глубокому убеждению доктора Гоаннека потребление крепкого чая
способствовало камнеобразованию, а жидкий чай представлял собой кулинарный
нонсенс.
Доктор Гоаннек был старожилом "Осинушки" - он принял здешнюю практику
двенадцать сезонов назад. Он видывал "Осинушку" и заурядным курортом,
каких тысячи, и в пору совершенно фантастического взлета, когда в
курортологии на время возобладала идея, будто только средняя полоса
способна сделать отдыхающего счастливым. Не покинул он ее и теперь, в
период ее, казалось бы, безнадежного упадка.
Нынешний сезон, начавшийся, как всегда, в апреле, привел в "Осинушку"
всего лишь троих.
В середине мая здесь побывала супружеская чета абсолютно здоровых
ассенизаторов, только что прибывших из Северной Атлантики, где они
разгребали огромную кучу радиоактивной дряни. Эта пара - негр банту и
малайка - перепутала полушария и явилась сюда покататься, видите ли, на
лыжах. Побродив несколько дней по окрестным лесам, они в одну прекрасную
ночь скрылись в неизвестном направлении, и только через неделю от них
пришла с Фолклендских островов телеграмма с подобающими извинениями.
Да вот еще вчера рано утром объявился нежданно-негаданно в "Осинушке"
некий странный юноша. Почему странный? Во-первых, непонятно, как он сюда
попал. Не было при нем ни наземного, ни воздушного транспорта - за это
доктор Гоаннек мог поручиться своей бессонницей и чутким слухом. Не явился
он сюда и пешком - не был он похож на человека, путешествующего пешком:
пеших туристов доктор Гоаннек безошибочно определял по запаху. Оставалась
нуль-транспортировка. Но, как известно, последние несколько дней
нуль-связь барахлит из-за флуктуаций нейтринного поля, а значит, в
"Осинушку" нуль-транспортировкой можно было попасть только по чистой
случайности. Однако спрашивается: если этот юноша попал сюда чисто
случайно, почему он сразу же набросился на доктора Гоаннека, словно именно
в докторе Гоаннеке он нуждался всю свою жизнь?
Этот, последний пункт показался путешествующему в трусах туристу
Каммереру несколько туманным, и доктор Гоаннек не замедлил дать
соответствующие разъяснения. Странному юноше не нужен был именно доктор
Гоаннек лично. Ему нужен был любой доктор, но зато чем скорее, тем лучше.
Дело в том, что юноша жаловался на нервное истощение и таковое истощение
действительно имело место, причем настолько сильное, что такому опытному
врачу, как доктор Гоаннек, это было видно невооруженным глазом. Доктор
Гоаннек счел необходимым тут же произвести всестороннее и тщательное
обследование, которое, к счастью, не обнаружило никакой патологии.
Замечательно, что этот благоприятный диагноз произвел на юношу прямо-таки
целительное действие. Он буквально расцвел на глазах и уже через два-три
часа как ни в чем не бывало принимал гостей.
Нет-нет, гости прибыли самым обыкновенным образом - на стандартном
глайдере... собственно не гости, а гостья. И очень правильно: для молодого
человека нет и не может быть более целительной психотерапии, нежели
очаровательная молодая женщина. В обширной практике доктора Гоаннека
аналогичные случаи имели место достаточно часто. Вот, например... Доктор
Гоаннек привел пример номер один. Или, скажем... Доктор Гоаннек привел
пример номер два. Соответственно, и для молодых женщин лучшей
психотерапией является... И доктор Гоаннек привел примеры за номерами три,
четыре и пять.
Чтобы не ударить в грязь лицом, турист Каммерер поспешил ответить
примером из своего личного опыта, когда он в бытность свою Прогрессором
тоже однажды оказался на грани нервного истощения, однако этот жалкий и
неудачный пример был отвергнут доктором Гоаннеком с негодованием. С
Прогрессорами, оказывается, все обстоит совершенно иначе - гораздо
сложнее, а в известном смысле, гораздо проще. Во всяком случае, доктор
Гоаннек никогда не позволил бы себе без консультации со специалистом
применять какие бы то ни было психотерапевтические средства к странному
юноше, если бы таковой был Прогрессором...
Но странный юноша, разумеется, не был Прогрессором. Говоря в скобках,
он, пожалуй, никогда и не смог бы стать Прогрессором: у него для этого
малопригодный тип нервной организации. Нет, не Прогрессором он был, а то
ли артистом, то ли художником, которого постигла крупная творческая
неудача. И это был далеко не первый и даже не десятый случай в богатой
практике доктора Гоаннека. Помнится... И доктор Гоаннек принялся извергать
случаи один другого краше, заменяя при этом, разумеется, подлинные имена
всевозможными Иксами, Бетами и даже Альфами...
Турист Каммерер, бывший Прогрессор и человек вообще грубоватый по
натуре, довольно невежливо прервал это поучительное повествование, заявив,
что лично он нипочем не согласился бы жить на одном курорте с ополоумевшим
артистом. Это было опрометчивое замечание, и туриста Каммерера
незамедлительно поставили на место. Прежде всего, слово "ополоумевший"
было проанализировано, вдребезги раскритиковано и отметено прочь как
медицински безграмотное, а вдобавок еще и вульгарное. И только затем
Гоаннек с необычайным ядом в голосе сообщил, что упомянутый ополоумевший
артист, предчувствуя, видимо, нашествие бывшего Прогрессора Каммерера и
все связанные с этим неудобства, сам отказался от мысли делить с ним
курорт и еще утром отбыл на первом попавшемся глайдере. При этом он так
спешил избежать встречи с туристом Каммерером, что даже не успел
попрощаться с доктором Гоаннеком.
Бывший Прогрессор Каммерер остался, впрочем, совершенно
нечувствителен к яду. Он принял все за чистую монету и выразил полное
удовлетворение, что курорт свободен от нервно-истощенных работников
искусства и теперь можно без помех и со вкусом выбрать себе подходящее
место для постоя.
- Где жил этот неврастеник? - прямо спросил он и тут же пояснил: -
Это я - чтобы туда зря не ходить.
Разговор этот происходил уже на крыльце с балясинами. Несколько
шокированный доктор молча указал на живописную избу с большим синим
номером шесть, стоявшую несколько отдельно от прочих строений, на самом
обрыве.
- Превосходно, - объявил турист Каммерер. - Значит, туда мы не
пойдем. А пойдем мы с вами сначала вон туда... Мне нравится, что там как
будто рябина погуще...
Было совершенно несомненно, что изначально общительный доктор Гоаннек
намеревался предложить, а в случае сопротивления и навязать, свою особу в
качестве проводника и рекомендателя "Осинушки". Однако турист и бывший
Прогрессор Каммерер казался ему теперь излишне бесцеремонным и
толстокожим.
- Разумеется, - сухо сказал он. - Я вам советую пройти по этой вот
тропинке. Отыщите коттедж номер двенадцать...
- Как? А вы?
- Увольте. У меня, знаете ли, обыкновение после чая отдыхать в
гамаке...
Несомненно, одного-единственного жалобного взгляда было бы
достаточно, чтобы доктор Гоаннек немедленно смягчился и изменил бы своему
обыкновению во имя законов гостеприимства. Поэтому толстокожий и
вульгарный Каммерер поспешил наложить последний мазок.
- Пр-р-роклятые годы, - сочувственно произнес он, и дело было
сделано.
Кипя безмолвным негодованием, доктор Гоаннек направился к своему
гамаку, а я нырнул в заросли рябины, обогнул медицинский павильон и
наискосок по косогору направился к избе неврастеника.
2 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. В ИЗБЕ НОМЕР ШЕСТЬ
Мне было ясно, что скорее всего "Осинушка" больше никогда не увидит
Льва Абалкина и что в его временном жилище я не найду ничего для себя
полезного. Но две вещи были для меня совсем не ясны. Действительно, как
Лев Абалкин попал в эту "Осинушку" и зачем? С его точки зрения, если он
действительно скрывается, гораздо логичнее и безопаснее было бы обратиться
к врачу в любом большом городе. Например, в Москве, до которой отсюда
десять минут лету, или хотя бы в Валдае, до которого отсюда лету две
минуты. Скорее всего, он попал сюда совершенно случайно: либо не обратил
внимания на предупреждение о нейтринной буре, либо ему было все равно куда
попадать. Ему нужен был врач, срочно, позарез. Зачем?
И еще одна странность. Неужели опытный столетний врач мог ошибиться
настолько, чтобы признать матерого Прогрессора непригодным к этой
профессии? Вряд ли. Тем более, что вопрос о профессиональной ориентации
Абалкина встает передо мной не впервые... Выглядит это достаточно
беспрецедентно. Одно дело - направить в Прогрессоры человека вопреки его
профессиональным склонностям, и совсем другое дело - определить
Прогрессором человека с противопоказанной нервной организацией. За такие
штучки надо снимать с работы - и не временно, а навсегда, потому что
пахнет это уже не напрасной растратой человеческой энергии, а
человеческими смертями... Кстати, Тристан уже умер... И я подумал, что
потом, когда я найду Льва Абалкина, мне непременно надо будет найти тех
людей, по вине которых заварилась вся эта каша.
Как я и ожидал, дверь временного обиталища Льва Абалкина заперта не
была. В маленьком холле было пусто, на низком круглом столике под
газосветной лампой восседал игрушечный медвежонок-панда и важно кивал
головой, посвечивая рубиновыми глазками.
Я заглянул направо, в спальню. Видимо, сюда не заходили года два, а
то и все три - даже световая автоматика не была там задействована, а над
застеленной кроватью темнели в углу паутинные заросли с дохлыми пауками.
Обогнув столик, я прошел на кухню. Кухней пользовались. На откидном
столе имели место грязные тарелки, окно линии доставки было открыто, и в
приемной камере красовался невостребованный пакет с гроздью бананов.
Видимо, там, у себя в штабе "Ц", Лев Абалкин привык пользоваться услугами
денщика. Впрочем, вполне можно было предположить, что он не знал, как
запустить киберуборщика...
Кухня в какой-то мере подготовила меня к тому, что я увидел в
гостиной. Правда, в очень малой мере. Весь пол был усеян клочьями рваной
бумаги. Широкая кушетка разорена - цветастые подушки валялись как попало,
а одна оказалась на полу в дальнем углу комнаты. Кресло у стола было
опрокинуто, на столе в беспорядке располагались блюда с подсохшей едой и
опять-таки грязные тарелки, а среди всего этого торчала початая бутылка
вина. Еще одна бутылка, оставив за собой липкую дорожку на ковре,
откатилась к стене. Бокал с остатками вина был почему-то только один, но,
поскольку оконная портьера была содрана и висела на последних нитках, я
как-то сразу предположил, что второй бокал улетел в распахнутое настежь
окно.
Мятая бумага валялась не только на полу, и не вся она была мятая.
Несколько листков белели на кушетке, рваные клочки попали в блюда с едой,
и вообще блюда и тарелки были несколько сдвинуты в сторону, а на
освободившемся пространстве лежала целая пачка бумаги.
Я сделал несколько осторожных шагов, и сейчас же что-то острое
впилось мне в босую подошву. Это был кусочек янтаря, похожий на коренной
зуб с двумя корнями. Он был просверлен насквозь. Я опустился на корточки,
огляделся и обнаружил еще несколько таких же кусочков, а остатки янтарного
ожерелья валялись под столом, у самой кушетки.
Все еще на корточках я подобрал ближайший клочок бумаги и расправил
его на ковре. Это была половинка листа обычной писчей бумаги, на которой
кто-то изобразил стилом человеческое лицо. Детское лицо. Некий пухлощекий
