цели, драться, побеждать, терпеть поражения, получать по носу, давать
сдачи - все, что угодно, только не заламывать руки... Он прекратил
разговоры о строении Вселенной и принялся расспрашивать Гая об истории и
социальном устройстве своего обитаемого острова.
С историей дело обстояло неважно. Гай имел из нее только отрывочные
сведения, а серьезных книг у него не было. В городской библиотеке
серьезных книг не оказалось тоже. Но можно было понять, что приютившая
Максима страна вплоть до последней разрушительной войны была значительно
обширней и управлялась кучкой бездарных финансистов и выродившихся
аристократов, которые вогнали народ в нищету, разложили государственный
аппарат коррупцией и в конце-концов влезли в большую колониальную войну,
развязанную соседями. Война эта охватила весь мир, погибли миллионы и
миллионы, были разрушены тысячи городов, десятки малых государств
оказались сметены с лица земли, в мире и в стране воцарился хаос.
Наступили дни жестокого голода и эпидемий. Попытки народных восстаний
кучка эксплуататоров подавляла ядерными снарядами. Страна и мир шли к
гибели. Положение было спасено Неизвестными Отцами. Судя по всему, это
была анонимная группа молодых офицеров генерального штаба, которые в один
прекрасный день, располагая всего двумя дивизиями, очень недовольными тем,
что их направляют в атомную мясорубку, организовали путч и захватили
власть. Это случилось двадцать четыре года назад. С тех пор положение в
значительной степени стабилизировалось, и война утихла как-то сама собой,
хотя мира никто ни с кем не заключал. Энергичные анонимные правители
навели относительный порядок, жесткими мерами упорядочили экономику - по
крайней мере, в центральных районах - и сделали страну такой, какова она
сейчас. Уровень жизни повысился весьма значительно, быт вошел в мирную
колею, общественная мораль поднялась до небывалой в истории высоты, и в
общем все стало хорошо. Максим понял, что политическое устройство страны
весьма далеко от идеального и представляет собой некую разновидность
военной диктатуры. Однако ясно было, что популярность Неизвестных Отцов
чрезвычайно велика, причем во всех слоях общества. Экономическая основа
этой популярности осталась Максиму непонятна: как ни говори, а пол-страны
еще лежит в развалинах, военные расходы огромны, подавляющее большинство
населения живет более чем скромно... Но дело было, очевидно, в том, что
военная верхушка сумела укротить аппетиты промышленников, чем завоевала
популярность у рабочих, и привела в подчинение рабочих, чем завоевала
популярность у промышленников. Впрочем, это были только догадки. Гаю,
например, такая постановка вопроса вообще казалась диковинной: общество
было для него единым организмом, противоречий между социальными группами
он представить себе не мог...
Внешнее положение страны продолжало оставаться крайне напряженным. К
северу от нее располагались два больших государства - Хонти и Пандея -
бывшие не то провинции, не то колонии. Об этих странах никто ничего не
знал, но было известно, что обе страны питают самые агрессивные намерения,
непрерывно засылают диверсантов и шпионов, организуют инциденты на
границах и готовят войну. Цель этой войны была Гаю неясна, да он никогда и
не задавался таким вопросом. На севере были враги, с агентурой он дрался
насмерть, и этого ему было вполне достаточно.
К югу, за приграничными лесами, лежала пустыня, выжженная ядерными
взрывами, образовавшаяся на месте целой группы стран, принимавших в
военных действиях наиболее активное участие. О том, что происходит на этих
миллионах квадратных километров, тоже не было известно ничего, да это
никого и не интересовало. Южные границы подвергались непрерывным атакам
колоссальных орд полудикарей-выродков, которыми кишели леса за рекой
Голубая Змея. Проблема южных границ считалась чуть ли не важнейшей. Там
было очень трудно, и именно там концентрировались отборные части Боевой
Гвардии. Гай прослужил на Юге три года и рассказывал невероятные вещи.
Южнее пустыни, на другом конце единственного материка планеты, тоже
могли сохраниться какие-то государства, но они не давали о себе знать.
Зато постоянно и неприятно давала о себе знать так называемая Островная
Империя, обосновавшаяся на двух мощных архипелагах другого полушария.
Мировой Океан принадлежал ей. Радиоактивные воды бороздил огромный флот
подводных лодок, вызывающе окрашенных в снежно-белый цвет, оснащенных по
последнему слову истребительной техники, с бандами специально
выдрессированных головорезов на борту. Жуткие, как призраки, белые
субмарины держали под страшным напряжением прибрежные районы, производя
неспровоцированные обстрелы и высаживая пиратские десанты. Этой белой
угрозе также противостояла Гвардия.
Картина всемирного хаоса и разрушения потрясла Максима. Перед ним
была планета-могильник, планета, на которой еле-еле теплилась разумная
жизнь, и эта жизнь готова была окончательно погасить себя в любой момент.
Максим слушал Раду, ее спокойные и страшные рассказы о том, как мать
получила известие о гибели отца (отец, врач-эпидемиолог, отказался
покинуть зачумленный район, а у государства в то время не было ни времени,
ни возможностей бороться с чумой регулярными средствами, и на район была
просто сброшена бомба); о том, как десять лет назад к столице подступили
мятежники, началась эвакуация, в толпе, штурмующей поезд, затоптали
бабушку, мать отца, а через десять дней умер от дизентерии младший
братишка; о том, как после смерти матери она, чтобы прокормить маленького
Гая и совершенно беспомощного дядюшку Каана, по восемнадцать часов в сутки
работала судомойкой на пересылочном пункте, потом уборщицей в роскошном
притоне для спекулянтов, потом выступала в "женских бегах с
тотализатором", потом сидела в тюрьме, правда - недолго, но из-за этой
тюрьмы осталась без работы и несколько месяцев просила милостыню...
Максим слушал дядюшку Каана, когда-то крупного ученого, как в первый
же год войны упразднили Академию Наук, составили Его Императорского
Величества Академии батальон; как во время голода сошел с ума и повесился
создатель эволюционной теории; как варили похлебку из клея, соскобленного
с обоев; как голодная толпа разгромила зоологический музей и захватила в
пищу заспиртованные препараты...
Максим слушал Гая, его бесхитростные рассказы о строительстве башен
противобаллистической защиты на южной границе, как по ночам людоеды
подкрадываются к строительным площадкам и похищают воспитуемых-рабочих и
сторожевых гвардейцев; как в темноте неслышными призраками нападают
беспощадные упыри, полу-люди, полу-медведи, полу-собаки; слушал его
восторженную хвалу системе ПБЗ, которая создавалась ценой невероятных
лишений в последние годы войны, которая по сути и прекратила военные
действия, защитив страну с воздуха, которая и теперь является единственной
гарантией безопасности от агрессии с севера... А эти мерзавцы устраивают
нападения на отражательные башни, продажная сволочь, убийцы женщин и
детей, купленные на грязные деньги Хонти и Пандеи, выродки, мразь хуже
всякого Крысолова... Нервное лицо Гая искажалось ненавистью. Здесь самое
главное, говорил он, постукивая кулаком по столу, и поэтому я пошел в
Гвардию, не на завод, не в поле, не в контору - в Боевую Гвардию, которая
сейчас отвечает за все...
Максим слушал жадно, как страшную, невозможную сказку, тем более
страшную и невозможную, что все это было на самом деле, что многое и
многое из этого продолжало быть, а самое страшное и самое невозможное из
этого могло повториться в любую минуту. Смешно и стыдно стало ему думать о
собственных неурядицах, игрушечными сделались его собственные проблемы -
какой-то там контакт, нуль-передатчик, тоска по дому, ломание рук...
Грузовик круто свернул в неширокую улицу с многоэтажными кирпичными
домами, и Панди сказал: "Приехали". Прохожие на тротуаре шарахнулись к
стенам, закрываясь от света фар. Грузовик остановился, над кабиной
водителя выдвинулась длинная телескопическая антенна.
- Выходи! - в один голос гаркнули командиры второй и третьей секции,
и гвардейцы посыпались через борта.
- Первой секции остаться на месте! - скомандовал Гай.
Вскочившие было Панди и Максим снова сели.
- На тройки разберись! - орали капралы на тротуаре. - Вторая секция,
вперед! Третья секция, за мной!
Прогрохотали подкованные сапоги, восторженно взвизгнул женский голос,
кто-то с верхнего этажа пронзительно завопил:
- Господа! Боевая Гвардия!..
- Да здравствует Боевая Гвардия!
- Ура! - закричали бледные люди, прижимавшиеся к стенам, чтобы не
мешать. Эти прохожие словно ждали здесь гвардейцев и теперь, дождавшись,
радовались им, как лучшим друзьям.
Сидевший справа от Максима кандидат Зойза, совсем еще мальчишка,
длинный, тощий, с белесым пухом на щеках, ткнул Максима острым локтем в
бок и радостно подмигнул. Максим улыбнулся в ответ. Секции уже исчезли в
подъездах, у дверей стояли только капралы, стояли твердо, надежно, с
неподвижными лицами под беретами набекрень. Хлопнула дверь кабины, и голос
ротмистра Чачу прокаркал:
- Первая секция, выходи, стройся!
Максим прыжком перемахнул через борт. Когда секция построилась,
ротмистр движением руки остановил Гая, подбежавшего с рапортом, подошел к
строю вплотную и скомандовал:
- Надеть каски!
Действительные рядовые словно ждали этой команды, а кандидаты
несколько замешкались. Ротмистр, нетерпеливо постукивая каблуком,
дождался, пока Зойза справится с подбородочным ремнем, и скомандовал
"направо" и "бегом вперед". Он сам побежал впереди, неуклюже-ловкий,
сильно отмахивая покалеченной рукой, ведя секцию под темную арку мимо
железных баков с гниющими отбросами, во двор, узкий и мрачный, как
колодец, заставленный поленницами дров, свернул под другую арку, такую же
мрачную и вонючую, и остановился перед облупленной дверью под тусклой
лампочкой.
- Внимание! - каркнул он. - Первая тройка и кандидат Сим пойдут со
мной. Остальные останутся здесь. Капрал Гаал, по свистку вторую тройку ко
мне наверх, на четвертый этаж. Никого не выпускать, брать живым, стрелять
только в крайнем случае. Первая тройка и кандидат Сим, за мной!
Он толкнул обшарпанную дверь и исчез. Максим, обогнав Панди, кинулся
следом. За дверью оказалась крутая каменная лестница с липкими железными
перилами, узкая и грязная, озаренная каким-то нездоровым гнойным светом.
Ротмистр резво, через три ступеньки, бежал вверх. Максим нагнал его и
увидел в его руке пистолет. Тогда Максим на бегу снял с шеи автомат, на
секунду он ощутил тошноту при мысли, что сейчас, может быть, придется
стрелять в людей, но отогнал эту мысль - это были не люди, это были
животные, хуже усатого Крысолова, хуже пятнистых обезьян, - и гнусная
слякоть под ногами, гнойный свет, захарканные стены подтверждали и
поддерживали это ощущение.
Второй этаж. Удушливый кухонный чад, в щели приоткрытой двери с
лохмотьями рогожи - испуганное старушечье лицо. С мявом шарахается из-под
ног ополоумевшая кошка. Третий этаж. Какой-то болван оставил посередине
площадки ведро с помоями. Ротмистр сшибает ведро, помои летят в пролет.
"Массаракш..." - рычит снизу Панди. Парень и девушка, обнявшись, прижались
в темном углу, лица у них испуганно-радостные. "Прочь, вниз!" - каркает на
бегу ротмистр. Четвертый этаж. Безобразная коричневая дверь с облезшей
