Севером мы как-нибудь управимся... воевать хотите - что же, можно и
повоевать, хотя... На сколько нас хватит, Странник?
- Дней на десять, - сказал Странник.
- Ну, что же, дней пять-шесть можно повоевать...
- План глубокого вторжения, - сказал Тесть, - предусматривает разгром
Хонти в течение восьми суток.
- Хороший план, - сказал Папа одобрительно. - Ладно, так и решим...
Ты, кажется, против, Странник?
- Меня это не касается, - сказал Странник.
- Ладно, - сказал Папа. - Побудь против... Что ж, Деверь,
присоединимся к большинству?
- А! - сказал Деверь с отвращением. - Делайте, как хотите...
Революции он испугался...
- Папа! - сказал Свекор торжественно. - Я знал, что ты будешь с нами!
- А как же! - сказал Папа. - Куда я без вас?.. Помнится, были у меня
в Хонтийском генерал-губернаторстве какие-то рудники... медные... Как они
там сейчас, интересно?.. Да, Умник! А ведь наверное надо будет
организовать общественное мнение. Ты уже наверное что-нибудь придумал, ты
ведь у нас умник.
- Конечно, Папа, - сказал Умник. - Все готово.
- Покушение какое-нибудь? Или нападение на башни? Иди-ка ты прямо
сейчас и подготовь мне к ночи материалы, а мы здесь обсудим сроки...
Когда дверь за Умником закрылась, Папа сказал:
- Ты что-то хотел сообщить нам о Волдыре, Странник?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ТЕРРОРИСТ
9
Сопровождающий негромко сказал: "Ждите здесь" и ушел, - скрылся между
кустами и за деревьями. Максим сел на пенек посередине полянки, засунул
руки глубоко в карманы брезентовых штанов и стал ждать. Лес был старый,
запущенный, подлесок душил его, от древних морщинистых стволов несло
трухлявой гнилью. Было сыро. Максим ежился, он чувствовал дурноту,
хотелось посидеть на солнышке, погреть плечо. В кустах неподалеку кто-то
был, но Максим не обращал внимания - за ним следили от самого поселка, и
он ничего не имел против. Странно было бы, если бы они поверили сразу же.
Сбоку на полянку вышла маленькая девочка в огромной залатанной кофте
и с корзинкой на руке. Она уставилась на Максима и так, не отрывая от него
любопытных глаз, прошла мимо, спотыкаясь и путаясь в траве. Какой-то
зверек вроде белки мелькнул между кустами, взлетел на дерево, глянул вниз,
испугался и исчез. Было тихо, только где-то далеко стучала неровным стуком
машина - резала тростник на озере.
Человек в кустах не уходил - буравил спину недобрым взглядом. Это
было неприятно, но надо привыкать. Теперь всегда будет так. Обитаемый
остров ополчился на него, стрелял в него, следил за ним, не верил ему.
Максим задремал. Последнее время он часто задремывал в самые неподходящие
моменты. Засыпал, просыпался, опять засыпал. Он не пытался с этим
бороться: так хотел организм, а ему виднее. Это пройдет, только не надо
сопротивляться.
Зашуршали шаги, и сопровождающий сказал: "Идите за мной". Максим
поднялся, не вынимая рук из карманов, и пошел за ним, глядя на его ноги в
мягких мокрых сапогах. Они углубились в лес и принялись ходить, описывая
круги и сложные петли, постепенно приближаясь к какому-то жилью, до
которого от полянки напрямик было совсем близко. Потом сопровождающий
решил, что он достаточно запутал Максима, и полез напрямик через бурелом,
причем, как человек городской, производил много шума и треска, так что
Максим даже перестал слышать шаги того человека, который крался следом.
Когда бурелом кончился, Максим увидел за деревьями лужайку и
покосившийся бревенчатый дом с заколоченными окнами. Лужайка заросла
высокой травой, но Максим видел, что здесь ходили - и совсем недавно, и
давно. Ходили осторожно, стараясь каждый раз подойти к дому другим путем.
Сопровождающий открыл скрипучую дверь, и они вошли в темные затхлые сени.
Человек, который шел следом, остался снаружи. Сопровождающий отвалил
крышку погреба и сказал: "Идите сюда, осторожнее..." Он плохо видел в
темноте. Максим спустился по деревянной лестнице.
В погребе было тепло, сухо, здесь были люди, они сидели вокруг
деревянного стола и смешно таращились, пытаясь разглядеть Максима. Пахло
свежепогашенной свечей. По-видимому, они не хотели, чтобы Максим видел их
лица. Максим узнал только двоих: Орди, дочь старой Илли Тадер, и толстого
Мемо Грамену, сидевшего у самой лестницы с пулеметом на коленях. Вверху
тяжело грохнула крышка люка, и кто-то сказал:
- Кто вы такой? Расскажите о себе.
- Можно сесть? - спросил Максим.
- Да, конечно. Идите сюда, на мой голос. Наткнетесь на скамью.
Максим сел за стол и обвел глазами соседей. За столом кроме него было
четверо. В темноте они казались серыми и плоскими, как на старинной
фотографии. Справа сидела Орди, а говорил плотный широкоплечий человек,
сидевший напротив. Он был неприятно похож на ротмистра Чачу.
- Рассказывайте, - повторил он.
Максим вздохнул. Ему очень не хотелось начинать знакомство прямо с
вранья, но делать было нечего.
- Своего прошлого я не знаю, - сказал он. - Говорят, я горец. Может
быть. Не помню... Зовут меня Максим, фамилия - Каммерер. В Гвардии меня
звали Мак Сим. Помню себя с того момента, когда меня задержали в лесу у
Голубой Змеи...
С враньем было покончено, и дальше дело пошло легче. Он рассказывал,
стараясь быть кратким и в то же время не упустить то, что казалось ему
важным.
- ...Я отвел их как можно дальше вглубь карьера, велел им бежать, а
сам не торопясь вернулся. Тогда ротмистр расстрелял меня. Ночью я пришел в
себя, выбрался из карьера и вскоре набрел на пастбище. Днем я прятался в
кустах и спал, а ночью подбирался к коровам и пил молоко. Через несколько
дней мне стало лучше. Я взял у пастухов какое-то тряпье, добрался до
поселка Утки и нашел там Илли Тадер. Остальное вам известно.
Некоторое время все молчали. Потом человек деревенского вида, с
длинными волосами до плеч, сказал:
- Не понимаю, как это он не помнит прошлой жизни. По-моему, так не
бывает. Пусть вот Доктор скажет.
- Бывает, - коротко сказал Доктор. Он был худой, заморенный и вертел
в руках трубку. Видимо, ему очень хотелось курить.
- Почему вы не бежали вместе с приговоренным? - спросил широкоплечий.
- Там оставался Гай, - сказал Максим. - Я надеялся, что Гай пойдет со
мной... - Он замолчал, вспоминая бледное потерянное лицо Гая и страшные
глаза ротмистра, и горячие толчки в грудь и живот, и ощущение бессилия и
обиды. - Это, конечно, была глупость, - сказал он. - Но тогда я этого не
понимал.
- Вы принимали участие в операциях? - спросил позади грузный Мемо.
- Я уже рассказывал.
- Повторите!
- Я принимал участие в одной операции, когда были захвачены Кетшеф,
Орди, вы и еще двое, не назвавших себя. Один из них был с искусственной
рукой, профессиональный революционер.
- Как же вы объясняете такую поспешность вашего ротмистра? Ведь для
того, чтобы кандидат получил право на испытание кровью, ему нужно сначала
принять участие по меньшей мере в трех операциях.
- Не знаю. Я знаю только, что он мне не доверял. Я сам не понимаю,
почему он послал меня расстреливать...
- А почему он, собственно, стрелял в вас?
- По-моему, он испугался. Я хотел отобрать у него пистолет...
- Не понимаю я, - сказал человек с длинными волосами. - Ну не доверял
он вам. Ну, для проверки послал казнить...
- Подождите, Лесник, - сказал Мемо. - Это все разговоры. Доктор, на
вашем месте я бы его осмотрел. Что-то я не очень верю в эту историю с
ротмистром.
- Я не могу осматривать в темноте, - раздраженно сказал Доктор.
- А вы зажгите свет, - посоветовал Максим. - Все равно я вас вижу.
Наступило молчание.
- Как так - видите? - спросил широкоплечий.
Максим пожал плечами.
- Вижу, - сказал он.
- Что за вздор, - сказал Мемо. - Ну, что я сейчас делаю, если вы
видите?
Максим обернулся.
- Вы наставили на меня... то-есть, это вам кажется, что на меня, а на
самом деле на Доктора... ручной пулемет. Вы - Мемо Грамену, я вас знаю. На
правой щеке у вас царапина, раньше ее не было.
- Нокталопия, - проворчал Доктор. - Давайте зажигать свет. Глупо. Он
нас видит, а мы его не видим. - Он нащупал перед собой спички и стал
чиркать одну за другой. Они ломались.
- Да, - сказал Мемо. - Конечно, глупо. Отсюда он выйдет либо нашим,
либо не выйдет совсем.
- Позвольте-ка... - Максим протянул руку, отобрал у Доктора спички и
зажег свечу.
Все зажмурились, прикрывая ладонью глаза. Доктор немедленно закурил.
- Раздевайтесь, - сказал он, треща трубкой.
Максим стянул через голову брезентовую рубаху. Все уставились на его
грудь. Доктор выбрался из-за стола, подошел к Максиму и принялся вертеть
его в разные стороны, ощупывая крепкими холодными пальцами. Было тихо.
Потом длинноволосый сказал с каким-то сожалением:
- Красивый мальчик. Сын у меня был... тоже...
Ему никто не ответил, он тяжело поднялся, пошарил в углу, с трудом
поднял и водрузил на стол большую оплетенную бутыль. Потом выставил три
кружки.
- Можно будет по-очереди, - объяснил он. - Ежели кто хочет покушать,
то сыр найдется. И лук...
- Погодите, Лесник, - раздраженно сказал широкоплечий. - Отодвиньте
бутылку, мне ничего не видно... Ну, что, Доктор?
Доктор еще раз прошелся по Максиму холодными пальцами, окутался дымом
и сел на свое место.
- Налей-ка мне, Лесник, - сказал он. - Такие обстоятельства надобно
запить... Одевайтесь, - сказал он Максиму. - И не улыбайтесь, как майская
роза. У меня будет к вам несколько вопросов.
Максим оделся. Доктор отхлебнул из кружки, сморщился и спросил:
- Когда, говорите, в вас стреляли?
- Сорок семь дней назад.
- Из чего, вы говорите, стреляли?
- Из пистолета. Из армейского пистолета.
Доктор снова отхлебнул, снова сморщился и проговорил, обращаясь к
широкоплечему:
- Я бы голову дал на отсечение, что в этого молодчика действительно
стреляли из армейского пистолета, причем с очень короткой дистанции, но не
сорок семь дней назад, а по меньшей мере сто сорок семь... Где пули? -
спросил он вдруг Максима.
- Они вышли, и я их выбросил.
- Слушайте, как вас... Мак! Вы врете. Признайтесь, как вам это
сделали?
Максим покусал губу.
- Я говорю правду. Вы просто не знаете, как у нас быстро заживают
раны. Я не вру. - Он помолчал. - Впрочем, меня легко проверить. Разрежьте
мне руку. Если надрез будет неглубокий, я затяну его на десять-пятнадцать
минут.
- Это правда, - сказала Орди. Она заговорила впервые за все время. -
Это видела я сама. Он чистил картошку и обрезал палец. Через полчаса
остался только белый шрам, а на другой день вообще уже ничего не было. Я
думаю, он действительно горец. Гэл рассказывал про древнюю горскую
медицину, они умеют заговаривать раны.
- Ах, горская медицина... - сказал Доктор, снова окутываясь дымом. -
Ну, что же, предположим. Правда, порезанный палец - это одно, а семь пуль
в упор - это другое, но - предположим... То, что раны заросли так
поспешно, - не самое удивительное. Я хотел бы, что бы мне объяснили
другое. В молодом человеке семь дыр. И если эти дыры были действительно
проделаны настоящими пистолетными пулями, то по крайней мере четыре из них
- каждая в отдельности, заметьте! - были смертельными.
Лесник охнул и молитвенно сложил руки.
- Какого черта? - сказал широкоплечий.
- Нет уж, вы мне поверьте, - сказал Доктор. - Пуля в сердце, пуля в
позвоночнике и две пули в печени. Плюс к этому - общая потеря крови. Плюс
