вообще.
И был в папке еще один отчет Абалкина - о его операции на Гиганде.
Операция, впрочем, была, на мой взгляд, пустяковая: егермейстер его
высочества герцога Алайского пристраивал курьером в банк своего бедного
родственника. Егермейстером был Лев Абалкин, а бедным родственником -
некий Корней Яшмаа. Как мне показалось, материал этот был для меня
совершенно бесполезен. Кроме Корнея Яшмаа, насколько я мог заметить при
беглом просмотре, в нем не содержалось ни одного земного имени. Мелькали
какие-то Зогги, Нагон-Гиги, шталмейстеры, сиятельства, бронемастеры,
конференц-директора, гофдамы... Я взял на заметку этого Корнея, хотя и
было ясно, что он вряд ли мне понадобится. Всего во втором отчете
содержалось двадцать четыре страницы, и больше отчетов Льва Абалкина о
своей работе в папке не оказалось. Это показалось мне странным, и я
положил себе подумать как-нибудь в дальнейшем: почему из всех
многочисленных отчетов профессионального Прогрессора в папку 07 попали
только два, и именно эти два.
Оба отчета были выполнены в манере "лаборант" и, на мой взгляд,
сильно смахивали на школьные сочинения в жанре "Как я провел каникулы у
дедушки". Писать такие отчеты - одно удовольствие, читать их, как правило,
- сущее мучение. Психологи (засевшие в штабах) требуют, чтобы отчеты
содержали не столько объективные данные о событиях и фактах, сколько
сугубо субъективные ощущения, личные впечатления и поток сознания автора.
При этом манеру отчета ("лаборант", "генерал", "артист") автор не выбирает
- ему ее предписывают, руководствуясь какими-то таинственными
психологическими соображениями. Воистину, есть ложь, беспардонная ложь и
статистика, но не будем, друзья, забывать и о психологии!
Я не психолог, во всяком случае не профессионал, но я подумал, что,
может быть, и мне удастся извлечь из этих отчетов что-нибудь полезное о
личности Льва Абалкина.
Просматривая содержимое папки, я то и дело обнаруживал однообразные,
я бы сказал, просто одинаковые и совершенно мне непонятные документы:
синеватые листы плотной бумаги с зеленым обрезом и выдавленной в верхнем
левом углу монограммой, изображающей то ли китайского дракона, то ли
птеродактиля. На каждом таком листе уже знакомым мне размашистым почерком
иногда стилом, иногда фломастером, а пару раз почему-то лабораторным
электродным карандашом было написано: "Тристан 777". Ниже стояли дата и
все та же замысловатая подпись. Насколько можно было судить по датам,
такие листки закладывались в папку с 60-го года примерно раз в три месяца,
так что папка на четверть состояла из них.
И еще двадцать две страницы занимала переписка Абалкина с его
руководством. Переписка эта навела меня на некоторые размышления.
В октябре 63-го года Абалкин направляет в КОМКОН-1 рапорт, в котором
выражает пока еще кроткое недоумение по поводу того, что операция "Голован
в Космосе" свернута без консультации с ним, хотя операция эта развивалась
вполне успешно и обещала богатую перспективу.
Неизвестно, какой ответ получил Абалкин на этот свой рапорт, но в
ноябре того же года он пишет совершенно отчаянное письмо Комову с просьбой
возобновить операцию "Голован в Космосе" и одновременно очень резкое
письмо в КОМКОН, в котором протестует против направления его, Абалкина, на
курсы переподготовки. (Заметим, что все это он почему-то делает в
письменной форме, а не обычным порядком.)
Как явствует из дальнейших событий, переписка эта никакого действия
не возымела, и Абалкин отправляется работать на Гиганду. Три года спустя,
в ноябре 66-го, он снова пишет в КОМКОН с Пандоры и просит направить его
на Саракш для продолжения работы с Голованами. На этот раз его просьбу
удовлетворяют, но только отчасти: его посылают на Саракш, но не на Голубую
Змею, а в Хонти унионистом-подпольщиком.
С курсов переподготовки в феврале и августе 67-го года он еще дважды
пишет в КОМКОН (Бадеру, а потом и самому Горбовскому), указывая на
нецелесообразность использования его, хорошего специалиста по Голованам, в
качестве резидента. Тон его писем становится все резче, письмо
Горбовскому, например, я иначе, как оскорбительным, не назвал бы.
Любопытно мне было бы узнать, что ответил душка Леонид Андреевич на этот
взрыв ярости и презрительного негодования.
И уже будучи резидентом в Хонти, в октябре 67-го года Абалкин
посылает Комову свое последнее письмо: развернутый план форсирования
контактов с Голованами, включающий обмен постоянными миссиями, привлечение
Голованов к зоопсихологическим работам, проводящимся на Земле, и т.д. и
т.п. Я никогда специально не следил за работой в этой области, но у меня
сложилось такое впечатление, что этот план сейчас принят и осуществляется.
А если это так, то положение парадоксальное: план осуществляется, а
инициатор его торчит резидентом то в Хонти, то в Островной Империи.
В общем эта переписка оставила у меня какое-то тягостное впечатление.
Ну, ладно, пусть в проблеме Голованов я не специалист, мне трудно судить,
вполне возможно, что план Абалкина совершенно тривиален, и употреблять
такие громкие слова, как инициатор, не имеет смысла. Но дело не только и
не столько в этом! Парень, видимо, прирожденный зоопсихолог.
"Профессиональные склонности: зоопсихология, театр, этнолингвистика...
Профессиональные показания: зоопсихология, теоретическая ксенология..." И
тем не менее из парня делают Прогрессора. Не спорю, существует целый класс
Прогрессоров, для которых зоопсихология - хлеб насущный. Например, те, кто
работает с леонидянами или с теми же Голованами. Так нет же, парню
приходится работать с гуманоидами, работать резидентом, боевиком, хотя он
пять лет кричит на весь КОМКОН: "Что вы со мной делаете?" А потом они
удивляются, что у него психический спазм!
Конечно, Прогрессор - это такая профессия, где железная, я бы сказал,
военная дисциплина совершенно неизбежна. Прогрессор сплошь и рядом
вынужден делать не то, что ему хочется, а то что приказывает КОМКОН. На то
он и Прогрессор. И, наверное, резидент Абалкин много ценнее для КОМКОНа,
нежели зоопсихолог Абалкин. Но все-таки есть в этой истории какое-то
нарушение меры, и недурно было бы поговорить на эту тему с Горбовским или
с Комовым... И что бы там не натворил этот Абалкин (а он явно что-то
натворил), я ей-богу на его стороне.
Впрочем, все это, по-видимому, к моей задаче отношения не имеет.
Еще я заметил, что не хватает трех пронумерованных страниц после
первого отчета Абалкина, двух страниц - после его второго отчета и двух
страниц - после последнего письма Абалкина Комову. Я решил не придавать
этому значения.
1 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. ПОЧТИ ВСЕ О ВОЗМОЖНЫХ СВЯЗЯХ ЛЬВА АБАЛКИНА
Я составил предварительный список возможных связей Льва Абалкина на
Земле, и оказалось у меня в этом списке всего восемнадцать имен.
Практически для меня представляли интерес только шесть человек, и я
расставил их в порядке убывания вероятности (по моим представлениям,
конечно) того, что Лев Абалкин посетит их. Выглядело это так:
Учитель Сергей Павлович Федосеев
Мать Стелла Владимировна Абалкина
Отец Вячеслав Борисович Цюрупа
Наставник Эрнст-Юлий Горн
Наблюдающий врач школы Прогрессоров Ромуальд Крэсеску
Наблюдающий врач школы-интерната Ядвига Михайловна Леканова.
Во втором эшелоне у меня оставались Корней Яшмаа, Голован Щекн, Яков
Вандерхузе и еще человек пять, как правило - Прогрессоров. Что же касается
таких персон, как Горбовский, Бадер, Комов, то я выписал их скорее для
проформы. Обращаться к ним нельзя было уже хотя бы потому, что их никакими
легендами не проймешь, а разговаривать впрямую я не имел права, даже если
бы они сами обратились ко мне по этому делу.
В течении десяти минут информаторий выдал мне следующие
малоутешительные сведения.
Родители Льва Абалкина не существовали - по крайней мере в обычном
смысле этого слова. Возможно, они не существовали вообще. Дело в том, что
сорок с лишним лет назад Стелла Владимировна и Вячеслав Борисович в
составе группы "Йормала" на уникальном звездолете "Тьма" совершили
погружение в Черную Дыру ЕН 200056. Связи с ними не было, да и не могло
быть по современным представлениям. Лев Абалкин, оказывается, был их
посмертным ребенком. Конечно, слово "посмертный" в этом контексте не
совсем точно: вполне можно было допустить, что родители его еще живы и
будут жить еще миллионы лет в нашем времяисчислении, но, с точки
землянина, они, конечно, все равно что мертвы. У них не было детей, и,
уходя навсегда из нашей вселенной, они, как и многие супружеские пары до
них и после них в подобной ситуации, оставили в институте жизни
материнскую яйцеклетку, оплодотворенную отцовским семенем. Когда стало
ясно, что погружение удалось, что они более не вернутся, клетку
активировали, и вот на свет появился Лев Абалкин - посмертный сын живых
родителей. По крайней мере, теперь мне стало понятно, почему в листе N_1
родители Абалкина не упоминались вовсе.
Эрнста-Юлия Горна, Наставника Абалкина по школе Прогрессоров, уже не
было в живых. В 72-м году он погиб на Венере при восхождении на пик
Строгова.
Врач Ромуальд Крэсеску пребывал на некоей планете Лу, совершенно,
по-видимому, вне пределов досягаемости. Я никогда даже не слышал о такой
планете, но поскольку Крэсеску является Прогрессором, следовало
предположить, что планета эта обитаема. Любопытно, однако, что старикан
(сто шестнадцать лет!) Оставил в БВИ свой последний домашний адрес,
сопроводив его таким характерным посланием: "Моя внучка и ее муж всегда
будут рады принять по этому адресу любого из моих питомцев". Надо
полагать, питомцы любили своего старикана и частенько навещали его. Мне
следовало иметь в виду это обстоятельство.
С остальными двумя мне повезло.
Сергей Павлович Федосеев, учитель Абалкина, жил и здравствовал на
берегу Аятского озера в усадьбе с предостерегающим названием "Комарики".
Ему тоже уже было за сто, и был он, по-видимому, человек либо чрезвычайно
скромный, либо замкнутый, потому что не сообщал о себе ничего, кроме
адреса. Все остальные данные были официальные: окончил то-то и то-то,
археолог, учитель. Все. Как говорится яблочко от яблони... Весь в своего
ученика Льва Абалкина. А между тем, когда я послал в БВИ соответствующий
дополнительный запрос, выяснилось, что Сергей Павлович - автор более
тридцати статей по археологии, участник восьми археологических экспедиций
(Северо-Западная Азия) и трех евразийских конференций Учителей. Кроме
того, он у себя в "Комариках" организовал регионального значения личный
музей по палеолиту Северного Урала. Такой вот человек. Я решил с ним
связаться в ближайшее же время.
А вот с Ядвигой Михайловной Лекановой меня ожидал небольшой сюрприз.
Врачи-педиатры редко меняют свою профессию, и я как-то уже представлял
себе этакую старушку - божий одуванчик, согнувшуюся под невообразимым
грузом специфического и, по сути, самого ценного в мире опыта, бодренько
семенящую все по той же территории Сыктывкарской школы. Черта с два -
семенящую! Некоторое время она действительно педиаторствовала и именно в
Сыктывкаре, но потом она переквалифицировалась в этнолога, и мало того -
она занималась последовательно: ксенологией, патоксенологией,
сравнительной психологией и левелометрией, и во всех этих не так уж тесно
связанных между собой науках она явно преуспела, если судить по количеству
