спине. Руки его были раскинуты, как у распятого, зубы оскалены. Израэль
Хендс сидел у фальшборта [фальшборт - продолжение борта выше палубы],
опустив голову на грудь. Руки его беспомощно висели; лицо, несмотря на
загар, было бело, как сальная свечка.
Корабль вставал на дыбы, словно взбешенный конь. Паруса надувались,
переходя с галса на галс, гики двигались с такой силой, что мачта громко
стонала. Время от времени нос врезался в волну, и тогда тучи легких брызг
взлетали над фальшбортом. Мой самодельный вертлявый челнок, теперь
погибший, гораздо лучше справлялся с волнами, чем этот большой, оснащенный
корабль.
При каждом прыжке шхуны разбойник в красном колпаке подскакивал. Но,
к ужасу моему, выражение его лица не менялось - по-прежнему он усмехался,
скаля зубы. А Хендс при каждом толчке скользил все дальше и дальше к
корме. Мало-помалу докатился он до борта, и нога его повисла над водой. Я
видел только одно его ухо и клок курчавых бакенбард.
Тут я заметил, что возле них на досках палубы темнеют полосы крови, и
решил, что во время пьяной схватки они закололи друг друга.
И вдруг, когда корабль на несколько мгновений остановился, Израэль
Хендс с легким стоном продвинулся на свое прежнее место. Этот
страдальческий стон, свидетельствовавший о крайней усталости, и его
отвисшая нижняя челюсть разжалобили меня на мгновение. Но я вспомнил
разговор, который подслушал, сидя в бочке из-под яблок, и жалость моя
тотчас же прошла.
Я подошел к грот-мачте.
- Вот я опять на шхуне, мистер Хендс, - проговорил я насмешливо.
Он с трудом поднял на меня глаза, но даже не выразил удивления - до
такой степени был пьян. Он произнес только одно слово:
- Бренди!
Я понял, что времени терять нельзя. Проскользнув под грота-гиком,
загородившим палубу, я по трапу сбежал в каюту.
Трудно себе представить, какой там был разгром. Замки у всех ящиков
были сломаны. Разбойники, вероятно, искали карту. Пол был покрыт слоем
грязи, которую разбойники нанесли на подошвах из того болотистого места,
где они пьянствовали. На перегородках, выкрашенных белой краской и
украшенных золотым багетом, остались следы грязных пальцев. Десятки пустых
бутылок, повинуясь качке, со звоном перекатывались из угла в угол. Одна из
медицинских книг доктора лежала раскрытая на столе. В ней не хватало
доброй половины листов; вероятно, они были вырваны для раскуривания
трубок. Посреди всего этого безобразия по-прежнему чадила тусклая лампа.
Я заглянул в погреб. Бочонков не было; невероятное количество
опорожненных бутылок валялось на полу. Я понял, что все пираты с самого
начала мятежа не протрезвлялись ни разу.
Пошарив, я все-таки нашел одну недопитую бутылку бренди для Хендса.
Для себя я взял немного сухарей, немного сушеных фруктов, полную горсть
изюму и кусок сыру.
Поднявшись на палубу, я сложил все это возле руля, подальше от
боцмана, чтобы он не мог достать. Я вдоволь напился воды из анкерка
[анкерок - бочонок с водой] и только затем протянул Хендсу бутылку. Он
выпил не меньше половины и лишь тогда оторвал горлышко бутылки ото рта.
- Клянусь громом, - сказал он, - это-то мне и было нужно!
Я уселся в угол и стал есть.
- Сильно ранены? - спросил я его.
Он сказал каким-то лающим голосом:
- Будь здесь доктор, я бы живо поправился. Но, сам видишь, мне не
везет... А эта крыса померла, - прибавил он, кивнув в сторону человека в
красном колпаке. - Плохой был моряк... А ты откуда взялся?
- Я прибыл сюда, чтобы командовать этим кораблем, мистер Хендс, -
сказал я. - Впредь до следующего распоряжения считайте меня своим
капитаном.
Он угрюмо посмотрел на меня, но ничего не сказал. Щеки у него слегка
порозовели, однако вид был болезненный, и при каждом толчке корабля он
валился на бок.
- Между прочим, - продолжал я, - мне не нравится этот флаг, мистер
Хендс. Если позволите, я спущу его. Лучше совсем без флага, чем с этим.
Я подбежал к мачте, опять уклоняясь от гика, дернул соответствующую
веревку и, спустив проклятый черный флаг, швырнул его за борт, в море.
- Боже, храни короля! Долой капитана Сильвера! - крикнул я,
размахивая шапкой.
Он внимательно наблюдал за мной, не поднимая головы, и на его лице
было выражение лукавства.
- Я полаю... - сказал он наконец, - я полагаю, капитан Хокинс, что вы
были бы не прочь высадиться на берег. Давайте поговорим об этом.
- Отчего же, - сказал я, - с большим удовольствием, мистер Хендс.
Продолжайте. - И я опять вернулся к еде и стал уничтожать ее с большим
аппетитом.
- Этот человек... - начал он, слабо кивнув в сторону трупа. - Его
звали О'Брайен... ирландец... Мы с ним поставили паруса и хотели вернуться
в бухту. Но он умер и смердит, как гнилая вода в трюме. Не знаю, кто
теперь будет управлять кораблем. Без моих указаний тебе с этой шхуной не
справиться. Послушай, дай мне поесть и попить, перевяжи рану старым шарфом
или платком, и за это я покажу тебе, как управлять кораблем. Согласен?
- Только имейте в виду, - сказал я, - на стоянку капитана Кидда я
возвращаться не собираюсь. Я хочу ввести корабль в Северную стоянку и там
спокойно пристать к берегу.
- Ладно! - воскликнул он. - Разве я такой идиот? Разве я не понимаю?
Отлично понимаю, что я сделал свой ход и проиграл, промахнулся и что
выигрыш твой. Ну что же? Ты хочешь в Северную стоянку? Изволь. У меня ведь
выбора нет. Клянусь громом, я помогу тебе вести корабль хоть к самому
помосту моей виселицы.
Его слова показались мне не лишенными смысла. Мы заключили сделку.
Через три минуты "Испаньола" уже шла по ветру вдоль берега Острова
Сокровищ. Я надеялся обогнуть Северный мыс еще до полудня, чтобы войти в
Северную стоянку до прилива. Тогда мы, ничем не рискуя, подведем
"Испаньолу" к берегу, дождемся спада воды и высадимся. Я укрепил румпель,
сошел вниз, разыскал свой собственный сундучок и достал из него мягкий
шелковый носовой платок, подаренный мне матерью. С моей помощью Хендс
перевязал этим платком глубокую колотую кровоточащую рану в бедре. Немного
закусив и хлебнув два-три глотка бренди, он заметно приободрился, сел
прямее, стал говорить громче и отчетливее, сделался другим человеком.
Дул попутный бриз. Корабль несся, как птица. Мелькали берега. Вид их
менялся с каждой минутой. Высокая часть острова осталась позади. Мы
мчались вдоль низкого песчаного берега, усеянного редкими карликовыми
соснами. Но кончилась и она. Мы обогнули скалистый холм - самый северный
край острова.
Мне нравилось управлять кораблем. Я наслаждался прекрасной солнечной
погодой и живописными берегами. Еды и питья было у меня вдоволь, совесть
больше не укоряла меня за то, что я дезертировал из крепости, потому что я
одержал такую большую победу. Я был бы всем доволен, если бы не глаза
боцмана. Он с самым издевательским видом неотступно следил за мной, и на
лице его время от времени появлялась странная улыбка. В этой улыбке было
что-то бессильное и страдальческое - мрачная улыбка старика. И в то же
время было в ней что-то насмешливое, что-то предательское. Я работал, а он
ухмылялся лукаво и следил, следил, следил за мной.
26. ИЗРАЭЛЬ ХЕНДС
Ветер, как бы стараясь нам угодить, из южного превратился в западный.
Мы без всяких затруднений прошли от северо-восточной оконечности острова
до входа в Северную стоянку. Однако мы боялись войти в бухту, прежде чем
прилив поднимется выше, так как у нас не было якоря. Нужно было ждать.
Боцман учил меня, как положить корабль в дрейф, и скоро я сделал большие
успехи. Потом мы оба молча уселись и принялись есть.
- Капитан, - сказал он наконец все с той же недоброй усмешкой, -
здесь валяется мой старый товарищ О'Брайен. Не выбросишь ли ты его за
борт? Я человек не слишком щепетильный и не чувствую угрызений совести,
что отправил его на тот свет. Но, по-моему, он мало украшает наш корабль.
А как по-твоему?
- У меня не хватит силы. Да, кроме того, такая работа мне не по
вкусу. По-моему, пускай лежит, - сказал я.
- Что за несчастный корабль эта "Испаньола", Джим! - продолжал он,
подмигнув. - Сколько людей убито на этой "Испаньоле" и сколько бедных
моряков погибло с тех пор, как мы с тобой покинули Бристоль! Никогда я не
видел такого неудачного плавания. Вот и О'Брайен умер - ведь он и
взаправду умер? Я человек неученый, а ты умеешь читать и считать. Скажи
мне без обиняков, напрямик: мертвый так и останется мертвым или
когда-нибудь воскреснет?
- Вы можете убить тело, мистер Хендс, но не дух, - сказал я. -
Знайте: О'Брайен сейчас жив и следит за нами с того света.
- Ах! - сказал он. - Как это обидно! Значит, я только даром потратил
время. А впрочем, духи, по-моему, большого вреда принести не могут. Я не
боюсь духов, Джим. Слушай, я хочу попросить тебя спуститься в каюту и
принести мне... черт подери, я забыл, что мне нужно... да, принеси мне
бутылочку вина, Джим. Это бренди слишком крепко для меня.
Колебания боцмана показались мне подозрительными, и, признаться, я не
поверил, что вино нравится ему больше, чем бренди. Все это только предлог.
Дело ясное: он хочет, чтобы я ушел с палубы. Но зачем ему это нужно? Он
избегает смотреть мне в глаза. Взор все время блуждает по сторонам: то он
поглядит на небо, то на мертвого О'Брайена. Он все время улыбается, даже
кончик языка изо рта высовывает от избытка хитрости. Тут и младенец
догадался бы, что он что-то замышляет. Однако я и вида не подал, что я
хоть что-нибудь подозреваю.
- Вина? - спросил я. - Отлично. Но какого - белого или красного?
- Все равно, приятель, - ответил он. - Лишь бы покрепче да побольше.
- Хорошо... Я принесу вам портвейну, мистер Хендс. Но придется его
поискать.
Я сбежал вниз, стараясь стучать башмаками как можно громче. Потом
снял башмаки, бесшумно прокрался по запасному коридору в кубрик, там
поднялся по трапу и тихонько высунул голову из переднего сходного тамбура.
Хендс никогда не догадался бы, что я наблюдаю за ним. И все же я принял
все меры, чтобы не привлечь к себе его внимания. И с первого же взгляда
убедился, что самые худшие мои подозрения были вполне справедливы.
Он поднялся на четвереньки и довольно проворно пополз по палубе, хотя
его раненая нога, очевидно, сильно болела, так как при каждом движении он
приглушенно стонал. В полминуты дополз он до водосточного желоба, у
которого лежал корабельный канат, сложенный кольцом, и вытащил оттуда
длинны нож, или, вернее, короткий кинжал, по самую рукоятку окрашенный
кровью. Он осмотрел его, выпятив нижнюю челюсть, потрогал рукой острие и,
стремительно сунув его себе за пазуху, пополз обратно на прежнее место у
фальшборта.
Я узнал все, что мне было нужно. Израэль может двигаться, он
вооружен. Раз он старался спровадить меня с палубы, значит, именно я буду
его жертвой. Что он собирался делать после моей смерти - тащиться ли через
весь остров от Северной стоянки к лагерю пиратов на болоте или палить из
пушки, призывая товарищей на помощь, - этого, конечно, я не знал.
Я мог доверять Хендсу в том, в чем наши интересы совпадали: мы оба
хотели привести шхуну в безопасное место, откуда ее можно было бы вывести
без особого труда и риска. Пока это еще не сделано, жизнь моя в
безопасности. Размышляя, я не терял времени: прокрался назад в каюту,
надел башмаки, схватил бутылку вина и вернулся на палубу.
