Зартак, где живут счастливые люди... По описанию - все они там такие, как
Максим. И вот что удивительно: если кто-нибудь из них покинет свою долину,
то сразу забывает, откуда он родом и что с ним было раньше, помнит только,
что из другого мира... Дядюшка, правда, говорит, что никакой такой долины
нет, все это выдумка, есть только хребет Зартак, а потом, говорит, в ту
войну долбанули по этому хребту супербомбами, так что у горцев там на всю
жизнь память отшибло...
- Ты почему молчишь? - спросил Максим. - Ты обо мне думаешь?
Гай отвел глаза.
- Ты вот что... - сказал он. - Я тебя только об одном прошу: в
интересах дисциплины никогда не показывай виду, что ты больше меня знаешь.
Смотри, как ведут себя другие, и веди себя точно так же.
- Я стараюсь, - грустно сказал Максим. Он подумал немного и добавил:
- Трудно привыкнуть. У нас все это не так.
- А как твоя рана? - спросил Гай, чтобы сменить тему.
- Мои раны заживают быстро, - рассеянно сказал Максим. - Слушай, Гай,
давай после операции поедем прямо домой. Ну, что ты так смотришь? Я очень
соскучился по Раде. А ты нет? Ребят мы завезем в казарму, а потом на
грузовике поедем домой. Шофера отпустим...
Гай набрал в грудь побольше воздуху, но тут серебристый ящик
громкоговорителя на столбе почти над их головами зарычал, и голос
дежурного по бригаде скомандовал:
- Шестая рота, выходи строиться на плац! Внимание, шестая рота...
И Гай только рявкнул:
- Кандидат Сим! Прекратить разговоры, марш на построение! - Максим
рванулся, но Гай поймал его за ствол автомата. - Я тебя очень прошу, -
сказал он. - Как все! Держись, как все! Сегодня сам ротмистр будет за
тобой наблюдать...
Через три минуты рота построилась. Уже стемнело, над плацем вспыхнули
прожектора. Позади строя мягко ворчали двигателями грузовики. Как всегда
перед операцией, господин бригадир в сопровождении господина ротмистра
Чачу молча обошел строй, осматривая каждого гвардейца. Он был спокоен,
глаза прищурены, уголки губ приветливо приподняты. Потом, так ничего и не
сказав, он кивнул господину ротмистру и удалился. Господин ротмистр,
переваливаясь и помахивая искалеченной рукой, вышел перед строем и
повернул к гвардейцам свое темное, почти черное лицо.
- Гвардейцы! - каркнул он голосом, от которого у Гая пошли мурашки по
коже. - Перед нами дело. Выполним его достойно... Внимание, рота! По
машинам! Капрал Гаал, ко мне!
Когда Гай подбежал и вытянулся перед ним, господин ротмистр сказал
негромко:
- Ваша секция имеет специальное задание. По прибытии на место из
машины не выходить. Командовать буду я сам.
6
У грузовика были отвратительные амортизаторы, и это очень
чувствовалось на отвратительной булыжной мостовой. Кандидат Мак Сим, зажав
автомат между коленями, заботливо придерживал Гая за поясной ремень,
рассудив, что капралу, который так заботится об авторитете, не к лицу
реять над скамейками, подобно какому-нибудь кандидату Зойзе. Гай не
возражал, а может быть он и не замечал предупредительности своего
подчиненного. После разговора с ротмистром Гай был чем-то сильно озабочен,
и Максим радовался, что по расписанию им придется быть рядом, и он сможет
помочь, если понадобится.
Грузовики миновали Центральный Театр, долго катились вдоль вонючего
канала Новой Жизни, потом свернули по длинной, пустой в этот час Заводской
улице и принялись колесить кривыми переулочками рабочего предместья, где
Максим еще никогда не бывал. А побывал он за последнее время во многих
местах и изучил город основательно, по-хозяйски. Он вообще много узнал за
эти сорок с лишним дней и разобрался, наконец, в положении. Положение
оказалось гораздо менее утешительным и более причудливым, чем он думал.
Он еще корпел над букварем, когда Гай пристал к нему с вопросом,
откуда он, Максим, взялся. Рисунки не помогали. Гай воспринимал их с
какой-то странной улыбкой и продолжал повторять все тот же вопрос: "Откуда
ты?" Тогда Максим в раздражении ткнул пальцем в потолок и сказал: "Из
неба". К его удивлению Гай нашел это вполне естественным и стал с
вопросительной интонацией сыпать какими-то словами, которые Максим вначале
принял за названия планет местной системы. Но Гай развернул карту мира в
меркаторской проекции, и тут выяснилось, что это вовсе не названия планет,
а названия стран-антиподов. Максим пожал плечами, произнес все известные
ему выражения отрицания и стал изучать карту, так что разговор на этом
временно прекратился.
Вечером дня через два Максим и Рада смотрели телевизор. Шла какая-то
очень странная передача, нечто вроде кинофильма без начала и конца, без
определенного сюжета, с бесконечным количеством действующих лиц - довольно
жутких лиц, действующих довольно дико с точки зрения любого гуманоида.
Рада смотрела с интересом, вскрикивала, хватала Максима за рукав, два раза
всплакнула, а Максим быстро соскучился и задремал было под
уныло-угрожающую музыку, как вдруг на экране мелькнуло что-то знакомое. Он
даже глаза протер. На экране была Пандора, угрюмый тахорг тащился через
джунгли, давя деревья, и вдруг появился Олег с маяком в руках, очень
сосредоточенный и серьезный, он пятился задом, споткнулся о корягу и
полетел спиной прямо в болото. С огромным изумлением Максим узнал
собственную ментограмму, а потом еще одну, и еще, но не было никаких
комментариев, играла все та же музыка, и Пандора исчезла, уступив место
слепому тощему человеку, который полз по потолку, плотно затянутому
пыльной паутиной. "Что это?" - спросил Максим, тыча пальцем в экран.
"Передача, - нетерпеливо сказала Рада. - Интересно. Смотри". Он так и не
добился толку, и в голову ему пришла мысль о многих десятках разнообразных
пришельцев, добросовестно вспоминающих свои миры. Однако он быстро
отказался от этой мысли: миры были слишком страшны и однообразны - глухие
душные комнатки, бесконечные коридоры, заставленные мебелью, которая вдруг
прорастала гигантскими колючками; спиральные лестницы, винтом уходящие в
непроглядный мрак узких колодцев; зарешеченные подвалы, набитые тупо
копошащимися телами, меж которых выглядывали болезненно-неподвижные лица,
как на картинах Иеронима Босха, - это было больше похоже на бредовую
фантазию, чем на реальные миры. На фоне этих видений ментограммы Максима
ярко сияли реализмом, переходящим из-за Максимова темперамента в
романтический натурализм. Такие передачи повторялись почти каждый день,
назывались они "Волшебное путешествие", но Максим так до конца и не понял,
в чем их соль. В ответ на его вопросы Гай и Рада недоуменно пожимали
плечами и говорили: "Передача. Чтобы было интересно. Волшебное
путешествие. Сказка. Ты смотри, смотри! Бывает смешно, бывает страшно". И
у Максима зародились самые серьезные сомнения в том, что целью
исследований профессора Бегемота был контакт и что вообще эти исследования
были исследованиями.
Этот интуитивный вывод косвенно подтвердился еще декаду спустя, когда
Гай прошел по конкурсу в заочную школу претендентов на первый офицерский
чин и принялся зубрить математику и механику. Схемы и формулы из
элементарного курса баллистики привели Максима в недоумение. Он пристал к
Гаю, Гай сначала не понял, а потом, снисходительно ухмыляясь, объяснил ему
космографию своего мира. И тогда выяснилось, что обитаемый остров не есть
шар, не есть геоид и вообще не является планетой.
Обитаемый остров был Миром, единственным миром во Вселенной. Под
ногами аборигенов была твердая поверхность Сферы Мира. Над головами
аборигенов имел место гигантский, но конечного объема газовый шар
неизвестного пока состава и обладающий не вполне ясными пока физическими
свойствами. Существовала теория о том, что плотность газа быстро растет к
центру газового пузыря, и там происходят какие-то таинственные процессы,
вызывающие регулярное изменение яркости так называемого Мирового Света,
обуславливающие смену дня и ночи. Кроме короткопериодических, суточных,
изменений состояния Мирового Света, существовали долгопериодические,
порождающие сезонные колебания температуры и смену времен года. Сила
тяжести была направлена от центра Сферы Мира перпендикулярно к ее
поверхности. Короче говоря, обитаемый остров существовал на внутренней
поверхности огромного пузыря в бесконечной тверди, заполняющей остальную
Вселенную.
Максим, совершенно обалдевший от неожиданности, пустился было в спор,
но очень скоро оказалось, что они с Гаем говорят на разных языках, что
понять друг друга им гораздо труднее, чем убежденному коперниканцу понять
убежденного последователя Птолемея. Все дело было в удивительных свойствах
атмосферы этой планеты. Во-первых, необычайно сильная рефракция непомерно
задирала горизонт и спокон века внушала аборигенам, что их земля не
плоская и уж во всяком случае не выпуклая - она вогнутая. "Встаньте на
морском берегу, - рекомендовали школьные учебники, - и проследите за
движением корабля, отошедшего от пристани. Сначала он будет двигаться как
бы по плоскости, но чем дальше он будет уходить, тем выше он будет
подниматься, пока не скроется в атмосферной дымке, заслоняющей остальную
часть Мира". Во-вторых, атмосфера эта была весьма плотна и
фосфоресцировала днем и ночью, так что никто никогда здесь не видел
звездного неба, а случаи наблюдения Солнца были записаны в хрониках и
служили основой для бесчисленных попыток создать теорию Мирового Света.
Максим понял, что находится в гигантской ловушке, что контакт
сделается возможным только тогда, когда ему удастся буквально вывернуть
наизнанку естественные представления, сложившиеся в течение десятилетий.
По-видимому, это уже пытались здесь проделать, если судить по
распространенному проклятию "массаракш", что дословно означало "мир
наизнанку"; кроме того, Гай рассказал о чисто абстрактной математической
теории, рассматривавшей Мир иначе. Теория эта возникла еще в античные
времена, преследовалась некогда официальной религией, имела своих
мучеников, получила математическую стройность трудами гениальных
математиков прошлого века, но так и осталась чисто абстрактной, хотя, как
и большинство абстрактных теорий, нашла себе наконец практическое
применение - совсем недавно, когда были созданы сверхдальнобойные
баллистические снаряды.
Обдумав и сопоставив все, что стало ему известно, Максим понял,
во-первых, что все это время выглядел здесь сумасшедшим и недаром его
ментограммы включены в шизоидное "Волшебное путешествие". Во-вторых, он
понял, что до поры, до времени он должен молчать о своем инопланетном
происхождении, если не хочет вернуться к Бегемоту. Это означало, что
обитаемый остров не придет к нему на помощь, что рассчитывать он может
только на себя, что постройка нуль-передатчика откладывается на
неопределенное время, а сам он застрял здесь, по-видимому надолго и, может
быть, массаракш, навсегда. Безнадежность ситуации едва не сбила его с ног,
но он стиснул зубы и принудил себя рассуждать чисто логически. Маме
придется пережить тяжелое время. Ей будет безмерно плохо, и одна эта мысль
отбивает всякую охоту рассуждать логически. Будь он неладен, этот
бездарный замкнутый мир!.. Но у меня есть только два выхода: либо
тосковать по невозможному и бессильно кусать локти, либо собраться и жить.
По-настоящему жить, как я хотел жить всегда - любить друзей, добиваться
