их от вашего мужа, как взятку. Ваша лояльность мужу несомненна, миссис
Стрикленд, но она теперь бесполезна. Итак еще раз: выходил ли ваш муж
из дома в ранний утренний час после вечеринки или нет?
- Можно ли принудить меня выступать против моего мужа?
- Нет, принудить вас нельзя.
После этого она замолчала. Как раз этим она уличила его еще больше.
Он видел, как они торжествующе переглянулись. Внезапно страх охватил
его. Пришло время, когда он должен пойти своим последним козырем. Это
было единственное, что могло его спасти.
- Флоренс, покажи им лист бумаги! - неожиданно вырвалось у него. - Тот
лист бумаги, который я отдал тебе!
Она непонимающе посмотрела на него.
- Какой лист бумаги, Хью? - спросила она наконец.
- Флоренс... Флоренс...
Им пришлось удержать его в кресле.
Она смущенно покачала головой.
- Единственное, что ты отдал мне, было...
- Да? Да? - спросили все разом.
Она взяла свою сумочку, помедлила, потом вытащила из нее бумажку.
Камерон схватил ее. Она не подала ее ему, но и не сопротивлялась, ког-
да он взял ее у нее из рук. Она была настоящей леди и не могла позво-
лить себе сопротивляться.
- Чек на 500 долларов, - прочитал Камерон вслух. - Выдан на предъяви-
теля. Дата 30 мая, накануне убийства...
"Она перепутала и сожгла не ту записку. Она сделала ужасную ошибку...
Сожгла записку, которая могла спасти его, а вместо нее сохранила
чек... Эту ошибку уже не поправишь, но чек выдан на предъявителя. Им
может быть любой человек. Это еще ничего не значит, потому что он..."
Камерон перевернул бумажку.
- Подпись, - сказал он, - Эстер Холлидей.
Наступила мертвая тишина. Затем вскрикнул Стрикленд:
- Нет! Этого не может быть! Чек не был подписан, когда я взял его! Это
не ее подпись! Это невозможно! Она уже была мертва, когда я... Это
подделка! Кто-то другой мог...
Вдруг он встретился взглядом с Флоренс. Она была какая-то необычная -
холодная, расчетливая, почти торжествующая. Он внезапно прервал нача-
тую фразу и больше ни слова не сорвалось с его уст.
Камерон опустил руку.
- Вы только что сказали, что она была мертвая, когда вы взяли у нее
чек. Естественно, это так и было. Перед тем, как забрать чек, вы долж-
ны были убить ее.
Он обратился к своим спутникам:
- Дело ясное, господа! Следы царапин, которые эта леди оставила ему на
память - определенно косвенная улика. Мы должны сделать с них пару
снимков, пока они совсем не побледнели.
Они помогли Стрикленду подняться. Он не мог без посторонней помощи
стоять на ногах. Она же, напротив, продолжала сидеть. На ее губах ле-
жала холодная, застывшая улыбка, которая выражала удовлетворение и
утоление жажды. Эта улыбка выглядела ужасней, чем маска смерти на лице
Эстер Холлидей.
С умоляющим взором он обратился к Камерону:
- Разрешите мне на одну минутку поговорить со своей женой? Только одну
минутку, прежде чем вы меня уведете.
- Мы не можем выпускать вас из поля зрения, мистер Стрикленд. Вы арес-
тованы.
- Ну так здесь, в этой комнате... немного в стороне, пожалуйста...
- Вашу сумочку, миссис.
В виде предосторожности он забрал у нее сумочку на случай, чтобы она
не передала ему оружия или яд. Но она не собиралась этого делать. Она
была сама своего рода смертельным оружием, своего рода ядом.
Она поднялась и разрешила ему подойти. Она была такая же холодная и
такая же очаровательная, как всегда.
- Почему ты так со мной поступила, Флоренс? Я не убивал эту женщину.
Она заговорила очень тихо, так, что кроме него, никто не мог разоб-
рать:
- Я знаю, что ты не убивал ее, Хью. И это было, пожалуй, самой большой
твоей ошибкой. Если бы ты это сделал, то твой поступок, наоборот, был
бы мне приятен... Тогда я была бы с тобой и стала бы бороться за тебя
до самого конца! Но ты этого не сделал, и в этом твоя вина по отноше-
нию ко мне, как я уже объяснила... Я не люблю неоплаченных счетов...
Ты должен заплатить, Хью! А эти три года унижений стоят дорого, очень
дорого...
Где-то позади них послышалось звяканье металла, видимо, кто-то приго-
товил пару наручников.
Она стояла и улыбалась ему - такая холодная, такая очаровательная, та-
кая невозмутимая.
ГЛАВА 4. ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА.
Была еще ночь, но уже близился рассвет. Проснувшись, она лежала совсем
тихо и в отчаянии молилась, чтобы этот день подольше не наступал. Ус-
тавившись в темный потолок, думала она о боге войны Марсе, который так
быстро разрушил ее счастье.
И пока она молилась, она крепко сжимала его руку. Самую дорогую руку
во всем мире.
Некрасивая рука. Неуклюжая, жилистая, мозолистая и с прокуренными
пальцами. Но, Бог мой, какая рука!
Она повернулась на бок и поцеловала ее еще и еще.
Зазвенел будильник, но она быстро остановила его. Затем встала с пос-
тели, взяла свое платье и нижнее белье и закрылась в крошечной ванной,
намереваясь потихоньку одеться, чтобы не разбудить его. Там она начала
плакать. Она проливала свои слезы беззвучно, зная, что наступили пос-
ледние часы перед разлукой.
Потом она подошла к кровати и нежно разбудила его.
- Любимый, - сказала она. - Пора в путь. Война ожидает тебя.
Он открыл глаза и спросонья зевнул.
- Верно, - размышлял он вслух, - сегодня сбор и выступление.
Он вскочил с постели.
- Твой бритвенный прибор наготове на раковине. Лезвие я сменила. И на
комоде лежит чистое полотенце.
Это было последний раз, когда она могла позаботиться о нем.
Он принял душ, побрился и оделся. Они сели за стол завтракать.
- Тебе страшно? - спросил он.
- Нет, - сказала она и робко улыбнулась. - А тебе?
Он пожал плечами. Он был правдивее, чем она.
- Прямого страха нет. Я взволнован, как перед экзаменами. Или как в
первый день моей женитьбы. Перед ней, а не после.
- Может быть, включить радио? - неуверенно спросила она.
Он с сомнением посмотрел на нее.
- Что могут передавать так рано утром? Мы включим его попозже.
И затем:
- Давай лучше посидим. Только с тобой вместе.
Она вздохнула. Именно этого она и желала. Через некоторое время он по-
ложил салфетку на стол.
- Я полагаю, что должен теперь...
- Еще только чашку кофе, - поспешно предложила она. - Только одну чаш-
ку.
- А ты?
- Я выпью вместе с тобой.
Она налила ему полную чашку.
Снова она стала молиться. Молилась о чашке кофе так, чтобы он не заме-
тил:
"Ну, еще немного... Продли еще немного. Пусть чашка не опустеет...
Пусть свершится чудо!"
Мужество снова покинуло ее.
С завтраком будет покончено. Навсегда. Нет, нет, он снова будет, - она
стала быстро думать о чем-то другом и вдруг закрыла лицо руками.
- Нет, не плачь, - попросил он, целуя ее. - Ты должна обещать мне не
плакать.
Она подала ему плащ и протянула ему небольшой приготовленный накануне
пакет, который он должен был взять с собой.
- Я хочу проводить тебя до железной дороги, - сказала она.
Она решилась обратиться к нему с этой просьбой только теперь, когда он
уже уходил, из боязни, что он не разрешит ей.
- Я должен сначала явиться на сборный пункт. Нас собирают там, а затем
мы все вместе едем на станцию.
- Хорошо, тогда я провожу тебя до сборного пункта.
- Но товарищи могут подумать...
- Я не стыжусь показать людям, что я люблю тебя.
Это подействовало.
- Ну, хорошо, но только до угла, не до входа.
Они сели в автобус. При посадке она уцепилась за него. Она чувствовала
себя, как на дороге к эшафоту. Потом они дошли до угла.
- Это на той стороне, - сказал он.
Там стоял большой коричневый многоквартирный дом. Сборный пункт был на
первом этаже, на остальных размещались жилые квартиры. Из одного окна
женщина вытряхивала пыльную тряпку. Они безмолвно стояли друг против
друга, не зная, что еще сказать.
- Теперь я должен идти...
Они поцеловались, и затем еще раз. Снова и снова. Наконец он сделал
шаг назад.
- Теперь иди домой. Больше не стой здесь.
- Да. Нет.
Она подняла руку и помахала ему, сказав при этом напоследок:
- Смотри, Бэкки, я больше не плачу. Разве я тебе это не обещала? Пос-
мотри, я и в самом деле не притворяюсь.
Затем, на смену мужеству, к ней пришел страх. Уголки ее рта начали по-
дергиваться. Она быстро повернулась и ушла.
На углу находилась аптека, дверь которой, к счастью, была открыта. Она
нашла там убежище.
Она плакала, как не плакала еще никогда в жизни. Заранее оплакивала
все грядущие годы, заранее оплакивала всю эту войну. Долго она стояла
у входа в ожидании, когда он с товарищами промарширует. Она полагала,
что, рано или поздно, они должны здесь пройти.
Аптека имела двойные стеклянные двери. Она стояла так, чтобы он не
смог ее увидеть. Это было хорошее убежище. Она могла просматривать всю
улицу, не будучи сама замечена.
Они шли по двое в шеренге. Он был третьим от конца. Он развлекался
непринужденной беседой с рядом шагающим человеком.
Она положила руку на стекло двери, словно хотела выбежать и задержать
его, но он уже прошел мимо.
- До свидания, Бэкки, - прошептала она. - До свидания, мой любимый!
Он носил его с собой, как некую драгоценность, как талисман, могущий
защитить его от всего в мире, как сокровище, принадлежащее только ему
одному. Это было письмо от нее.
"Мой любимый, мой единственный муж! Я написала тебе 11 писем, но ни
одного не отослала. Со всех сторон мы слышим: "Вам нужно поднять дух,
вы должны писать только о радостных вещах, вы должны поддерживать хо-
рошее настроение". Я знаю все это. И я даже пыталась так писать, но я
не хочу этого. Почему я должна тебе лгать? Я тебе никогда не лгала.
И это мое двенадцатое письмо совершенно правдивое. Его могут перехва-
тить, могут половину вырезать, но меня это не трогает.
Я не могу больше. Я вижу тебя везде, ты повсюду, куда я только не пой-
ду. Бог не должен допустить, чтобы было столько горя, так много слез и
боли. Если это происходит по его желанию, значит, он большой обманщик.
Когда я сажусь за стол обедать, то вижу тебя, сидящего напротив. Ты
ничего не говоришь, однако это ты. Если я иду по улице, то чувствую,
что ты рядом, но когда я задаю тебе какой-нибудь вопрос, ты не отвеча-
ешь.
И когда я достаю из почтового ящика воскресную газету, то никто не
выхватывает ее у меня из рук и не перебирает все страницы, чтобы найти
отдел юмора. И никто не смеется, как ребенок, над шутками.
Ты повсюду, ты везде. Я не могу больше, не могу. Я не жена героя, я
совсем простая жена Бэкки. И больше я не могу. Что я должна сделать?
Как мне пережить все это? Скажи мне, любимый, о, пожалуйста, скажи
скорее, так как я не могу больше вынести этого.
Зарон".
"Я последовала твоему совету, Бэкки, и поступила на работу. Теперь я
работаю на фабрике. Мне хотелось работать в таком месте, где много шу-
ма, яркий свет, много людей и машин. Это для меня новый неизвестный
мир и он отвлекает меня от мыслей о тебе. Шум так велик, что я тебя не
слышу. Свет такой яркий, что я не вижу твоего лица. Этого мне и хоте-
лось. Так будем ожидать, ты и я, пока не кончится война.
Теперь я как машина. Я ничего не ощущаю, я не думаю, я не чувствую бо-
ли. Шум меня так оглушает, что я не чувствую ничего. Я так утомляюсь,
что и ночью бесчувственна. Я и выгляжу, как машина. Темные защитные
очки скрывают мое лицо. Металлический шлем закрывает мои волосы, а ру-
ки мои спрятаны в толстые рукавицы. Комбинезон даже не дает возможнос-
ти узнать, что я женщина.
По крайней мере, я не чувствую больше никакой боли.
И время работает на меня, на нас. Каждый день приближает нас друг к
другу. Ты не веришь, что время помогает нам, хотя мы этого не замеча-
ем? Скажи, что веришь, скажи пожалуйста! В один прекрасный день объ-
явят мир. Помни об этом...
Девушка, работающая за станком возле меня, выглядит так же, как маши-
на, хотя под рабочей одеждой она такая же женщина, как и я. (И что за
