорю, - здравия желаю, капитан. Как ваша печень?
- Ты, сталкер, мне зубы не заговаривай, - говорит он сердито, а сам
так и сверлит меня глазами. - Ты мне лучше скажи, почему сразу не
останавливаешься, когда тебя зовут?
И уже тут как тут две голубые каски у него за спиной, лапы на
кобурах, глаз не видно, только челюсти под касками шевелятся. И где у них
в Канаде таких набирают? На племя их нам прислали, что ли?.. Днем я
патрулей вообще-то не боюсь, но вот обыскать, жабы, могут, а это мне в
данный момент ни к чему.
- Да разве вы меня звали, капитан? - говорю. - Вы же какого-то
сталкера...
- А ты, значит, уже и не сталкер?
- Как по вашей милости отсидел - бросил, - говорю. - Завязал. Спасибо
вам, капитан, глаза у меня тогда открылись. Если бы не вы...
- Что в предзоннике делал?
- Как что? Я там работаю. Два года уже.
И чтобы закончить этот неприятный разговор, вынимаю я свое
удостоверение и предъявляю его капитану Квотербладу. Он взял мою книжечку,
перелистал, каждую страничку, каждую печать просто-таки обнюхал, чуть ли
не облизал. Возвращает мне книжечку, а сам доволен, глаза разгорелись, и
даже зарумянился.
- Извини, - говорит, - Шухарт. Не ожидал. Значит, - говорит, - не
прошли для тебя мои советы даром. Что ж, это прекрасно. Хочешь верь,
хочешь не верь, а я еще тогда предполагал, что из тебя толк должен
получиться. Не допускал я, чтобы такой парень...
И пошел, и пошел. Ну, думаю, вылечил я еще одного меланхолика себе на
голову, а сам, конечно, слушаю, глаза смущенно опускаю, поддакиваю, руками
развожу и даже, помнится, ножкой застенчиво этак панель ковыряю. Эти
громилы у капитана за спиной послушали-послушали, замутило их, видно,
гляжу потопали прочь, где веселее. А капитан знай мне о перспективах
излагает: ученье, мол, свет, неученье тьма кромешная, господь, мол,
честный труд любит и ценит, - в общем, несет он эту разнузданную
тягомотину, которой нас священник в тюрьме каждое воскресенье травил. А
мне выпить хочется, никакого терпежу нет. Ничего, думаю, Рэд, это ты,
браток, тоже выдержишь. Надо, Рэд, терпи! Не сможет он долго в таком же
темпе, вот уже и задыхаться начал... Тут, на мое счастье, одна из
патрульных машин принялась сигналить. Капитан Квотерблад оглянулся,
крякнул с досадой и протягивает мне руку.
- Ну что ж, - говорит. - Рад был с тобой познакомиться, честный
человек Шухарт. С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь
такого знакомства. Крепкого, правда, мне нельзя, доктора не велят, но
пивка бы я с тобой выпил. Да вот видишь - служба! Ну, еще встретимся, -
говорит.
Не приведи господь, думаю. Но ручку ему пожимаю и продолжаю краснеть
и делать ножкой, - все, как ему хочется. Потом он ушел наконец, а я чуть
ли не стрелой в "Боржч".
В "Боржче" в это время пусто. Эрнест стоит за стойкой, бокалы
протирает и смотрит их на свет. Удивительная, между прочим, вещь: как ни
придешь, вечно эти бармены бокалы протирают, словно у них от этого зависит
спасение души. Вот так и будет стоять хоть целый день, возьмет бокал,
прищурится, посмотрит на свет, подышит на него и давай тереть:
потрет-потрет, опять посмотрит, теперь уже через донышко, и опять
тереть...
- Здорово, Эрни! - говорю. - Хватит тебе его мучить, дыру протрешь!
Поглядел он на меня через бокал, пробурчал что-то, будто животом, и,
не говоря лишнего слова, наливает мне на четыре пальца крепкого. Я
взгромоздился на табурет, глотнул, зажмурился, головой помотал и опять
глотнул. Холодильник пощелкивает, из музыкального автомата доносится
какое-то тихое пиликанье. Эрнест сопит в очередной бокал, хорошо,
спокойно... Я допил, поставил бокал на стойку, и Эрнест без задержки
наливает мне еще на четыре пальца прозрачного.
- Ну что, полегче стало? - бурчит. - Оттаял, сталкер?
- Ты знай себе три, - говорю. - Знаешь, один тер-тер и злого духа
вызвал. Жил потом в свое удовольствие.
- Это кто же такой? - спрашивает Эрни с недоверием.
- Да был такой бармен здесь, - отвечаю. - Еще до тебя.
- Ну и что?
- Да ничего. Ты думаешь, почему Посещение было? Тер он, тер... Ты
думаешь, кто нас посетил, а?
- Трепло ты, - говорит Эрни с одобрением.
Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой, жареных сосисок принес.
Тарелку поставил передо мной, пододвинул кетчуп, а сам снова за бокалы.
Эрнест свое дело знает. Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер
из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо.
Свой человек Эрни! Благодетель.
Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на
нашем брате зарабатывает. Какие цены на хабар в Европе, я не знаю, но
краем уха слышал, что "пустышка", например, идет там чуть ли не за две с
половиной тысячи, а Эрни дает нам всего четыреста. "Батарейки" там стоят
не меньше ста, а мы получаем от силы по двадцать. Наверное, и все прочее в
том же духе. Правда, переправить хабар в Европу тоже, конечно, денег
стоит. Тому на лапу, этому на лапу, начальник станции наверняка у них на
содержании... В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и
заколачивает, процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется,
десять лет каторги ему обеспечено...
Тут мои благочестивые размышления прерывает какой-то вежливый тип. Я
даже не слыхал, как он вошел. Объявляется он возле моего правого локтя и
спрашивает:
- Разрешите?
- О чем речь! - говорю. - Прошу.
Маленький такой, худенький, с востреньким носиком и при галстуке
бабочкой. Фотокарточка его вроде мне знакома, где-то я его уже видел, но
где - не помню. Залез он на табурет рядом и говорит Эрнесту:
- Бурбон, пожалуйста! - и сразу же ко мне: - Простите, кажется, я вас
знаю. Вы в Международном институте работаете, так?
- Да, - говорю. - А вы?
Он ловко выхватывает из кармашка визитку и кладет передо мной. Читаю:
"Алоиз Макно, полномочный агент Бюро эмиграции". Ну, конечно, знаю я его.
Пристает к людям, чтобы они из города уехали. Кому-то очень надо, чтобы мы
все из города уехали. Нас, понимаешь, в Хармонте и так едва половина
осталась от прежнего, так им нужно совсем место от нас очистить. Отодвинул
я карточку ногтем и говорю ему:
- Нет, - говорю, - спасибо. Не интересуюсь. Мечтаю, знаете ли,
умереть на родине.
- А почему? - живо спрашивает он. - Простите за нескромность, но что
вас здесь удерживает?
Так ему прямо и скажи, что меня здесь держит.
- А как же! - говорю. - Сладкие воспоминания детства. Первый поцелуй
в городском саду. Маменька, папенька. Как в первый раз пьян надрался в
этом вот баре. Милый сердцу полицейский участок... - Тут я достаю из
кармана свой засморканный носовой платок и прикладываю к глазам. - Нет, -
говорю. - Ни за что!
Он посмеялся, лизнул свой бурбон и задумчиво так говорит:
- Никак я вас, хармонтцев, не могу понять. Жизнь в городе тяжелая.
Власть принадлежит военным организациям. Снабжение неважное. Под боком
Зона, живете как на вулкане. В любой момент может либо эпидемия
какая-нибудь разразиться, либо что-нибудь похуже... Я понимаю, старики. Им
трудно сняться с насиженного места. Но вот вы... Сколько вам лет? Года
двадцать два - двадцать три, не больше... Вы поймите, наше Бюро -
организация благотворительная, никакой корысти мы не извлекаем. Просто
хочется, чтобы люди ушли с этого дьявольского места и включились бы в
настоящую жизнь. Ведь мы обеспечиваем подъемные, трудоустройство на новом
месте... молодым, таким, как вы, - обеспечиваем возможность учиться...
Нет, не понимаю!
- А что, - говорю я, - никто не хочет уезжать?
- Да нет, не то чтобы никто... Некоторые соглашаются, особенно люди с
семьями. Но вот молодежь, старики... Ну что вам в этом городе? Это же
дыра, провинция...
И тут я ему выдал.
- Господин Алоиз Макно! - говорю. - Все правильно. Городишко наш
дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра. Только сейчас, - говорю, - это дыра
в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мир накачаем, что все
переменится. Жизнь будет другая, правильная, у каждого будет все, что
надо. Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут. А когда знание будет, мы
и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся. Вот
такая у нас здесь дыра...
На этом месте я оборвал, потому что заметил, что Эрнест смотрит на
меня с огромным удивлением, и стало мне неловко. Я вообще не люблю чужие
слова повторять, даже если эти слова мне, скажем, нравятся. Тем более что
у меня это как-то коряво выходит. Когда Кирилл говорит, заслушаться можно,
рот забываешь закрывать. А я вроде бы то же самое излагаю, но получается
как-то не так. Может быть, потому, что Кирилл никогда Эрнесту под прилавок
хабар не складывал. Ну ладно...
Тут мой Эрни спохватился и торопливо налил мне сразу пальцев на
шесть: очухайся, мол, парень, что это с тобой сегодня? А востроносый
господин Макно снова лизнул свой бурбон и говорит:
- Да, конечно... Вечные аккумуляторы, "синяя панацея"... Но вы и в
самом деле верите, что будет так, как вы сказали?
- Это не ваша забота, во что я там на самом деле верю, - говорю я. -
Это я про город говорил. А про себя я так скажу: чего я у вас там, в
Европе, не видел? Скуки вашей не видел? День вкалываешь, вечер телевизор
