мне сладкие взгляды и носили сэндвичи на обед. Я клал их в карман и
съедал вечером после ужина у Мэзеров.
В воскресенье я отправился, как было договорено, в лютеранскую
церковь в Футвилле. Это оказалось не так скучно, как я боялся. Пастор,
старый немец Франц Грубер, оказался более тонким человеком, чем можно
было судить по его внушительному животу или по тексту проповеди. Я решил
поговорить с ним как-нибудь.
Когда Бэйты появились, они выглядели опустошенными, как пьяницы после
бурной ночи. Это вошло в привычку: они пропускали два дня, потом три, и
каждый раз выглядели все хуже, особенно Фенни. Он будто преждевременно
состарился. Мне иногда казалось, что он мне ухмыляется, хотя у него вряд
ли хватило бы на это ума. Теперь он на самом деле казался испорченным, и
это пугало меня.
Однажды в воскресенье после службы я подошел к доктору Груберу и
сказал, что хочу поговорить с ним. Он, должно быть, решил, что я
собираюсь признаться в прелюбодеянии или чем-то подобном. Но тем не
менее он любезно пригласил меня к себе в дом.
Мы с ним прошли в библиотеку, большую комнату, до потолка уставленную
книгами. Я не видел столько книг с тех пор, как покинул Гарвард. Это
действительно был кабинет ученого. Большинство книг было на немецком,
многие на латыни и греческом. На полках стояли труды отцов церкви в
тяжелых кожаных переплетах, комментарии к Библии, теологические
сочинения. На полке над столом я с удивлением увидел работы Луллия,
Фладда, Бруно и других, что можно назвать оккультизмом эпохи
Возрождения. Дальше я разглядел даже несколько антикварных книг о
колдовстве и сатанизме.
Доктор Грубер пошел в другую комнату за пивом и, вернувшись, увидел,
что я разглядываю эти книги.
- Из-за этих книг, - сказал он со своим гортанным акцентом, - я и
угодил в Фалмут. Надеюсь, вы не посчитаете меня старым чокнутым дураком
при виде их.
Он рассказал мне свою историю, и все было, как я и предполагал, - он
подавал большие надежды, сам писал книги, но из-за слишком пристального
интереса к оккультным наукам ему велели прекратить исследования в этом
направлении. Он ослушался и был сослан в самый глухой угол, какой могла
отыскать лютеранская конгрегация.
- Теперь мои карты на столе, как говорят мои прихожане. Конечно, я
никогда не говорю о герметических предметах в проповедях, но продолжаю
их изучать. Вы можете идти или рассказать то, зачем пришли, это в вашей
воле.
Такое пышное вступление несколько удивило меня, но я решил рассказать
ему всю историю о Фенни Бэйте и Грегори. Он слушал с большим вниманием,
и я понял, что он уже что-то слышал об этом.
Когда я закончил, он спросил:
- И все это случилось недавно?
- Конечно.
- И вы никому об этом не рассказывали?
- Нет.
- Я рад, что вы пришли именно ко мне, - сказал он и, достав из ящика
стола гигантскую трубку, набил ее и начал попыхивать, глядя на меня
своими горящими глазами. Я уже начал жалеть что пришел к нему.
- А ваша хозяйка никогда не давала вам понять, почему она считает,
что Фенни Бэйт - "сама испорченность"?
Я покачал головой: - А вы что-нибудь знаете?
- Это известная история. Можно сказать, знаменитая в нашей округе.
- Так Фенни и правда испорчен?
-Да.
- А почему? Здесь какая-то тайна?
- Большая, чем вы можете вообразить. Если я вам расскажу, вы можете
решить, что я сошел с ума, - его глаза стали еще более пронзительными.
- Если Фенни испорчен, то кто испортил его?
- Грегори, - ответил он. - Конечно же, Грегори. Он причина всего.
- Но кто такой этот Грегори?
- Тот, кого вы видели. Вы совершенно точно его описали, - он покрутил
своими толстыми пальцами над головой, имитируя мои жесты перед
Констанцией. - Да, так оно и есть. Но если бы вы знали больше, вы бы
усомнились в моих словах.
- Но почему?
Он покачал головой, и я увидел, что руки его дрожат. Я подумал, уж не
сумасшедший ли он в самом деле?
- У родителей Фенни было трое детей, - продолжал он, выпуская клуб
дыма. - Грегори был старшим.
- Он их брат! Один раз мне показалось, что я улавливаю сходство,
но... Но что в этом противоестественного?
- Это зависит от того, что между ними происходило.
- Вы имеете в виду что-то противоестественное между ним и Фенни?
- И сестрой тоже.
Я почувствовал приступ ужаса, вновь увидел бледное некрасивое лицо
Грегори с волчьей ненавистью в глазах.
- Между Грегори и его сестрой?
- Именно.
- Он испортил их обоих? Тогда почему к Констанции не относятся так,
как к Фенни?
- Помните,, что здесь живут бедняки. Такие отношения между братом и
сестрой.., хм.., не кажутся им чем-то противоестественным.
- Но между братьями... - я словно вернулся в Гарвард и дискутировал с
профессором антропологии об обычаях какого-нибудь дикого племени.
- Кажутся. - О, Господи! - воскликнул я, вспомнив выражение
преждевременной взрослости на лице Фенни. - И теперь он пытается от меня
отделаться. Он видит во мне препятствие.
- Похоже, что так. И вы понимаете, почему.
- Он хочет оставить их себе? - Да. И навсегда. В первую очередь
Фенни, судя по вашей истории.
- А что же родители?
- Мать умерла. А отец оставил их, как только Грегори подрос и начал
его бить.
- И они живут одни в таком месте?
Он кивнул.
Это было ужасно: то место, казалось, окутывало проклятие, исходящее
от самих детей, от их противоестественной связи с Грегори.
- А разве они сами не пытались избавиться от него.
- Пытались. Но как? - я подразумевал молитвы (я ведь говорил с
пастором) или обращение к соседям, хотя я уже понял, что от соседей в
Четырех Развилках помощи ждать было напрасно.
- Вы можете не поверить мне, поэтому я просто вам покажу, - он встал
и жестом позвал меня за собой. Он казался очень возбужденным, и я
подумал, что он испытывает так же мало удовольствия от моего общества,
как и я от его.
Мы вышли из дома, пройдя по пути через комнату, где на столе стояла
бутылка пива и тарелка - видимо, остатки его обеда.
Он захлопнул дверь и направился к церкви. Переходя улицу, он
обратился ко мне, не поворачивая головы:
- Вы знаете, что Грегори был школьным плотником?
- Одна девочка что-то говорила об этом, - сказал я ему в спину. Что
дальше - прогулка в лес? Что он хочет мне показать?
За церковью разместилось маленькое кладбище, и я, следуя за доктором
Грубером, читал имена на массивных надгробиях прошлого века: Джозия Фут,
Сара Фут и прочие потомки клана основателей городка. Эти имена ничего
мне не говорили. Доктор Грубер стоял перед небольшой калиткой на краю
кладбища.
- Сюда, - позвал он.
Ладно, подумал я, если ты так ленив, я открою сам, - и взялся за
засов.
- Нет, - поправил он. - Просто взгляните вниз.
Я посмотрел. В голове могилы вместо камня стоял грубый деревянный
крест, на котором кто-то написал имя: Грегори Бэйт. Я перевел взгляд на
пастора и на этот раз не мог ошибиться: он смотрел на меня неприязненно.
- Этого не может быть, - промямлил я. - Я ведь его видел.
- Поверьте мне, учитель, здесь лежит ваш соперник. Во всяком случае,
его смертная часть.
Я не мог сказать ничего, только повторил:
- Этого не может быть.
Он проигнорировал мою реплику.
- Однажды вечером, год назад, Грегори что-то делал на школьном дворе.
Тут он заметил - во всяком случае, я так думаю, - что нужно починить
водосточную трубу и полез вверх по лестнице. Тут Фенни и Констанция,
видимо, увидели шанс избавиться от его тирании и оттолкнули лестницу. Он
упал, ударился головой об угол здания и умер.
- А что они делали там вечером?
Он пожал плечами.
- Они всегда ходили за ним.
- Не могу поверить, что они сознательно убили его.
- Говард Хэммел, почтальон, видел, как они убегали.
Это он и нашел тело Грегори.
- Так никто не видел, как это случилось?
Никто, мистер Джеймс. Но всем это было ясно.
- А мне неясно.
Он пожал плечами.
- Что они делали потом? - спросил я.
- Убежали.
Им было ясно, что они сделали то, что хотели. У него была разбита вся
голова. Фенни с сестрой исчезли на три недели, жили в лесу. Потом им
пришлось вернуться. За это время Грегори похоронили, а почтальон
рассказал всем, что он видел. Вот откуда общее мнение об испорченности
Фенни.
- Но сейчас... - я смотрел на надпись на кресте, сделанную, очевидно,
самими детьми.
Почему-то это казалось мне самым жутким.
- Да, сейчас. Сейчас Грегори требует их опять. И прежде всего хочет
вырвать их из-под вашего влияния, - последнее слово он произнес с
характерным немецким акцентом.
- Могу я помочь им?
- Боюсь, что нет.
- А вы, именем Божьим?
- Дело зашло слишком далеко. Моя церковь не верит в экзорцизм.
- Но вы сами...
- В зло. Я верю в зло.
Я отвернулся. Похоже, он думал, что я буду просить его о помощи, но
когда я пошел прочь, он окликнул меня:
- Будьте осторожны, учитель.
Когда я возвращался домой, я с трудом верил, что на самом деле видел
и слышал все это. Но я видел могилу, видел своими глазами метаморфозу,
происходящую с Фенни, и, наконец, видел Грегори.
Где-то в миле от Четырех Развилок я столкнулся с доказательством
того, что Грегори знает о моих намерениях. На одном из фермерских полей
возвышался небольшой холм, и там я увидел его. Он стоял неподвижно,
глядя на меня, и, казалось, мог прочитать каждую мысль в моей голове. В
ту минуту я понял: все, что рассказал мне доктор Грубер, было правдой.
Все, что я мог - это не кинуться бежать. Он ждал, что я побегу, стоя
там со скрещенными на груди руками и белым спокойным лицом. Я продолжал
идти шагом.
За обедом я с трудом мог есть. Мэзер тут же заявил:
- Не ешь, нам больше достанется.
- Был ли у Фенни Бэйта брат? - спросил я его.
Он взглянул на меня с любопытством.
- Скажите, был?
- Был.
- И как его звали?
- Грегори, но я прошу не говорить о нем в моем доме.
- Вы боитесь его? - спросил я, потому что на лицах их обоих был ясно
виден страх.
- Прошу вас, мистер Джеймс, - умоляюще сказала Софрония Мэзер.
- Никто не говорит об этом Грегори, - добавил ее муж.
- А что с ним случилось?
Он перестал жевать и отложил вилку.
- Я не знаю, от кого ты этого наслушался, но я вот что скажу: если
был на свете проклятый человек, то это Грегори Бэйт, и то, что с ним
случилось, должно было случиться. Вот и все, - с этими словами он
запихнул в рот новую порцию, и обсуждение можно было считать
законченным. Миссис Мэзер с постным видом уткнулась в тарелку.
Дети Бэйтов не появлялись в школе два или три дня, и мне уже начало
казаться, что все это мне померещилось. Я погрузился в учительскую
рутину, но часто вспоминал их, особенно бедного Фенни.
Однажды меня охватил ужас, когда я встретил в деревне Грегори. Это
была суббота, и Четыре Развилки заполнились фермерами и их женами,
приехавшими за покупками.
Каждую субботу деревня обретала почти праздничный вид - по крайней
мере, по контрасту с унылыми буднями. По улицам разъезжали десятки
повозок с веселыми детскими личиками, выглядывающими из них. Я узнал
некоторых своих учеников и помахал им рукой.
Потом какой-то здоровенный фермер сдавил мне плечо и сказал, что я
учитель его сына и что он хочет пожать мне руку. Я немного поговорил с
ним и тут увидел за его спиной Грегори. Тот стоял возле почты и смотрел
на меня - так же внимательно, как тогда, на холме. Во рту у меня
пересохло; очевидно, это отразилось и на лице, так как отец моего
ученика вдруг спросил, все ли у меня в порядке.
"Да-да", - сказал я, но, видимо, выглядел невежливым, продолжая
упорно смотреть мимо него. Никто, кроме меня, не замечал Грегори; все
