за все!"
Он подошел к домику и прицелился. Расстояние было метров десять.
Все-таки не насквозь.
-- Эй, Долгов! -- заорал он, но кто-то выбил у него из рук ружье,
кто-то зажал рот ладонью, кто-то потащил в лес.
Долгов вздрогнул от этого крика. Он узнал голос. Потом он увидел в лесу
какие-то тени. Он спустился с крыльца и вышел за калитку. Он был готов ко
всему. Но тени в лесу удалялись. "Я опять опоздал, -- с горечью подумал
Долгов, -- опоздал на каких-нибудь двадцать лет с небольшим".
ИГОРЬ БАУЛИН РЕШИЛ КУПИТЬ ТОРШЕР. Он уже купил массу мебели, разыскал
потрясающие гардины и уникальную керамику (у его молодой жены был
современный вкус), и теперь нужен был только торшер.
Шурик Морозов и Эндель Хейс на днях отбывали в Бельгию. Они получат там
на верфи новенький красавец сейнер и выйдут а море. Пройдут через Ла-Манш и
через "гремящие сороковые широты", через Гибралтарский пролив, и через Суэц,
будут задыхаться в Красном море и одичают в океане, а дальше смешной город
Сингапур, и то-то нагазуются, когда придут во Владик. А Игорь будет жить в
маленьком поселке, вставать ровно в шесть и отсыпаться на своем крошечном
"СТБ" (когда идешь в тихую погоду с тралом и нечего делать), он будет ловить
кильку и салаку в четырнадцати милях от берега и каждый вечер будет
возвращаться в свой домик, к своей жене, будет дергать торшер за веревочку и
удивляться: "Вот жизнь, а?", -- пока не забудет об океане. Если можно о нем
забыть.
Возле мебельного магазина друзья увидели трех своих спутников, трех
"туристов -- пожирателей километров". Они были обросшие, мрачные и худые,
как черти. Они разгружали контейнер.
-- Смотри, Игорь, -- сказал Шурик, -- как видно, они все-таки не
побежали на телеграф.
-- Да, это так, -- констатировал Эндель.
-- Неплохие они, по-моему, ребята, -- задумчиво сказал Шурик.
-- В общем, "герои семилетки", -- процедил Игорь. -- Мне ясно, почему
они именно здесь-решили подкалымить. Знаешь, какой калым у грузчиков?
Подошли, поздоровались.
-- Рыцари дорог, почему вы не пожираете километры?
-- Потому что нам жрать нечего, -- мрачно сказал Юрка, а Димка и Алик
промолчали.
Было ясно, что пикировки на этот раз не получится.
-- Видите ли, -- пояснил Алик, -- мы хотим подработать денег на дорогу.
-- Куда, если не секрет?
-- В какой-нибудь рыболовецкий колхоз.
Шурик улыбнулся и подтолкнул локтем Игоря.
-- Почему именно в рыболовецкий колхоз?
-- Просто так, понюхать море, -- сказал Алик.
-- И поесть рыбы, -- добавил Юрка.
-- И подработать денег на дорогу, -- буркнул Димка.
-- А там куда?
-- В тартарары.
-- Что-то ты, брат, очень мрачный, -- сказал Шурик. -- А где Брижит
Бардо?
-- В кино.
-- Что смотрит?
-- Снимается.
-- Слушайте, ребята, -- вдруг сказал Игорь, -- если вы серьезно
задумало подработать, езжайте в рыболовецкий колхоз "Прожектор". Три часа
езды на автобусе отсюда. Там сейчас комплектуют экипажи к осенней путине.
Сведения абсолютно точные.
-- "Прожектор"? Это звучит, -- сказал Алик.
-- "Прожектор" -- это хорошо, -- сказал Юрка.
-- "Прожектор" так прожектор, -- сказал Димка.
В магазине Шурик хлопнул Игоря по плечу.
-- Ты читаешь мои мысли. Надо помочь ребятам.
-- Какого черта, -- рассердился Игорь, -- не маленькие! Просто нам
действительно нужны люди.
-- КОГДА ЖЕ МЫ УВИДИМСЯ СНОВА? -- спросила Линда.
-- Откуда я знаю, -- ответил Юрка и отвернулся.
Они сидели на "горке Линды". Сейчас здесь все было так, как было на
самом деле несколько тысячелетий назад. Небо на западе было красное, а
чудовищно искривленные стволы -- черные, словно мокрые. Каменная Линде по
обыкновению молчала. Живая Линда вздыхала.
-- Неужели обязательно нужно уезжать?
-- В том-то и дело.
Линда наклонила голову. Юрка совсем перепугался. Еще плакать начнет.
Так и есть. Ревет.
-- Эй, -- сказал он и тронул ее за плечо, -- что это ты, брат? Что ты
засмурела, Линда? Хочешь помочь городскому водопроводу? Второе озеро
накапать? Я ведь еще не загнулся. Фу, какая ты странная... В конце концов --
всего три часа езды. Подними голову. Вот так. Сейчас мы с тобой возьмем
мотор, покатаемся, пойдем в ресторан, потом в клуб побацаем на прощание...
Схвачено?
Линда вынула из сумки платок и вытерла лицо.
-- Знаешь, Юрка, когда мы снова с тобой встретимся, я начну учить тебя
правильному русскому языку. Схвачено?
-- Закон! -- радостно завопил Юрка и полез целоваться.
-- НУ, КАК ТАМ У ВАС, ВИТЯ?
-- Все в порядке, старик. Родители на даче. Здоровы.
-- А ты как? Защитил?
-- Нет, не защитил.
-- Неужели зарубили, скоты?
-- Да нет. Отложена защита. Как ты там, старик?
-- Отлично.
-- Может, тебе денег подкинуть, а?
-- У меня куча денег.
-- Брось.
-- Серьезно. Мы тут подработали на киностудии.
-- Понятно. Значит, все хорошо?
-- Осталась одна минута, -- сказала телефонистка.
-- Слушай, Витя, сегодня мы уезжаем из Таллина. Будем работать в
колхозе "Прожектор". Я тебе напишу. Передай маме...
-- Старик, перестань играть в молчанку. Пиши хоть мне. У нас все
хорошо. Я маме наврал, что получаю от тебя письма. Она не понимает...
-- ...что я здоров, весел и бодр. И дедушке Алика скажи, и Юркиному
папану, и Зинаиде Петровне тоже. Как там наша "Барселона"? Не развалилась
еще? Денег у нас целая куча. Все у нас...
-- ...почему ты ей не напишешь? Старики очень обижены на тебя из-за
этого. Только из-за этого. Слушай, я через месяц, может быть, приеду к тебе
в отпуск. Старик...
-- ... в полном порядке. Тебе ни пуха ни пера. Защищай скорее.
-- Что?
-- Защищай скорее.
-- Крепись, старик. Все будет в порядке, -- сказал Виктор.
-- Да все и так в полном порядке, -- пробормотал Димка, но их уже
разъединили.
-- ХОЧЕШЬ ЧЕСТНО, КРАМЕР? -- спросил Иванов-Петров.
-- Только так, -- сказал Алик и сломал сигарету. Они бродили вдвоем по
Вышгороду.
-- Понимаешь, в общем-то все это просто смешно. Так же, как твоя борода
и все прочее. Смешно и очень любопытно. В общем-то это здорово, что ходите
вы сейчас везде, смешные мальчики. Очень я рад, что вы ходите повсюду и
выдумываете разные штуки.
-- Очень любезно с вашей стороны. Спасибо от имени смешных мальчиков.
-- Ты не сердись. Я уверен, что ты будешь писателем.
-- Без дураков?
-- Точно.
-- А что для этого нужно? Посоветуйте, что читать.
-- Черт! Что читать? Вот этого я не знаю. По-моему, нужно просто жить
на всю катушку. И ничего не бойся.
-- Я и не боюсь.
Они остановились на краю бастиона над Паткулевской лестницей.
Иванов-Петров обнял Алика за плечи.
Внизу в улицах сгущались сумерки, а черепичные крыши домов и башен все
еще отсвечивали закат. Церковь Нигулисте, разрушенная во время войны, стояла
в строительных лесах.
-- Камни, -- прошептал Иванов-Петров, -- завидую камням. Их можно
уничтожить только бомбами.
-- В наше время это нетрудно сделать, -- откликнулся Алик.
-- Очень трудно. Невозможно. Погасли розовые отсветы. В узких улочках
зажглись лампы. Это было похоже на подводный город из какой-то старой
немецкой сказки.
-- ОСТАНОВИТЕСЬ ЗДЕСЬ. Я дальше хочу пешком.
-- Галочка, дождь ведь может пойти.
-- Ну и пусть.
Галя побежала по дороге. В темноте мелькало ее белая кофточка. Долгов,
улыбаясь, пошел за ней. "Как это мило все, это очень мило!" -- сказал он
себе, думая с тревогой и тоской, что отпуск кончается.
Галя, пританцовывая и напевая, бежала обратно. Она была чуть-чуть
пьяна. Она теперь каждый вечер была чуточку пьяна. И каждый вечер танцы и
разговоры об искусстве, о современной сцене, и тонкие намеки, тонкие шутки,
и все такое вкусное на столе а почему не выпить "несколько капель солнца"?
Долгов протянул руки, и она оказалась в его объятиях.
ОГРОМНЫЙ "ИКАРУС" С РЕВОМ ПРОНЕССЯ МИМО НИХ. Казалось, земля задрожала.
Автобус неистовый, грузный, неудержимый, с воем летел в кромешную тьму. Шум
затих, а он уходил, освещенный, все дальше и представлялся космическом
кораблем.
-- По-моему, он свалится а кювет, -- сказал Долгов.
-- А по-моему, врежется в луну,-- сказала Галя. Вот бы быть там!
Мчаться в темноте! Там играет радио. Шофер включает, чтобы не заснуть за
рулем. Играет тихо, но на передних сиденьях слышно. И все дрожит, и все
гудит, и никто не знает, доедет ли до конца.
-- Григорий, буду я когда-нибудь играть Джульетту?
-- Уверен, Галчонок.
-- А ты будешь Ромео.
-- Нет. Это сейчас не мое амплуа.
* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Система "Дубль-ве" *
Глава девятая
Я НЕ МОГ НА НЕЕ НАЛЮБОВАТЬСЯ. Она была роскошна. Вероятно, очень
приятно было бы держать ее в руках, но я не беру ее в руки. Каждый раз я
гляжу на нее, когда сажусь к своему столу. Она лежит на нем,
темно-коричневая, толстая, тяжелая, -- это диссертация, А рядом с ней
синенькая тетрадке. Это то самое "просто так". Я сажусь по-американски --
ноги на стол,-- закуриваю и смотрю на эти две вещи. Я словно взвешиваю их на
ладони. Что означает каждая из них для меня и что они значат вообще?
ДИССЕРТАЦИЯ -- это кандидатская диссертация, тему которой мне подсказал
наш гениальный шеф. Это мой голос, усиленный микрофоном: "Уважаемые члены
ученого совета". Это рукопожатия, цветы и дьявольская выпивка. Все, как
полагается. Звонки друзей, а ночью шепот Шурочки: "Милый, я так счастлива!"
Это моя подпись, черт побери, под всем, что ни напишу: "Кандидат наук В.
Денисов". Это лишних пятьсот рублей в месяц. Это бессонные ночи и молоток в
голове. Если все книги, что я прочел для того, чтобы написать ее, свалить в
этой комнате, мне придется ночевать на крыше. Это мой труд, это моя надежда.
Это мой путь, трудный, но верный. Путь, уготованный мне с самого детства.
"Будешь разумным мальчиком, станешь профессором". Меня воспитывали на разных
положительных примерах, а потом я сам стал положительным примером для Димки.
А Димка взял и плюнул на мой пример. В общем-то он просто смешной романтик.
Он думает, что он какое-то исключение, необычайно сложное явление в природе.
Все мы так думали. Меня тоже тянуло тогда куда-то уйти. Меня тянуло, а он
ушел.
А я 28 лет сижу в своей комнате и смотрю на билет, пробитый звездным
компостером. Что там сегодня? Кажется, хвост Лебедя. Надо бы мне при моей
профессии лучше знать астрономию. Романтика! Вот она снова пришла ко мне. Я
смотрю в окно, и бывают минуты, когда я уверен, что этот билет все-таки
предназначен для меня.
СИНЕНЬКАЯ ТЕТРАДОЧКА -- это моя собственная мысль. Это мой доклад,
который я сделаю через неделю или через две. В кулуарах уже идут разговоры.
Простите, а кто он такой? Имеет ли степень? Вам не кажется, что это
несколько... э-э... невежливо по отношению к Виталию Витальевичу? Хе-хе,
молодежь! Почему бы ей и не задрать хвост?
Это мой голос, усиленный микрофоном: "Вот все, что я хотел сообщить
уважаемому собранию". Это тоже рукопожатия, но это и кивки издалека, а
некоторые, должно быть, перестанут со мной здороваться. Это мой труд, мой.
Мой! Это моя фантазия. Это, если хотите, орел или решка. Это скачок вверх
или вниз (я еще не знаю, куда), но это ползком через камни а сторону от
дороги, уготованной мне для того, чтобы вернуться, но уже через год. Это
мотылек летит на свечу или Икар... О! О! Разошелся. Борька говорит:
-- Это смешно. Ты осел.
-- В институте ходят разговоры. Нехорошие.
