вечный страх - остальным и в голову не могло прийти, что угрюмый Копыто
Смерти, запросто разговаривающий с любыми представителями штаба, один из
зачинателей подполья, террорист до мозга костей, может чего-либо бояться.
- Мне непонятны резоны штаба, - продолжал Мемо, с отвращением
размазывая по шее новую порцию репеллента. - Я знаю этот план сто лет. Сто
раз его хотели испытать и сто раз отказывались, потому что это почти
верная гибель. Пока нет излучения, мы еще имеем шанс в случае неудачи хотя
бы улизнуть и попробовать ударить снова в другом месте. Здесь - первая же
неудача, и все мы погибли.
- Ты не совсем прав, Копыто, - возразила Орди. - Теперь у нас есть
Мак. Если что-нибудь и не получится, он сумеет нас вытащить и может быть
даже сумеет взорвать башню.
Она лениво курила, глядя вдаль, на болото, сухая, спокойная, ничему
не удивляющаяся и ко всему готовая. Она вызывала у людей робость, потому
что видела в них только более или менее подходящие механизмы истребления.
Она вся была как на ладони - ни в прошлом ее, ни в настоящем, ни в будущем
не было темных и туманных пятен. Происходила она из интеллигентной семьи,
отец погиб на войне, мать и сейчас работала учительницей в поселке Утки, и
сама Орди работала учительницей до тех пор, пока ее не выгнали из школы,
как выродка. Она скрывалась, пыталась бежать в Хонти, встретила на границе
Гэла, переправлявшего оружие, и он сделал ее террористкой. Сначала она
работала из чисто идейных соображений - боролось за справедливое общество,
где каждый волен думать и делать, что хочет и может, но семь лет назад
контрразведка напала на ее след и забрала ее ребенка заложником, чтобы
заставить ее выдать себя и мужа. Штаб не разрешил ей явиться, она слишком
много знала, о ребенке она больше ничего не слышала, считала его мертвым,
хотя втайне не верила этому, и вот уже семь лет ею двигала прежде всего
ненависть. Сначала ненависть, а потом уже изрядно потускневшая мечта о
справедливом обществе. Потерю мужа она пережила удивительно спокойно, хотя
очень любила его. Вероятно она просто задолго до ареста свыклась с мыслью,
что ни за что в мире не следует держаться слишком крепко. Теперь она была
как Гэл на суде - живым мертвецом, только очень опасным мертвецом.
- Мак - новичок, - мрачно сказал Мемо. - Кто поручится, что он не
растеряется, оставшись один? Смешно на это рассчитывать. Смешно отвергать
старый, хорошо рассчитанный план из-за того, что у нас есть новичок Мак. Я
сказал и повторяю: это авантюра.
- Да брось ты, начальник, - сказал Зеленый. - Такая у нас работа. По
мне что старый план, что новый план - все авантюра. А как же по-другому?
Без риска нельзя, а с этими пилюлями риск меньше. Они же там под башней
обалдеют, когда мы в десять часов на них наскочим. Они там, небось, в
десять часов водку пьют и песни орут, а тут мы наскочим, а у них, может, и
автоматы не заряжены, и сами они пьяные лежат... Нет, мне нравится. Верно,
Мак?
- Я, это самое, тоже... - сказал Лесник. - Я рассуждаю как? Если
такой план даже мне удивителен, то уж гвардейцам этим и подавно. Правильно
Зеленый говорит, обалдеют они... Опять же лишних пять минуток не
помучаемся, а там, глядишь, Мак башню повалит, и совсем будет хорошо... Да
ведь как хорошо-то! - сказал он вдруг, словно озаренный новой идеей. -
Ведь никто же до нас башен не валил, только хвастались, а мы первыми
будем... И опять же - пока они эту башню снова наладят, это сколько
времени пройдет! Хоть месяц-то по-человечески поживем... без приступов
этих гадских...
- Боюсь, что вы меня не поняли, Копыто, - сказал Генерал. - В плане
ничего не меняется, мы только нападаем неожиданно, усиливаем атаку за счет
Птицы и несколько меняем порядок отступления.
- А если ты беспокоишься, что Маку всех нас будет не вытащить, -
по-прежнему лениво проговорила Орди, глядя на болото, - так ты не забывай,
что тащить ему придется одного, от силы - двоих, а он мальчик сильный.
- Да, - сказал Генерал, глядя на нее. - Это правда...
Генерал был влюблен в Орди. Никто, кроме Максима, этого не видел, но
Максим знал, что это любовь старая, безнадежная, началась она еще при
Гэле, а теперь стала еще безнадежнее, если это возможно. Генерал был не
генерал. До войны он был рабочим на конвейере, потом попал в школу младших
командиров, воевал капралом, кончил войну лейтенантом. Он хорошо знал
ротмистра Чачу, имел с ним счеты (были какие-то беспорядки в каком-то
полку сразу после войны) и давно и безуспешно охотился за ним. Он был
работником штаба подполья, но часто принимал участие в практических
операциях, был хорошим воякой, знающим командиром. Работать в подполье ему
нравилось, но что будет после победы - он представлял себе плохо. Впрочем,
в победу он и не верил. Прирожденный солдат, он легко приспосабливался к
любым условиям и никогда не загадывал дальше, чем на десять-двенадцать
дней вперед. Своих идей у него не было, кое-чего он нахватался от
однорукого, кое-что перенял у Кетшефа, еще кое-что ему внушили в штабе, но
главным в его сознании оставалось то, что вдолбили ему в школе младших
командиров. Поэтому, теоретизируя, он высказывал странную смесь взглядов:
власть богатых надобно свергнуть (это от Вепря, который, видимо, был
чем-то вроде социалиста или коммуниста), во главе государства поставить
надлежит инженеров и техников (это от Кетшефа), города срыть, а самим жить
в единении с природой (какой-то штабной мыслитель-буколист), и всего этого
можно добиться только беспрекословным подчинением приказу вышестоящих
командиров, и поменьше болтовни на отвлеченные темы. Два раза Максим с ним
сцепился. Было совершенно непонятно, зачем разрушать башни, терять на этом
смелых товарищей, время, средства, оружие - через десять-двадцать дней
башню все равно восстановят, и все пойдет по-прежнему, с той только
разницей, что население окрестных деревень своими глазами убедится, какие
гнусные дьяволы - эти выродки. Генерал так и не сумел толком объяснить
Максиму, в чем смысл диверсионной деятельности. То ли он что-то скрывал,
то ли сам не понимал, зачем это нужно, но каждый раз он твердил одно и то
же: приказы не обсуждаются, каждое нападение на башню - удар по врагу,
нельзя удерживать людей от активной деятельности, иначе ненависть скиснет
в них, и жить станет совсем уже не для чего... "Надо искать центр! -
настаивал Максим. - Надо бить сразу по центру, всеми силами, сразу! Что у
вас в штабе за головы, если не понимают такой простой вещи?" "Штаб знает,
что делает, - веско отвечал Генерал, вздергивая подбородок и высоко
задирая брови. - Дисциплина в нашем положении - прежде всего, и давай-ка
без крестьянской вольницы, Мак, всему свое время, будет тебе и центр, если
доживешь..." Впрочем, он относился к Максиму с уважением и охотно прибегал
к его услугам, когда лучевые удары застигали его в подвале Лесника...
- Все равно я против, - упрямо сказал Мемо. - А если нас положат
огнем? А если мы не успеем за пять минут, а понадобится нам шесть?
Безумный план. И всегда он был безумным.
- Удлиненные заряды мы применяем впервые, - сказал Генерал, с трудом
отрывая взгляд от Орди. - Но если брать прежние способы прорыва через
проволоку, то судьба операции определяется в среднем через три-четыре
минуты. Если мы застанем их врасплох, у нас еще останется одна или даже
две минуты в запасе.
- Две минуты - время большое, - сказал Лесник. - За две минуты я их
там всех голыми руками передавлю. Добежать бы только.
- Добежать бы... да-а... - с какой-то зловещей мечтательностью
протянул Зеленый. - Верно, Мак?
- Ты ничего не хочешь сказать, Мак? - спросил Генерал.
- Я уже говорил, - сказал Максим. - Новый план лучше старого, но все
равно плох. Дайте, я все сделаю один. Рискните.
- Не будем об этом, - сказал Генерал раздраженно. - Об этом - все.
Дельные замечания у тебя есть?
- Нет, - сказал Максим. Он уже жалел, что снова затеял этот разговор.
- Откуда взялись эти таблетки? - спросил вдруг Мемо.
- Это старые таблетки, - сказал Генерал. - Маку удалось немного
улучшить их.
- Ах, Маку... Значит, это его идея?
Копыто произнес это таким тоном, что всем стало неловко. Его слова
можно было понять так: новичок, да еще не совсем наш, да еще пришедший с
той стороны, - а не пахнет ли это засадой, такие случаи бывали...
- Нет, - резко ответил Генерал. - Это идея штаба. И изволь
подчиняться, Копыто.
- Я подчиняюсь, - сказал Мемо, пожав плечами. - Я против этого, но я
подчиняюсь. Куда же деваться...
Максим грустно смотрел на них. Они сидели перед ним, очень разные - в
обычных условиях, наверно, им и в голову бы не пришло, что они могут
собраться вместе: бывший фермер, бывший уголовник, бывшая учительница... У
них было только одно общее - они был объявлены врагами общества, по
какой-то идиотской причине они были ненавистны всем, и весь огромный
государственный аппарат подавления был нацелен против них. То, что они
собирались сделать, было бессмысленно; пройдет несколько часов, и
большинство из них будут мертвы, а в мире ничего не изменится, и для тех,
кто останется в живых, тоже ничего не изменится, - в лучшем случае они
получат передышку на десяток дней от адских болей, но они будут изранены,
измучены бегством, их будут травить собаками, им придется отсиживаться в
вонючих норах, а потом все начнется сначала. Действовать с ними заодно
было глупо, но покинуть их было бы подло, и приходилось выбирать глупость.
А может быть, в этом мире вообще нельзя иначе, и если хочешь что-нибудь
сделать, приходится пройти через глупость, через бессмысленную кровь, а
может быть, и через подлость придется пройти. Жалкий человек... глупый
человек... подлый человек... А что еще можно ожидать от человека в этом
жалком, глупом и подлом мире? Надо помнить только, что глупость есть
следствие бессилия, а бессилие проистекает из невежества, из незнания
верной дороги... но ведь не может быть так, чтобы среди тысячи дорог не
нашлось верной! По одной дороге я уже прошел, думал Максим, это была
неверная дорога. Теперь надо пройти по этой, хотя уже сейчас видно, что
это тоже неверная дорога. И может быть, мне еще не раз придется ходить по
неверным дорогам и забираться в тупики. А перед кем я оправдываюсь? -
подумал он. И зачем? Они мне нравятся, я могу им помочь, вот и все, что
мне нужно знать сегодня...
- Сейчас мы разойдемся, - сказал Генерал. - Копыто идет с Лесником,
Мак - с Зеленым, я - с Птицей. Встреча в двадцать один ноль-ноль у межевой
отметки, идти только лесом, без дорог. Парам не разлучаться, каждый
отвечает за каждого. Идите. Первыми уходят Мемо и Лесник. - Он собрал
окурки на лист бумаги, свернул и положил в карман.
Лесник потер колени.
- Кости болят, - сообщил он. - К дождичку. Хорошая нынче будет ночь,
темная...
11
От лесной опушки до проволоки надо было ползти. Впереди полз Зеленый,
он волочил шест с удлиненным зарядом и едва слышно ругал колючки,
впивавшиеся в руки. Максим, придерживая мешок с магнитными минами, полз
следом. Небо было затянуто тучами, моросил дождь. Трава была мокрая, и в
первые же минуты они оба промокли до нитки. За дождем ничего не было
видно, Зеленый полз по компасу и ни разу не отклонился - опытный был
человек, этот Зеленый. Потом резко запахло сырой ржавчиной, и Максим
увидел проволоку в три ряда, а за проволокой - смутную решетчатую громаду
башни, а приподняв голову - разглядел у основания башни приземистое
