-- Все-таки, Виктор, нам нужно знать свое место.
-- Ну кто ты такой, подумай! Ведь даже степени у тебя нет.
-- Мне передавали, что В. В, сказал...
-- Может быть, ты надеешься на поддержку шефа? Должен тебе сказать, что
В. В.
-- Это несолидно.
-- Опрометчиво.
-- Авантюра.
-- Опасно.
ПРОШЕЛ МЕСЯЦ с того дня, когда я поставил свой опыт. Тогда я думал, что
на этом все и кончится. Нет, это был снежный ком, пущенный с горы.
Последовала целая серия опытов и много бессонных ночей. Я стал курить по две
пачки в день. Очень помогли мне ребята-химики. Без них ничего бы не вышло.
Вообще очень многие мне помогали, хотя работа шла вне плана. Например,
Рустам Валеев, узкий специалист в области энцефалографии (исследований
мозга), проторчал у меня в лаборатории целые сутки. Только люди из отдела В.
В. смотрели косо. Дело в том, что моя работа опровергала не только мою
собственную диссертацию, но и целую серию работ отдела, руководимого
"Дубль-ве", основное направление этого отдела. Диссертация сотрудника этого
отдела, моего друга Бори, в результате моей работы тоже могла быть
подвергнута сомнению. Борис заходил почти ежедневно и все бубнил:
-- Это просто смешно. "Дубль-ве" сотрет тебя в порошок.
-- Ты вроде той унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла.
-- Вчера я слышал, как В. В. сказал кому-то по телефону: "Нужно
оградить нашу науку от выскочек".
-- Напрасно думаешь, что шеф тебя поддержит.
-- Тоже мне, Дон-Кихот.
-- Шефа это тоже не погладит по самолюбию.
-- Хорошо, раз ты решил чудить -- чуди, но почему ты лезешь с докладом
на эту сессию? Неужели нельзя подождать?
-- Это не по-товарищески.
-- ЗНАЕШЬ, БОРЯ, -- сказал я ему однажды, -- закрой дверь с той
стороны.
Я не знаю, как относится к моей работе шеф. Во всяком случае, с планом
он на меня не давит. Но он молчит. Он не заходит ко мне, как прежде, и не
читает мои записи. Ну и хорошо, что он ко мне не заходит, очень хорошо, что
не заходит. Но все-таки это меня волнует. Честно говоря, меня это волнует
больше всего. И не только потому, что шеф может присоединиться к Дубль-ве и
совместными усилиями стереть меня в порошок. Не только поэтому, Я просто не
уверен в себе. Иногда все из рук валится, когда подумаю: а вдруг все это
вздор? Был страшный момент, когда погибла Красавица. Она погибла из-за того,
что я разнервничался, вот как сейчас. Я не знал, куда деваться. Утром
написал докладную шефу и подал через секретаря. На следующий день мне
принесли двух других обезьян.
Теперь все позади. Я начал переписывать на машинке свой доклад. Подал
заявление в ученый совет. Сессия начнется через неделю. Теперь мне, пожалуй,
лучше всего не думать обо всем этом. Почему бы мне сегодня не отдохнуть?
Почему бы не позвонить Шурочке? И не пойти в парк?
ЭТОТ УЧЕНЫЙ ЛЮБИТ ПРИМИТИВНЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ. Он любит качели и "блоху",
любит стучать молотком по силомеру и покатываться в комнате смеха. Хлебом
его не корми, а угости мороженым в парке. Он даже в очереди любит стоять, в
очереди стиляг перед рестораном "Плзеньский". Эта сложная личность любит
черное пиво "Сенатор" и обожает чертово колесо. Он трепещет от звуков
военного духового оркестра и мчится на массовое поле танцевать.
Примерно в таком духе издевается надо мной Шурочка. Мы стоим в толпе на
площадке аттракциона "Гонки по вертикальной стене". Шурочка подтрунивает
надо мной и смеется, но мне кажется, что ей хочется плакать. Мне кажется,
что ей хочется крикнуть: "Виктор, что с тобой?"
Внизу, под нами, двое мужчин и девушка садятся на мотоциклы. Мужчина
постарше с каменным лицом взлетает на стенку. Он кружит по ней то выше, то
ниже, то с ревом несется прямо на нас (сейчас проломит барьер -- и всем нам
конец), то вниз (сейчас взорвется внизу); он крутит вензеля на полном ходу и
мчится, сняв с руля руки. Потом на стенку взлетает девушка. Два мотоцикла
кружат по стене, и не поймешь, гонятся ли они друг за другом или летят
навстречу. Мужчина с каменным лицом и девушка с застывшей улыбкой. Девушка
вроде Шурочки. Ей бы медсестрой работать, а она кружит по стенке. В мире
много странного. Один человек варит сталь, другой лечит людей, а третий всю
жизнь дрессирует маленьких собачек, а девушка работает на вертикальной
стенке. Это ее профессия. Когда на стенку с ревом вылетает третий, я сжимаю
барьер, а Шурочка мою руку. Потом мы выходим, она говорит:
-- У тебя был невменяемый вид. Ты совсем мальчишка. Может быть, ты им
завидовал?
-- А?
-- Ты бы хотел мчаться по вертикальной стене?
-- Смотря куда. Если так, как они, по кругу, то не хотел бы. А если...
-- Куда?
-- Куда угодно, но только не по кругу.
-- Так. Сейчас мы пойдем кормить лебедей?
-- Шурочка!
-- Не смей называть меня Шурочкой!
-- Что с тобой?
-- Я не хочу, чтобы ты называл меня Шурочкой. Называй Сашей, Сашкой,
Александрой, Шуркой, но только не Шурочкой.
-- Почему? Боже мой, почему?
-- Потому что мы с тобой уже два года ходим в парк, и ты катаешься на
"блохе", и пьешь черное пиво, и бьешь молотком по силомеру, и называешь меня
Шурочкой.
-- Ведь ты любила ходить в парк?
-- А теперь не люблю.
В этот момент я вижу все как-то по-новому, словно мне рассказали чужую
историю и я могу составить о ней свое мнение.
Над парком пыльное небо, и звезды еле видны, а в окне отражаются все
огни Фрунзенской набережной. Кажется, выход один -- пуститься в путешествие
по реке в неизведанные края, к Киевскому вокзалу.
-- Хочешь, прокатимся по реке?
-- Хочу, -- тихо говорит она.
Мы сидим на верхней палубе на самом носу. Проплывают темные чащобы
Нескучного сада. Фермы моста окружной дороги надвигаются на нас, чтобы мы
почувствовали себя детьми. Чтобы все осталось позади, а когда над головой
простучат колеса, чтобы мы поцеловались.
-- Шурочка, -- говорю я, и она уже не сердится, -- Саша, Сашка,
Александра, защита диссертации отменяется!
Она вздрагивает.
-- Точнее, отодвигается. На год.
Она отодвигается от меня.
-- Но у нас ничего не отменяется, -- говорю я, и она не отодвигается.
Я ПРИВОЖУ К СЕБЕ СВОЮ ЖЕНУ. Папа и мама живут на даче. Они приедут и
найдут в доме мою жену. В моей маленькой комнате. Вот здесь я прожил 28 лет.
Приносил со двора гильзы, а из школы дневники с хорошими и отличными
отметками (правда, иногда учителя писали: "Был невнимателен на уроке".).
Потом я принес сюда серебряную медаль. Потом студенческий билет. Приносил
ватерпольные мячи и хоккейные клюшки, буги-вуги на рентгеновских пленках и
башмаки на каучуке. Приводил товарищей (дым стоял коромыслом). Приносил
повышенную и простую стипендии. Несколько раз приводил девушек, когда
родители жили на даче. Принес диплом. Очень хотелось мне принести сюда
диссертацию, а потом хотелось принести синенькую тетрадку, но сделать этого
я не мог. Нам не разрешается этого делать. Но все-таки и то и другое
побывало здесь. Я приносил их сюда в своей голове. И вот теперь я привел в
"Барселону" свою жену. Новый повод Димке для рассуждений о моей мещанской
судьбе.
-- Милый, я так счастлива, -- шепчет Шурочка. -- Я тебя люблю. Я буду
тебе помогать. Ведь теперь тебе легче будет справиться с тем, что ты
задумал?
-- Конечно, легче. В тысячу раз.
Шурочка стоит у окна. В окно из уличных теснин льется свет газовых
ламп.
Я курю на своей тахте, и смотрю на силуэт девушки, стоящей в моей
комнате у окна, и я понимаю, что никогда в жизни не буду больше разглядывать
ее со стороны и сравнивать с другими. Мне теперь будет достаточно того, что
это она и что она рядом.
УТРОМ мы выходим из дома вместе с женой. Во дворе я говорю тете Эльве
для того, чтобы вечером знал уже весь дом:
-- Тетя Эльва, это моя жена.
-- Очень приятно, если законная, -- любезно говорит тетя Эльва.
Мы выбегаем на улицу. Солнце! Привет тебе, солнце, если ты законное!
Машина поливает улицу. Привет тебе, вода, если ты законная! Эй, прохожие,
всем вам привет! Документы в порядке?
Привет тебе, и поцелуй, и все мое сердце, моя еще незаконная жена! Ты
уезжаешь в автобусе, а я иду упругим шагом к метро. У меня упругая походка,
я чертовски молодой ученый, мне еще нет тридцати лет. Кто меня назовет
неудачником? Я самостоятельный, подающий большие надежды молодой ученый. Я
сделаю свое дело, потому что люблю все вокруг себя, Москву и всю свою
страну. Масса солнца вокруг и воздуха. Я очень силен. Я еду в институт. Я
сделаю свое дело для себя, и для своего института, и для своей семьи, и для
своей страны. Моя страна, когда-нибудь ты назовешь наши имена и твои поэты
сложат о нас стихи. Я сделаю свое дело, чего бы мне это не стоило.
В метро люди читают газеты. Заголовки утренних газет:
КУБЕ УГРОЖАЕТ ОПАСТНОСТЬ!
АГРЕССИЯ В КОНГО РАСШИРЯЕТСЯ.
В ЛАОСЕ ТРЕВОЖНО.
МЫ С ТОБОЙ, ФИДЕЛЬ!
ПИРАТСКИЕ НАЛЕТЫ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
ОЛИМПИЙСКИЙ ОГОНЬ ПРОДОЛЖАЕТ СВОЙ ПУТЬ.
В темном окне трясущегося вагона отражаемся мы, пассажиры. Мы стоим
плечом к плечу и читаем газеты. Жирные, сухие и такие мускулистые, как я,
смешные, неряшливые, респектабельные, пижонистые, мы молчим. Мы немного не
выспались. Нам жарко и неловко. Этот, справа, весь вспотел. Фидель, мы с
тобой! Пираты, мы против вас. Мы несем Олимпийский огонь.
Я сделаю свое дело. У меня есть голова, мускулы, сердце. У меня есть
билет со звездным компостером.
В проходной сталкиваюсь с Борисом.
-- Боб, я женился, -- выпаливаю ему в лицо.
-- Поздравляю, -- кисло мямлит он.
Мы молча идем через двор. Впереди тащится Илюшка. Читает на ходу
какой-то ядовитого цвета детектив. Мимо на проезжает "Волга". За рулем
Дубль-ве. От в темных очках. Я кланяюсь ему очень вежливо.
-- Доброе утро, Виталий Витальевич. Царапнули вас немного?
Дубль-ве вылезает из машины.
-- Здравствуйте. Черт бы побрал это Рязанское шоссе! Это меня "Молоко"
сегодня царапнуло.
Борис приветствует своего начальника коротким кивком. Боря такой, он не
станет рассыпаться перед начальниками. В.В. берет Бориса под руку, и они
задерживают шаги. Я догоняю Илюшку.
-- Илья, знаешь, я женился.
-- Поздравляю. Свадьба когда?
Хороший парень Илья, только вот беда: не знает, как меня называть, на
"ты" или на "вы". Видно, потому, что он монтер, а я как-никак научный
сотрудник. Позову его на свадьбу, выпьем на брудершафт.
Борис и Дубль-ве под руку проходят мимо нас. Улавливаю конец фразы
Бориса:
-- ...чрезвычайно.
Вот черт, сразу же включается в трудовой процесс!
Посидев немного у себя и полистав свежий номер "Экспрессинформации", я
иду в рентгеновскую лабораторию узнать насчет диапозитивов.
-- Лидочка, можно?
В красноватой мгле появляется лаборантка Лида. Светлые волосы, белый
халат и темное лицо. Она сейчас сама похожа на негатив.
-- Как там мои картинки?
У нас с Лидой дружба. После меня она лучшая пинг-понгистка института.
Она включает проектор и показывает мне мои диапозитивы.
-- Высший класс, -- хвалю я ее.
-- Это что такое, Витя? -- спрашивает она.
-- Это печень. Печеночные клетки.
-- Это Красавица?
-- Да.
У Красавицы были печальные глазки, а что она выделывала своими лапками!
Она узнавала меня, как человек. Я играл с ней, когда она была не в камере. И
когда она была в камере, мне стоило большого труда встретиться с ней
взглядом. Смотреть ее печеночные клетки тоже нелегко.
Я выхожу в коридор и неожиданно для себя заворачиваю к кабинету шефа.
