Просто однажды он понял, что он - не он. Это взволновало его, но... тому
Стерху это было, как всегда, до лампочки. И медленно происходило
распределение всего на круги своя, и каждая вещь, как бы то ни было, в любом
случае входила в свою маленькую вечность, где радость и краски, каких еще
нет, а лишь грядут, и свет, и любовь, и то, чего нет и найти невозможно, но
что приходит, когда все выскальзывает из ваших рук, и вы тет-а-тет сначала с
пустотой, а затем с тем, что правит Игрой и одно во всех и вся, а затем...
О, далее смыкаю уста, ибо эта вещь столь же проста, сколь непостижима.
x x x
Взгляд изнутри, со дна черных зрачков, видение "над", со стороны, в
полном отрешении; рука весело, игриво, не поспевая за карандашом несет
святой (для меня) бред (для других), и тот, кого изображаю, так или иначе
найдет приют во мне, в мире меня... Ну, как еще сказать?.. Велика роль
восставшего поперек закона, и во все времена такие (редкие) особы (весьма
распространенными) особями либо не замечались, либо уничтожались. Часть
игры? То, что вопрошает, в любом случае не вместит этого... Как Ты считаешь
должным быть, так и будет. Изменить лишь отношение. Затем полная отдача. И
далее будет видно, все яснее, как становится все яснее видна дальняя
перспектива по мере восхождения на холм.
Проникновение.
Маленький Стерх стал странником. Это решение возникло спонтанно. Оно не
зрело в прошлом и ничего не обещало в будущем. Лишь некое желание
неизведанного в груди и стремление идти-идти-идти в ногах являлись стимулами
этого решения. Удушающие заботы, невыносимые разговоры и весь багаж масок
был оставлен ненужной серой грудой на полу его комнаты, лунный свет тихо
подбирался к этой груде, печально улыбаясь ее обреченности. Заботы суетились
по мере приближения лунного света все больше, все напряженнее, забираясь
вглубь кучи, боясь, что он высветит их ненужность и иллюзорность; они
испуганно перешептывались, хватаясь и прячась друг за друга. Разговоры вели
напыщенные речи о своей нужности, научности и, вообще, необходимости в
обыденной жизни, не подозревая, что через пару минут будут аннулированы в
своей поверхностной важности потусторонностью белесого блика. Маски
испуганно корчились, чувствуя, что на этот раз им никого не удастся обмануть
фальшивыми гримасами и резиновыми улыбками. Вся куча этого хлама, оставшаяся
без хозяина, тихо трепетала, медленно засыпая, уходя в царство дяди Морфи, -
может быть единственное место, где они могли бы вдруг обрести свою
реальность.
А Стерх бесшумно пронесся сквозь пригород, низводя великолепие красы
оливками глаз прямо в гущу своего искрящегося существа. Великолепием была
луна, несущаяся вровень со Стерхом где-то там, за тучами; ее смутный лик,
прозрачной бледностью своею тревоживший сны детей, плохо укрытых одеялами от
этого проникающего голубого света, этот лик заглядывал в глаза Стерха, не
находя там чего-то, тревожась; и он сам, переставая быть Стерхом, не находил
себя в глубине блестящих глаз, где лишь ветер, восторг, и... смутный страх
бились в тревожно-лихорадочном... оцепененьи (да, лишь луна может так
примирять противоположности). Великолепием было живое молчание поля,
обнимающее Стерха серебряными обЦятиями, безмолвным гулом заставляющее
сознание переместиться из мира домов и машин в мир фантазии и сказок... или?
Реальности?.. "Ну нет, все это игра воображения!" - стерховы мозги доставали
его своей практичностью. - "Ну чтож, молодой человек. Одним экзотическим
бездельником больше. Ладно-ладно, бегите. Но не промочите ноги..."
Как-то незаметно пронеслась граница пригорода и поля, где урбанизация,
терпя потери, вынуждена была отступить перед натиском архаичного
материнского полевого спокойствия. Ноги успокоились и дали телу отдых и
возможность обрести монолитное созерцание вечно новой ночи. Стерх осторожно
ступал по траве, чувствуя холодок от пропитавшей обувь и добравшейся до кожи
ног росы. Он вздрогнул: неясная тень маячила справа, метрах в двадцати,
выделяясь застывшим пятном или... замершим, готовым к прыжку "нечто". Стерх
с усилием расслабился и отогнал неприятную дрожь в теле, ушедшую через ноги
в землю. Подошел ближе. Это был сруб колодца, стоявший посреди луга, как
знак человеческой власти, а проще, как признак пастбища. Он предназначался,
чтобы поить в знойный день коров и лошадей. Стерх прошел мимо. Он задумался
о природе ночных страхов, делающих из человека пугливого зайца, боящегося
собственной тени, оживленной лунным светом, и шума собственных шагов в
загадочной тишине. Вот и сейчас он ощущал этот эффект: шорох его шагов как
бы раздваивался и возникало ощущение, что за ним след в след кто-то шагает.
Стерх знал, что, если оглянется, то увидит лишь простор поля с кромкой леса
вдали, но он не оглядывался, а шел, наслаждаясь восторгом подкатывавшего к
горлу детского страха, заставляющего детей всех времен и народов искать
спасения под одеялом. Эффект двойных шагов за спиной все усиливался, что
было следствием приближения к периферии леса. Стерх пожалел, что он был
один, и не с кем поделиться переполнявшими его чувствами.
...Негромкий кашель за спиной заставил его ноги стать ватными, а голову
пустой и звенящей от отсутствия каких бы то ни было мыслей, кроме одного
безмолвно вопящего страха, острого желания оказаться как можно дальше
отсюда, с головой под одеялом, с заткнутыми ушами, зажмуренными глазами и
захлебнувшейся во вдохе грудью. Время тягуче загустело. Он с усилием
обернулся, пытаясь сглотнуть ком в горле, и увидел перед собой фигуру
человека в шляпе, в плаще и с посохом:
- Вы успокойтесь. Вы очень чувствительны, я знаю. Как и каждый из нас.
- голос незнакомца был хрипл, но просторен, напоен ветрами и ромашковым
ароматом. - В конце концов, раз уж вы видите меня, значит ваше решение стать
странником необратимо". - человек в шляпе оглядел Стерха - Да, порядочную
кучу хлама, должно быть, оставили вы дома, раз так летите. Прямо, как
бумажный змей. У вас выросли крылья? - человек засмеялся звучно и широко,
затем обернулся по сторонам:
- Ладно, мое дело сделано, начало положено; до следующей встречи!"
Он развернулся и быстро зашагал, непостижимо исчезая в пространстве
далей, растворяясь в просторе того, что было настоящим: поля, леса, неба,
луны.
Стерх медленно оттаивал. Первым начал работать ум, наводнив
полупарализованный страхом, но уже начинающий подавать признаки жизни мозг
потоком мыслей и предположений, устроивших в голове дикую пляску, пока Стерх
ударом воли не заставил их вести себя потише. Спазмы в горле, груди и животе
прошли, затем спокойствие спустилось в ноги, заставив их подогнуться и
вытянуться на траве без сил, вопия о, хотя бы, минутном отдыхе. Стерх
сознавал, что вырос он в аристократической семье "злобствующих"
материалистов. Что некоторые вещи он, как и его родители, скорее приписал бы
галлюцинациям и бреду, чем видимой реальности; но это были смутные, к тому
же уже всем известные и скучные доводы, да и ко всему же... Стерх встал,
подошел к месту, где стоял незнакомец, вгляделся: трава была примята, ясно
виднелись две ямки следов от "от чьих-то" ног, а в росистой серебристой
траве - темная дорожка, ведущая к (Стерх вскинул голову: Полярная звезда
чуть спереди и слева) северу. По телу пробежали волны мурашек, ноги
наливались силой, как бы подстегивая, мол: "Встречи встречами, а мы хотим
активности". И Стерх пошел снова. Реальность вокруг теперь имела совсем
другую окраску. Можно сказать, что сейчас уровень вибраций его сознания
изменился, открыв ему дверь в неведомое; но и, заодно, открыв неведомому
дверь в него. Он не имел деда, могущего просветить его магическое незнание.
Стерх увидел впереди темную полоску. Он приближался, запахло камышами.
Шелест воды... Река тихо охала, вздыхала, о чем-то устало нашептывала
берегам, - мистически застывшим стражникам, не внемлющим ни мольбам своей
пленницы, ни угрозам своей разрушительницы, размывающей их зыбкую песочную
плоть. Волосы Стерха встали дыбом, он не мог заставить себя подойти к реке
поближе. Страх, тьма, неведомые звуки в тишине: о!, все это, видно, пришло к
нам еще от давних предков, чутко прислушивавшихся к полной опасностей
мрачной ночной неизвестности и в панике убегавших от жестоких саблезубых
тигров и всяческих зубастых дьяволов. О!, напряжение в груди нарастало, но
он заставил себя сделать несколько шагов, еще несколько... Вот он на берегу.
Река шептала, как и века назад, о чьих-то горестях, печалях; она, словно
старушка в чепце, полушепотом перечисляла имена ушедших во мрак небытия...
или бытия другого рода. Размеренно-спокойно и в то же время чуть суетливо
катила она свои черные в этот час воды в бесконечность (имея в виду именно
это), и камыши, казалось, стремились туда же, вдаль; они не хотели торчать
на месте, но им не хватало силы стремления. Они были гибки, податливы и
малость индифферентны в своем пребывании в теплом речном иле. Они
оправдывались тем, что там, ниже по течению, их никто не ждал...
Пугливой тенью Стерх вошел в воду прямо в одежде и долго стоял, пока
ноги не задубели и дрожь не пошла по всему телу, обычная, "нормальная",
человеческая дрожь: мелкие сокращения мышц от переохлаждения организма,
защитная реакция тела. Он был в большом поле, крохотный Стерх, зачем-то
забравшийся так далеко от дома, да еще и ночью, в эту глушь. Ночью нужно
спать. А днем читать книжки, есть и разговаривать. А не мерзнуть тут, в
глупейшем положении, стоя выше колен в воде... Зубы стучали, руки тряслись,
ну, достаточно...
- Бог помощь, только, сдается мне, не сезон для купания, ведь осень. -
Стерх вздрогнул так сильно, что по реке пошли волны, ему вмиг стало жарко,
лоб взмок от пота, а и без того огромные глаза расширились в пол-лица. Дом,
день, еда, разговоры улетели чайками прочь. На берегу, там, где он вошел в
воду, сидели рядком несколько мужчин... нет, там было даже две женщины.., и
все как один смотрели на него. Он внутренне выругался на себя, подстегнул,
убедил того, кто был Стерхом, не валять дурака, а выбраться на берег и
выяснить все в конце концов... Несколько рук одновременно протянулись к нему
для поддержки, он замер, разжал кулаки, подумал, вздохнул полной грудью и
взялся за них обеими онемевшими от холода ладонями...
О! Это была вечность в осязаемом касании. Свет в глазах странников сиял
ярче пламени костра, освещавшего их убогие одеяния. Они сидели кружком
вокруг пылающих поленьев, а на шестах висели для просушки стерховы брюки,
кеды и носки. От них валил пар, как и из стоявшего на углях котелка. Один из
новых друзей Стерха взял котелок за ручку и стал разливать в кружки
душистейший, ароматнейший отвар, кто-то достал хлеб, кто-то распаковал
коробку рафинада, протянулась рука с куском масла в пакете. Ему налили
кружку и сунули под нос бутерброд.
- Как там мои? Небось волнуются. - Стерх жевал пищу, вкуснее которой,
казалось, он не пробовал за всю свою жизнь; или просто он был голоден до
такой степени, что обычный хлеб казался амброзией? Крохотный Стерх внутри
все еще пытался убедить его в необходимости общепринятых мерок, рамок,
моралей...
- "Да, - говорил он, - если мама увидит, что моя постель пуста, то-то
будет шуму... - На него недоуменно пялились и отворачивались, пряча в
кулаках улыбки. - "И где же таки мой Стерх?" - скажет она. - "Я ведь..."
- А кто такой Стерх? - спросил как бы между прочим кто-то из сидящих;
