Никитина, Белого, Кондратенко.
За обедом хозяева и гости обменялись приветственными тостами, плотно
покушали, хорошо выпили. Эмерсон и Лямбреже старательно записали все меню
обеда и вскользь осведомились у Стесселя, как долго может продолжаться
оборона крепости.
- До освобождения Артура Маньчжурской армией остался месяц-другой, -
ответил генерал.
"Иностранцы" в осторожных выражениях рассказали о неудачах у Ляояна.
- Чушь, ерунда, враки! Не Куропаткин, а японцы стремительно отступают к
Артуру. Это все пленные на допросе в один голос показывают, - уверял
Стессель.
Корреспонденты дипломатично промолчали. Фок, внимательно наблюдавший за
разговором, попросил разрешения вечером побеседовать с ними поподробнее.
- Вы сколько дней собираетесь здесь пробыть? - в упор спросил Никитин,
уже успевший зарядиться.
- Сколько разрешит его превосходительство, наш гостеприимный хозяин.
- Да, по мне, живите хоть до конца осады! Только предупреждаю - все ваши
корреспонденции будут просматриваться в моем штабе.
- Само собой разумеется, господин генерал, - согласился Эмерсон.
По окончании обеда перешли в гостиную. Для увековечения исторического
момента несколько раз снялись всей группой. Фотографировали сначала
"иностранцы", а затем Гантимуров, Рейс и другие члены штаба
генераладъютанта.
Поблагодарив за гостеприимство, корреспонденты попросили разрешения
побыть на позициях и осмотреть город, чтобы воочию убедиться в положении
Артура. Стессель охотно разрешил и направил с ними в качестве сопровождающих
Сахарова и Гангнмурова.
- Хотите видеть лучшую нашу батарею - поезжайте на Залитерную, -
посоветовал Никитин, еще не забывший гостеприимства Борейко.
На двух экипажах, под эскортом казаков, "иностранцы" отправились
осматривать город и крепость
Борейко и Звонарев отдыхали в своем блиндаже, когда денщик доложил о
приезде гостей. Недовольно бурча, поручик оделся и вышел.
Появление Сахарова и Ганчимурова в сопровождении двух штатских его
удивило. Капитан начал было объяснять, кто и зачем пожаловал на батарею, но
Борейко, увидев, что Эмерсон и Лямбреже приготовились снимать позиции,
ринулся к ним и без стеснения отобрал аппараты.
- Фотографировать не разрешу, - решительно заявил он.
- Сам генерал Стессель позволил им снимать, - вмешался Гантимуров.
- Пусть они его и снимают, а здесь я хозяин и съемки не допущу.
"Иностранцы" сердито заговорили, требуя возвращения своих фотоаппаратов.
Сахаров смущенно извинялся перед ними.
- Уезжайте-ка отсюда подобру-поздорову, - посоветовал им Борейко. -
Знаете, незваный гость хуже татарина, особенно в военное время. Откуда они
взялись? Морда вон того, рыжего, что-то мне знакома, - приблизился он к
Эмерсону, вглядываясь в его лицо.
Корреспондент побледнел и поспешил отойти.
- Ба, да это никак наш артурский ростовщик Янкель Эйдельзон! Ну конечно,
он самый! Его надо немедленно задержать как шпиона.
- Вы ошибаетесь! Мистер Эмерсон никогда в Артуре не был и по-русски ни
слова не понимает, - возразил Сахаров.
- Да что вы мне рассказываете! Посмотрите, есть ли у него шрам с левой
стороны головы! Два года тому назад я смазал его по уху, да так, что
пришлось потом платить штраф за нанесенное увечье, - настаивал поручик,
подходя к Эмерсону.
Корреспондент, усиленно жестикулируя, протестовал, продолжая в то же
время пятиться назад.
- Господин корреспондент говорит, что в Артуре действительно проживал
похожий на него родственник и вы его смешали с ним, - сообщил Гантимуров.
- А ну-ка, покажи свою башку, Янкель! - протянул руки Борейко.
- Сейчас же отпустите господина Эмерсона, - остановил поручика Сахаров. -
Если даже ваше заявление справедливо, то оно должно быть сначала проверено в
штабе. Поедемте, господа, обратно, - обернулся он к своим спутникам.
Последние не заставили повторять приглашения и поторопились к экипажу.
- Я сейчас отправлю рапорт Стесселю обо всем этом, - крикнул им вдогонку
поручик.
- Не страшно, - успокоил по-английски Сахаров Эмерсона. - Рапорт можно и
под сукно положить. Всетаки как вы неосторожны! Прежде чем ехать сюда, вам
необходимо было изменить свою наружность, а то, извольте видеть, какой
получился камуфлет!
По возвращении в шгаб Сахаров рассказал о случившемся Рейсу и спросил,
что же делать дальше.
- Борейко известный алкоголик, мало ли что ему могло показаться с пьяных
глаз. Не обращайте на это внимания и продолжайте свое путешествие, -
разрешил полковник.
После этого "иностранных" гостей повезли на батарею Золотой горы, где, не
в пример Борейко, командир ее, капитан Зейц, встретил их очень любезно,
охотно разрешил ее снять, став сам на переднем плане, показал и другие
укрепления, которые были видны отсюда, сообщил о помощи флота и степени
готовности его к выходу в море. Одним словом, он совсем очаровал своих
гостей. После Золотой горы проехались по городу, заглянули ненадолго к
городскому комиссару Вершинину, который рассказал им о тягостях,
переживаемых оставшимися мирными жителями города. Корреспонденты и его
запечатлели из фотографической пластинке...
Борейко хотел лично отправиться в штаб Стесселя, но затем раздумал.
- Не примут меня там, а если и примут, то не поверят. Больно у меня
репутация неважная. Да и Стессель, верно, еще не позабыл своего последнего
посещения Залитерной и вряд ли обрадуется при виде меня. Где твоя амазонка,
Сережа?
- Зачем она тебе понадобилась?
- Попросил бы ее съездить к Стессельше и все ей рассказать. Та, наверное,
настоит на их немедленном аресте. Сделай милость, Сережа, поезжай туда.
Генеральша тебя знает, лаже приглашала к себе, воспользуйся этим, - просил
Борейко.
- Если бы вместе с Варей, - колебался Звонарев.
- Супружеский, так сказать, визит, - усмехнулся поручик.
- Не в том дело. Она там свой человек, а я нет.
- Вашбродие, пишите письмо, я его самой генеральше Стесселевой в руки
передам, - предложил Блохин.
- Там тебя дальше порога не пустят с твоей физиономией С генеральшей
родимчик случится, когда она увидит твою рожу.
- Тогда сказочника пошлите. Он с лица чистый, и голос у него
ласкательный.
- Мямля, не подойдет. Так отправишься, Сережа?
Прапорщик нехотя согласился.
Вера Алексеевна приняла Звонарева благосклонно и даже удостоила поцелуя в
лоб, когда Звонарев приложился к ее ручке. Выслушав с интересом сенсационное
сообщение, она живо проговорила:
- Мне тоже все время казалось, что я где-то видела это лицо, но не могла
вспомнить где. Теперь припоминаю... Я хотела купить у него золотой кулон за
пять рублей, а он просил двадцать и не уступил. Я очень тогда рассердилась.
Сейчас разбужу Анатоля.
Но генерал, выспавшийся после сытного обеда, сам появился в гостиной.
- Прикажу сегодня же обоих мерзавцев вздернуть, а потом Костенко задним
числом оформит это с судейской точки зрения, - тотчас решил Стессель. - Вот
и наш Ножин тоже... Я приказал отобрать у него разрешение посещать позиции,
а если он его нарушит - повешу без всяких разговоров.
- Давно пора. Он то и дело выбалтывает секреты и пишет в газете не про
тебя, а про Смирнова. Можно подумать, что Смирнов, а не ты главное лицо в
Артуре, - поддакнула Вера Алексеевна.
- Не следует все же забывать, что они - иностранные подданные, - робко
заметил Звонарев.
- Да, мы это совсем упустили из виду, - быстро согласилась генеральша.
Решено было пригласить на совет Рейса. Полковник не замедлил явиться и
посоветовал без шума выпроводить незваных гостей тем же путем, как они
прибыли в Артур.
- Я сейчас пошлю Григоровичу просьбу отправить их в море. Пусть плывут
куда хотят, - откланялся Рейс.
- Как ваши дела с Варей, мосье Звонарев, когда свадьба?
- Этот вопрос не поднимался...
- Не скромничайте, юноша. О вас с Варей щебечут все воробьи на крышах, -
улыбнулась генеральша.
Звонарев откланялся.
- Благодарю вас от лица службы за проявленную бдительность, - церемонно
пожал ему руку Стессель.
Когда корреспонденты вернулись в штаб, Рейс сообщил им, что Стессель
нездоров и не может их принять. Гостей отвели в отдельную комнату и
приставили к ним, как будто для посылок, казака. Оба "иностранца" просили
передать их глубокую благодарность Стесселю и занялись приведением в порядок
своих заметок. Об инциденте с Борейко они сочли за лучшее умолчать. Вскоре
пришел Фок. Он по-немецки попросил поподробнее рассказать ему все последние
мировые новости. Эмерсон ответил ему на том же языке. Разговор постепенно
принял интимный характер.
- Мы хорошо осведомлены о роли вашего превосходительства в деле обороны
Артура, - с ударением на слове "роли" проговорил Эмерсон.
- К сожалению, я сейчас не у дел и мое влияние здесь ничтожно.
- Если Кондратенко называют душой обороны, то вы, ваше
превосходительство, без сомнения, являетесь ее мозгом.
- Что же тогда остается на долю Стесселя?
- Кулаки, которые, как известно, всегда направляются головой.
- Вы не лишены остроумия, герр Эмерсон.
- Поскольку нам удалось установить связь непосредственно с вами, мне
думается, что прочие передаточные инстанции становятся излишними, - перешел
на деловой тон Эмерсон.
- Вы имеете в виду Сахарова?
- Хотя бы его.
- Но он очень много знает и потому, в случае чего, несомненно обидится и
может сильно навредить нам.
- От него можно легко избавиться. Артур ведь осажденный юрод; произойдет,
например, несчастный случай при бомбардировке, что ли...
- Я этот вопрос обдумаю.
- Теперь о деталях связи с вами, - уже вполголоса проговорил Эмерсон, и
они перешли на шепот.
- Вы очень неосторожны, герр Эмерсон. А что, если я передам вас куда
следует?
- Ваше превосходительство не сделает такой глупости, хотя бы из боязни
огласки некоторых документов, писанных вашей рукой и доставленных нам
капитаном Сахаровым.
- Эта сволочь, значит, сумела-таки обеспечить себе отступление?
- Капитан - человек осторожный и дальновидный.
- Но не дальновиднее нас с вами.
- С этим я вполне согласен.
Фок поднялся и, поблагодарив за приятную беседу, удалился.
Было уже совсем поздно, когда в окно постучался Ножин. Дежуривший казак
долго не хотел пускать его, пока он не вручил свою визитную карточку.
- Мы очень рады видеть артурского коллегу по профессии, - приветствовал
его Лямбреже, соскучившийся во время долгого визита Фока, когда разговор
велся на малопонятном ему немецком языке.
Боязливо озираясь но сторонам, Ножин начал говорить об узурпаторстве
Стесселя, его трусости и глупости, полном неумении руководить осадой;
рассказал о не совсем чистых торговых операциях Веры Алексеивны, превознося
одновременно Смирнова, как истинного вдохновителя и героя обороны. Оба
"иностранца" слушали его с величайшим интересом и обещали принять все меры к
разоблачению дутой славы Стесселя. Ножин ушел, окрыленный надеждой, что ему
наконец удастся свести старые счеты с генерал-адъютантом и ею супругой.
На следующее утро Гатимуров вежливо сообщил, что господ корреспондентов в
порту ожидает их шлюпка, которая и будет отбуксирована в море. Затем поручик
попросил вернуть ему все имеющиеся при них блокноты и фотографические
пластинки. "Иностранцы" запротестовали, но затем исполнили это требование,
предварительно вырвав все наиболее нужные им листки и сохранив самые
интересные негагивы. Одновременно в руки князя перешло несколько крупных
американских банкнот. Тут же ему был передан и разговор с Ножиным.
С Золотой горы видели, как далеко в море к шлюпке с корреспондентами
