- О, мой портрет с надписью: "Думай обо мне!"
- Ясно, - сказал Савл. - Прошу прощения за тупость. Знаешь, Мэт, как только
меня начнет заносить, советуй мне переброситься словом с этим мужиком.
- О, но как же это? - Аруэтто испуганно смотрел по очереди на Мэта и Савла.
- Я вовсе не хотел никого обидеть!
- Да, конечно, нет. Все понятно, - успокоил его Савл. - Просто вы видите
очевидные вещи, которые ускользают от нас обоих - мы пытаемся придумать что-
то более сложное, мудреное. Итак, ученый Аруэтто, вы представляйте себе
автопортрет с этой самой надписью, а мы тем временем станем сосредоточенно
глядеть на портрет брата Фомы.
- Думаете, что-нибудь получится? - с сомнением в голосе спросил Аруэтто.
- Кто знает. Попытка не пытка. Стоит попробовать!
- Попробуем, - уверенно проговорил Аруэтто и пожал плечами. - Ладно, вот
вам мой портрет. - Ученый старательно сдвинул брови, и в воздухе повисла
миниатюра, заключенная в резную рамку. Лицо получилось похуже, чем на самом
деле, но между тем осталось узнаваемым. Ниже лица располагалась небольшая
металлическая табличка, на которой были выгравированы слова: "Думай обо мне".
- Есть контакт.
Савл закрыл глаза и взял Мэта за руку. Мэт ответил ему крепким пожатием,
тоже закрыл глаза и представил лицо брата Фомы. Затем он как бы расширил
обзор и представил себе всю фигуру целиком - брата Фому в монашеской рясе с
миниатюрным портретом Аруэтто в руке.
- Руку, Аруэтто, - сказал Мэт.
- Руку, - эхом отозвался Савл.
Мэт почувствовал, как рука Аруэтто сжимает его запястье.
- Я взял тебя за руку, верховный Маг? - воскликнул ученый.
- Держитесь крепче, - проговорил Мэт сквозь стиснутые зубы. - Если что и
случится, то очень скоро.
И он вдруг почувствовал себя так, словно кто-то смотрел ему в спину, но не
просто смотрел, а как-то очень сильно, если можно так сказать. И еще ему
казалось, будто бы он вышел из тени под лучи полуденного летнего солнца где-
нибудь в Неваде. Издалека донесся голос Савла:
- Есть контакт! Ну-ка, Мэт, а теперь какую-нибудь прощальную песенку,
только в прошедшем времени. И Мэт подпел товарищу, хотя тональность явно
спутал:
Чего мы тут оставили,
О том не будем сожалеть мы,
Но мы уже отчалили,
Счастливо, колдуны и ведьмы!
Не видно звезд, за нами хвост,
Угрюмы небеса,
Ясна угроза? Трепещи, Ребозо, -
Поднимаем паруса!
Казалось, ткань вселенной перекрутилась и начала рваться вокруг них. Мир
покачнулся. Мэту хотелось сжать ладонями уши, но вместе этого он крепко сжал
руки спутников, изнемогая от чудовищного треска. К тому же его качало из
стороны в сторону. Как сквозь слой ваты, прозвучал тревожный вскрик Аруэтто и
восторженный - Савла. Сам Мэт закусил губу до боли и надеялся, надеялся,
надеялся, надеялся на лучшее.
А потом вроде бы мир начал приходить в равновесие, и Мэт постепенно
догадался, что все пертурбации происходят в его желудке, а не вокруг. Он не
без трепета открыл глаза...
И обнаружил, что находится в небольшой, но просторной комнате, в открытые
окна которой льется солнечный свет и доносится запах цветов. Мэт увидел
покрытые простой светло-коричневой штукатуркой стены и темные перекрытия,
поддерживающие потолок, и монаха, сидевшего на высоком табурете, с восторгом
взирающего на их троицу. Мэт узнал брата Фому. Правда, он оказался не совсем
таким утонченным, каким его представил Аруэтто. А в правой руке монах держал
миниатюрный портрет своего друга.
- Боже мой, Аруэтто! - вскричал брат Фома неожиданно глубоким, гортанным
голосом. - Какая радость - видеть тебя! Сколько лет, сколько зим! Но кто эти
твои чудесные спутники?
Только Мэт собрался ответить, как мир потемнел и все вокруг него снова
завертелось.
ГЛАВА 22
Мэт ужасно обрадовался, когда, придя в себя, очутился в той же самой
комнате. Ему-то показалось, что Ребозо вытянул его отсюда колдовством, - он
так и сказал, но брат Фома заверил его:
- Здесь тебя не сможет коснуться никакое злое колдовство. Нас окружает
удивительная святость, слишком много молитв постоянно пребывает в воздухе. -
Потом брат Фома нахмурился. - Конечно, если бы ты пожелал, чтобы силы Зла
коснулись тебя, если бы какая-то частица тебя - пусть даже сам ты не хочешь в
этом сознаться - потянулась бы ко Злу, пожелала бы его касания, то тогда бы
ты пробил брешь в нашей обороне.
- Не думаю, чтобы даже мое подсознание хотело такого, - хрипло пробормотал
Мэт. - Я слишком хорошо представляю себе последствия.
- Вот, выпей. - И монах поднес к губам Мэта кубок. - Осторожно, это бренди,
но глоток-другой тебе не повредит, а щеки твои, глядишь, порозовеют.
Мэт осторожно глотнул, и горячая жидкость обожгла язык, пробежала по
пищеводу, спустилась в желудок. Он выдохнул, ожидая увидеть огонь, но вместо
этого неожиданно для себя резко сел.
- Да уж, - сказал он сипло. - От этого змея бы встала на дыбы. - Сделав еще
глоток, он заявил: - Отличный напиток.
- Может быть, глотнешь немного воды? - улыбнулся брат Фома и протянул Мэту
другой кубок.
Мэт взял у него кубок, а монах отвернулся и подал бренди Савлу, затем -
Аруэтто. Оба спутника Мэта (что его, кстати, несколько утешило) тоже имели
зеленоватый оттенок. Бренди и их подкрепило, щеки у всех порозовели, хотя за
пивка и им потребовалась.
- Вот не думал не гадал, братцы, что у вас тут водится бренди, - удивился
Савл.
- У нас винным погребом заведует весьма одаренный в виноделии монах, -
объяснил брат Фома.
- Ага, значит, это новейшее изобретение, - кивнул Савл. - Уверен, оно
получит распространение.
- Что ж, похоже, вы немного оправились. - Брат Фома потер руки и обвел
лучистым взором трех бедолаг, которых он устроил, как мог, на грубых
деревянных скамьях. - Как это славно с вашей стороны - навестить бедного
монаха, пребывающего в одиночестве! Но скажите мне, чем я обязан радости
вашего посещения, учитывая то, что оно так неортодоксально началось?
Он соблюдал вежливость, однако было видно, что любопытство его так и
раздирает. Он выслушал всех троих, потом долго задавал вопросы, вытащив в
конце концов из каждого все сведения, до последней унции. Наконец он
откинулся назад на своем высоком табурете, оперся спиной о письменный стол и
довольно долго удовлетворенно кивал, радуясь, что выслушал всю историю от на
чала до конца.
- Итак! - возгласил брат Фома. - Вы имели дерзость выступить против Зла,
вершащегося с дозволения короля Бонкорро, или, говоря иначе, вы дерзнули
помочь ему искоренить то Зло, которое осталось в стране после правления
короля Маледикто. Вы-то сами понимаете, чем именно занялись?
- Пожалуй, что искоренением, - подал голос Мэт. - Я видел канцлера Ребозо.
- Репутация у него неважная, - согласился брат Фома. - Хотя многие
полагают, что это из-за того, что он пресмыкается перед королем и делает все,
что ему прикажет его величество, хорошее это или плохое.
- Он предпочитает плохое, - возразил Мэт, а Аруэтто с ним согласился. -
Бросьте вы говорить о репутации, брат Фома. Она совершенно ни при чем. Он
грубый и жестокий человек, он наслаждается чужими страданиями.
- Ты так говоришь, опираясь на собственный опыт? - с интересом спросил брат
Фома.
- Да! - хором ответили Мэт и Аруэтто.
Монах соединил пальцы рук.
- И что вы предлагаете с этим Делать?
Аруэтто и Савл обменялись непонимающими взглядами, но Мэт, старательно
выговаривая слова, проговорил:
- Король изо всех сил изображает из себя материалиста, не верящего ни во
что, кроме вещей, которые он может увидеть и подержать в руке или попробовать
на вкус. В итоге он уже сделал значительные успехи в деле превращения
Латрурии в светское государство.
Брат Фома нахмурился.
- Но нам всем приходится соприкасаться со светской, мирской стороной жизни.
Собственно, светский и мирской - это одно и то же.
- Верно, но большинство людей смотрят дальше своего носа, дальше этой жизни
- в жизнь следующую. А король Бонкорро старается убедить себя самого и свой
народ, что существует только этот мир, только эта жизнь.
Брат Фома поджал губы и, уставившись в одну точку, присвистнул.
- Вот-вот, - кивнул Мэт. - Он перегибает палку, верно?
- Не то слово! Нет ничего дурного в том, чтобы пытаться пережить испытания
и тяготы этой жизни, нет ничего дурного и в том, чтобы искать мирских
радостей, покуда ты при этом не приносишь никому боли...
- А вы уверены в том, что вы не еретик? - вмешался Савл.
- Совершенно уверен, - усмехнулся брат Фома. - Но папа и его кардиналы
сомневаются. Между тем вы меня спрашиваете, и я буду вам отвечать. В конце
*.-f.", Христос учил нас отдавать кесарю кесарево. Я это понимаю так, что мы
должны уделять некоторое внимание мирским делам.
- Некоторое, - поднял руку Мэт. - Но не все.
- Безусловно, не все. Ни в коем случае. Мирской путь жесток. Здесь
сильнейший пожирает слабейшего и даже втаптывает слабейшего в грязь. Мы
говорим о рабстве, мы говорим о том, что кто-то пресмыкается перед знатными,
об угнетении -простонародья, мы говорим о том, что некоторые пытаются выжать
все удовольствия из жизни, до последней капли, не обращая при этом ни
малейшего внимания на то, что кому-то из ближних из-за этого может стать
очень больно. Нет-нет, мирская жизнь, лишенная уравновешивающих ее духовных
ценностей, безусловно, приведет ко Злу. А именно на этот путь король Бонкорро
поставил каждую живую душу в своем королевстве!
- Пока все так и есть, - согласился Мэт. - Но если бы нам удалось
заинтересовать его кое-какими моральными принципами, может быть, мы смогли бы
уравновесить это скольжение вниз и даже повернуть все в другую сторону.
- И как же это может вам удасться? Он не желает иметь ничего общего с
религией!
- Нет, - кивнул Мэт. - Не желает. Но его интересуют древние науки, писания
греков и рэмлян.
- Это правда? - медленно спросил брат Фома, повернув голову к Аруэтто.
Ученый выставил перед собой руки, как бы отталкивая кого-то.
- Не надо меня в это впутывать, умоляю! Я прежде всего верю в Бога, а потом
уже в человечество. Ты хотел бы, чтобы этот светский король стал гуманистом?
- Да, - отозвался брат Фома, и в глазах его загорелись веселые огоньки. -
Это привьет ему нравственность и этические принципы!
- Но я не учитель!
- Только потому, что вас никто об этом не просил, - напомнил старику Мэт.
- Король Бонкорро не попросит меня, чтобы я учил его!
- Поспорим?
- Я поспорю, - вмешался Савл. - Я поспорю, что канцлер Ребозо Аруэтто на
милю к королю не подпустит!
- Верно. Аруэтто потребуется некоторая защита. - Умные глаза брата Фомы
стрельнули в Мэта и Савла по очереди.
- Да, мы с Савлом - неплохая защита, это верно, - согласился Мэт. - Но дело
в том, что Савл и сам у нас светский гуманист, а у меня - хоть отбавляй
слабости в духовных вопросах. Не могли бы мы возыметь какое-нибудь прикрытие
в этом смысле?
Брат Фома вздохнул.
- Что мы можем предложить, кроме молитв, однако я не стану опережать
события. Мне трудно решить такой важный вопрос. Вам следует переговорить со
святым отцом, и пусть он решает, в чем ваша мудрость, а в чем - глупость.
- С папой? - выпучил глаза Мэт.
- Именно. Я договорюсь об аудиенции.
- Что ж, нас только трое, - сказал Мэт. - Не слишком представительная
компания, но если попробовать, то, может, и удастся его убедить.
Единственная сложность состояла в том, что Мэт понятия не имел, в чем же
именно он будет убеждать папу.
- Позволить вам покинуть Ватикан? - улыбнулся папа. - Что же в этом такого?
