инстинктивно схватив бомбочку, прапорщик швырнул ее далеко в сторону. Еще не
успев упасть, она с грохотом взорвалась в воздухе, оглушив Звонарева. Он
стремительно побежал по мосту.
Коменданта форта поручика Фролова Звонарев нашел у входа в потерну,
ведущую в контрэскарпную галерею. Здесь же находились прибывший с матросами
мичман Вася Витгефт и артиллерийский поручик Юницкии, страшно бледный и
что-то бессвязно доказывавший Фролову, который только отмахивался от него.
- Идите в наш каземат, выпейте водки и не смейте наводить панику на
людей, - решительно отчеканил Фролов. - Привет вам, - пожал он рук
Звонареву. - С помощью молодцов господина Витгефта мы уже отогнали самураев
на прежнее место и даже потеснили в капонире. Теперь они со злости
забрасывают нас бомбочками.
Звонарев объяснил цель своего прихода.
- Не стоило Роману Исидоровичу так беспокоиться.
Пока жив поручик Фролов и хоть один из его трехсот молодцов - японцам не
видеть этого форта, как своих ушей! Пойдем в каземат и выпьем с мороза
стаканчик водочки, - пригласил он прапорщика.
- Я не пью, - отказался Звонарев.
- Я тоже вкушаю водку во благовремении и в умеренном количестве, но ради
сегодняшней виктории выпью и стрелкам поднесу! Жаль, десятка-другого
недосчитаюсь, - вздохнул он, - а ребята как на подбор - молодец к молодцу!
Когда я сюда прибыл, то меня предупредили, что здесь не солдаты, а сброд.
Ротный бил их по мордам и оптом и в розницу, фельдфебель с унтером вышибали
зубы, сворачивали носы и скулы. На вылазку в секреты солдат загоняли
побоями. Я все это отменил. Теперь во все опасные места идут только
охотники. И представьте, никогда в них не бывает недостатка.
Звонарев с интересом слушал этого веселого и энергичного человека,
сжившегося со смертельной опасностью, ежеминутно угрожавшей ему. Витгефт,
легко раненный в кисть левой руки, кивками головы как бы подтверждал
правдивость рассказа поручика. Зато Юницкий мрачно слушал коменданта форта.
- Вы бы, Георгий Петрович, полюбопытствовали, как ваши артиллеристы
установили свои пушки, - обернулся к нему Фролов.
Поручик нехотя отошел от них и скрылся в проходе, ведущем на внутренний
дворик форта.
- Вот уж золотце навязалось на мою голову! - кивнул вслед ему Фролов. -
Трус, хвастун и вдобавок ненавидит и презирает своих солдат, буквально за
людей их не считает. А гонору-то сколько! "Мы, Юницкие, - старинный
дворянский род, если бы не бедность, я бы мог служить хоть в кавалергардах",
- передразнил Фролов пошловатый презрительный тон Юницкого.
Офицеры прошли в каземат. Звонарев из приличия выпил с четверть стакана
водки и закусил тягучей, как резина, старой кониной.
- С завтрашнего дня я перебираюсь к вам с командой артиллеристов и
матросов-минеров, - объявил он.
- Превосходно! Мы втроем с вами и мичманом покажем японцам, где раки
зимуют. Я дам вам письмецо прямо к вашему генералу, пусть поскорее забирает
Юницкого.
Осмотрев затем весь форт, Звонарев уже при относительно спокойной
обстановке вернулся в штаб, где ею ожидали с большим нетерпением. Выслушав
доклад, Кондратенко поблагодарил прапорщика, затем Белый, Кондратенко и
Звонарев в экипаже отправились с докладом к Стесселю, куда уже раньше уехал
Никитин.
Вера Алексеевна встретила гостей в прихожей и тотчас же пригласила их в
столовую, где уже был накрыт стол для ужина. После мороза и ветра накрытый
стол выглядел особенно соблазнительно. Даже Кондратенко позабыл о своей
болезни и оживился.
Освободившись от верхней одежды, все направились к Никитину, который
священнодействовал у буфета с выпивками и закусками.
- Милости прошу по рюмашке коньячку, - угощал он, входя в роль любезного
хозяина, - а затем попробуйте вот эти рыжики в маринаде изготовления самой
Веры Алексеевны. Так и тают во рту. Вот балычок от Чурина, швейцарский сыр
со слезой, не угодно ли отведать?
Генералы дружно чокались, выпивали, крякая от удовольствия, и с
наслаждением закусывали. Звонарев скромно стоял в стороне. Стессель и его
жена, казалось, не замечали прапорщика, все свое внимание отдав
превосходительным гостям.
Заметив неловкое положение Звонарева, Копдратенко с подчеркнутой теплотой
поднял свою рюмку за здоровье "храброго юноши, только что смело рискнувшего
своей жизнью для установления связи с атакованным фортом". Белый тотчас
присоединился к нему. Расчувствовавшийся Никитин не замедлил со слезами
облобызать прапорщика... Супругам Стессель ничего не оставалось, как, в свою
очередь, поздравить Звонарева с боевым успехом. Вера Алексеевна все же не
преминула заметить, что почтительность к старшим является неотъемлемой
частью хорошего воспитания молодых людей,
За закусками последовал сытный и обильный ужин. Проголодавшийся Звонарев
отдал должное кулинарному искусству Веры Алексеевны. Слегка отяжелев и
опьянев от вина и сытной еды, он стал наблюдать за происходящим.
Шел оживленный разговор. Ничто не напоминало ни об осаде, ни о войне,
голоде, цинге, тифе и десятках тысяч раненых, страдающих в госпиталях.
Сквозь плотно закрытые двери едва доносились глухие удары орудийных
выстрелов.
- Слыхал, Василий Федорович, как сегодня отличились твои друзья самотопы?
- проговорил Стессель. - Оказывается, еще месяц тому назад Григорович
получил сведения о предполагаемом на сегодня прибытии одного из пароходов с
боевыми припасами и продовольствием, который должен был прорвать морскую
блокаду. Он и появился у Голубиной бухты около полудня. Твои артиллеристы об
этом ничего не знали и, когда пароход стал подавать сигналы, обстреляли его,
решив, что он дает знаки японцам. Он отошел от берега, а тут к нему подлетел
японский миноносец и увел с собой на виду у нас! Самотопы же появились лишь
значительно позже. Так и пропали наши снаряды, а их там было несколько тысяч
и сто тысяч пудов продовольствия.
- Арестуй немедленно, Анатолий Михайлович, всех адмиралов и перевешай как
изменников, - вскочил с места Никитин. - Иначе я собственноручно их
перестреляю.
- История столь невероятна, что заставляет меня сомневаться в ее
правдивости, - отозвался Белый. - Моряки мне не рассказывали ничего
подобного.
- Мы получили об этом подробное донесение от
Романовского, - подтвердил Рейс.
- Я запросил адмиралов, - продолжал Стессель. - Представьте - они имели
наглость обвинить во всем артиллеристов! Пароход, мол, должен был прийти
вечером, а днем его никто не ждал, и крепости давно пора усвоить морскую
сигнализацию.
- Во всяком случае, они должны были заблаговременно предупредить хотя бы
Василия Федоровича, если это уж так секретно, - вмешалась Вера Алексеевна. -
Теперь ты, Анатоль, можешь потребовать, чтобы они поделились с крепостью
своими запасами.
- Добром они этого не сделают, а применить силу - значит, начать в Артуре
междоусобную войну, - ответил Стессель.
- Да, так или иначе, прозевали снаряды и продовольствие, которые помогли
бы нам продержаться, по крайней мере, лишний месяц, если не больше, -
грустно проговорил Кондратенко.
- Тем лучше! Расстреляем все снаряды, кончится продовольствие, а с ним
кончится для Артура и война, - живо проговорила генеральша.
- Ваши запасы, Вера Алексеевна, судя по сегодняшнему лукулловскому
пиршеству, еще так обильны, что их хватит надолго, - заметил с улыбкой
Кондратенко. - Вы уже отменили, Анатолий Михайлович, распоряжение Субботина
о совместном размещении инфекционных больных и раненых? - обернулся он к
Стесселю.
- Решил сначала поговорить с Балашовым. Фок уверяет, что это совершенно
безопасно и только лодыриврачи не хотят возиться с больными.
- Подобное рассуждение граничит с преступлением. Надо в кратчайший срок
исправить эту ошибку Субботина, - настаивал Кондратенко.
- Еще вопрос, ошибка ли это? Раз Фок настаивает, значит, здесь дело
похуже, чем простая ошибка, - неожиданно отозвался Никитин, успевший
основательно нагрузиться коньяком и водкой.
- Выпил ты лишнее, Владимир Николаевич, потому и несешь такие нелепости!
- резко остановил Стессель своего приятеля.
- Ну, пора, - встал Белый, - а то уже час не ранний.
Все стали прощаться. Кондратенко и Науменко пешком отправились к себе.
Звонарев предложил заехать за Варей в Сводный госпиталь.
- Быть может, она свободна и пешком отправиться домой в такую вьюгу и
темень побоится.
Генерал немного поворчал, но потом все же согласился. Варя оказалась
занятой в операционной и появилась лишь через несколько минут. Увидев отца,
она торжественно заявила, что сейчас ассистировала при тяжелой операции.
- И оперированный, конечно, умер на столе? - улыбнулся ее восторгу
Звонарев.
В ответ Варя обдала его леденящим взглядом и попросила не вмешиваться в
ее разговор с отцом.
- Не дури, Варвара! Прежде всего поздоровайся с Сергеем Владимировичем, -
остановил ее Белый.
- Извините меня, пожалуйста, Сергей Владимирович. - И девушка карикатурно
низко присела, одновременно презрительно глядя на прапорщика.
- Не можешь без глупостей? - окончательно рассвирепел Белый. - Одевайся,
поедешь со мной домой.
- Но, папа, я занята! У меня еще одна операция.
- Что ты за знаменитый хирург?! И без тебя обойдутся, марш за пальто!
Варя вспыхнула, но возражать не посмела. Когда размещались в экипаже,
генерал заставил Варю, несмотря на ее протесты, сесть между собой и
Звонаревым. Всю дорогу она старалась возможно меньше прикасаться к
прапорщику, но, как назло, экипаж то и дело попадал в ухабы, и Варе
волей-неволей приходилось чуть ли не ежесекундно опираться на молодого
человека.
Пользуясь тем, что верх был поднят и в фаэтоне было довольно темно,
Звонарев несколько раз осмеливался осторожно прикоснуться губами то к
розовому ушку, то к затылку, а то и к раскрасневшейся от мороза щеке
девушки. Всякий раз при этом Варя резко отклонялась в сторону и наконец, не
выдержав, с отчаянием в голосе пожаловалась отцу.
- Папочка, скажи ему, чтобы он не смел прикасаться ко мне.
- Не подставляй ему свою физиономию, тогда никто такую злючку, как ты, и
целовать не станет, - равнодушно ответил Белый и еще сильнее уткнул лицо в
меховой воротник своей шинели.
Не успел экипаж остановиться около крыльца квартиры Белого, как Варя, вся
трепеща от гнева, первая выскочила из него и ринулась в дом. Звонарев помог
выйти генералу и вместе с ним появился в передней.
Хотя было около полуночи, но Мария Фоминична с чаем поджидала мужа. Чтобы
не обидеть ее, Звонарев и Белый выпили по стакану, в то время как Варя жадно
набросилась на еду.
- Можно подумать, что вас в госпитале совсем не кормят, - заметила ей
мать.
- Я сегодня не обедала, мамочка, все была занята на операциях. Я ведь
теперь операционная сестра и должна все время находиться гам.
- Надеюсь, что тебе-то оперировать не разрешают? - с беспокойством
спросила Мария Фоминична.
- Так и позволят ей оперировать, такой вертлявой девчонке! - перебил жену
Белый. - Сейчас она жаловалась мне на Сергея Владимировича...
- Папка, не смей говорить при нем! Я сама потом все расскажу маме, - даже
привскочила со стула от волнения девушка, густо покраснев.
- Ей-богу, неправда! - сказал Звонарев.
Глядя на молодую пару, старики залились громким, веселым смехом.
- Можешь и не говорить, Федорович! Я и так понимаю, в чем дело, -
произнесла наконец Мария Фоминична.
- Совсем, совсем не так, как ты, мамочка, думаешь, - уверяла Варя.
- Ладно уж, чай, и я не всегда была старухой! Приготовишь Сергею
