моим подсчетам, они убили около 2 тыс. женщин. Повседневным явлением были
избиения и содержание в карцере без пищи.
Я находилась в лагере до 15 июля 1943 года, когда меня выпустили и я
вернулась домой".
РОЗИКА ШИМКО:
"В конце 1943 года меня перевели в печально известную "башню", где
содержались главным образом еврейки и сербки. Женщины были изголодавшиеся,
изможденные тяжким трудом на полях, которым они занимались все лето и осень.
Поскольку зимой работы для них не было, их заставляли щипать перо. Однако,
по мнению наших мучителей, это было недостаточно продуктивной работой,
поэтому усташи стали методически уничтожать узниц. Каждый день в помещениях,
где размещались узники, появлялся известный своей жестокостью сотник Босак в
сопровождении еще одного усташа, имени которого я не знаю, а также
женщин-усташек Нады Лубурич, Буджон и православной Божицы Обрадович. Отобрав
жертвы, они резали и добивали их в одиночных камерах. Однажды я видела, как
усташка Мая приказала одной ослабевшей женщине встать, а когда та не смогла
сделать это из-за слабости и болезни, задушила ее своими руками. К концу
моего пребывания в лагере появилась еще одна изуверка, усташка Вилма Хорват,
которая убивала такими же способами, о которых я уже говорила".
Из числа усташских преступников был допрошен Яков Маркович, охранник,
служивший в лагере с 1944 года до его ликвидации. Он рассказал следующее:
"...Расстрел производился по плану: мы выводили на лесоразработки по
несколько сот узников и из этой партии две трети расстреливали, а одну треть
возвращали обратно в лагерь. Так мы поступали при каждом расстреле.
Заключенные сами копали ямы, куда мы их потом сбрасывали. Узника,
пытавшегося совершить побег, мы на месте убивали ножом, а матерей,
пытавшихся защитить детей, уничтожали топорами и кувалдами".
Вместе с матерями в лагерь привозили сербских и еврейских детей. Их постигла
участь матерей. Без малейшей жалости их мучили голодом, избивали и убивали.
РУЖА РУПЧИЧ:
"... Во время моего пребывания в лагере начиная с мая и до конца 1942 года
усташи доставляли в лагерь целые партии женщин и детей. Детей сразу отделяли
от матерей, их отправляли на работу в Германию, если же они были
нетрудоспособными, убивали и мать, и ребенка. Дети были в возрасте от 2
месяцев до 10-12 лет. Питание и обращение с детьми в лагере были хуже
некуда. Грудным детям вообще не давали пищи, и они умирали от голода,
остальных же кормили сырым человеческим мясом, от которого они заболевали
поносом, вплоть до выпадения кишок. Спали на полу, почти голые, в результате
чего умирало по 30-40 человек в день. В июле 1942 года усташи отобрали около
2 тыс. детей якобы нежизнеспособных, сложили их штабелями, как дрова, в
одной из комнат и удушили газом. Более здоровых, закаленных детей оставили в
живых, и они, как я уже говорила, продолжали умирать медленной смертью. В
конце концов оставшихся в живых детей погрузили в машины и отправили в Яску.
Когда дети умирали, их трупы складывали в кучу во дворе, откуда могильщики
уносили их на кладбище, но случалось, что отдельные трупы лежали во дворе по
нескольку дней".
ОТО ЛАНГФЕЛЬДЕР:
"... В июне 1942 года прибыла комиссия для осмотра лагеря. В связи с этим
всех детей в возрасте до одного года поместили в усташскую больницу. Как
только комиссия уехала, все дети были убиты".
ЭДО ДОЛИНАР:
"... По моим подсчетам, в лагере было убито от 6 до 7 тысяч детей".
ВИНКО ЗДРАВЕЦ:
"Примерно 22 октября 1944 года усташи уничтожили около 200 детей. Это была
последняя группа детей, находившихся в лагере".
ДАМНЯНА ЗВЕЧЕВАЦ:
"11 октября 1942 года усташи погнали жителей нашего села Кукуневац в лагерь.
Меня вместе с моей семьей затолкали в церковный двор. В тот день мой муж,
покойный Михаиле Звечевац, был убит в Кукуневаце вместе с другими 780
жителями этого села.
В церкви крестьян разделили: мужчин в возрасте от 13 до 50 лет (всего 780
человек) убили топорами и кувалдами.
Мы же, оставшиеся в живых, около 10 часов двинулись к вокзалу. Нас,
партизанские семьи, отправили в лагерь. Мы шли по дороге, но старик Миле
Катич отстал от нас. Подошедший к нему усташ убил его ножом. Спустя
некоторое время усташи сбили с ног дочь Петра и Мары Нежич и зарезали ее.
Так же они поступили с одной старушкой, которая не могла больше идти. Ее
звали Джурджа Крайинович.
По прибытии на станцию в Кукуневаце нас сразу же затолкали в вагоны для
скота и повезли в направлении Банова-Яруги, где поезд на какое-то время
остановился. После этого он поехал в сторону Окучани. На станции нас, женщин
с малыми детьми, посадили в грузовики и привезли в Стара-Градишку.
Нас выгрузили у лагеря, обнесенного забором высотой около 3 метров с тремя
рядами колючей проволоки наверху.
В воротах стояли усташи, которые обыскивали и избивали нас, отбирали деньги,
золотые вещи, одним словом, все, что представляло хоть какую-нибудь
ценность.
В лагере с левой стороны стоял небольшой дом. Туда усташи завели Елу
Джуранович и Мару Вулетич и там убили их.
Стариков - Милоша Цыгановича, Джуро Звечеваца, Петара Джодана, Дане Марунича
и других моих односельчан - разместили на втором этаже здания. Мы же все
остались во дворе и не смели никуда отлучиться, так как у забора на
сторожевой вышке стояли охранники с ручным пулеметом, и стоило кому-либо
отойти в сторону, как его тут же убивали из пулемета.
Одного из наших односельчан - Дане Марунича - усташи принялись жестоко
избивать в его камере. Он стал громко кричать, и они его тут же убили.
Полтора месяца промучилась я со своим 18-месячным ребенком во дворе лагеря,
где одеялом нам служило небо, а простыней - сырая земля. Была поздняя осень,
и мы вместе с моими односельчанами терпели все невзгоды, связанные с
непогодой, а также другие страшные муки.
Из еды мы получали один раз в день заправленную кукурузной мукой баланду с
плавающими горошинами, кусочками картофеля, кукурузной соломой, часто в ней
попадался крысиный помет. Гигиенические условия были ужасными. Я видела, что
утром людей куда-то уводили, и они больше не возвращались. И так было каждый
день!
Как я уже говорила, обращение с нами усташей и усташек было очень жестоким,
просто невыносимым. Я вспоминаю, как узники выкопали в лагере траншею
трехметровой ширины и такой же глубины, вероятно, она послужила могилой для
заключенных.
После месячного пребывания в Стара-Градишке нас, матерей с детьми, собрали и
отправили поездом в лагерь Сисак.
Как только мы прибыли туда, у нас сразу же отобрали детей. Забрали и моего
сына, Михаиле Звечеваца, и больше я его не видела. Женщин тут же отвели в
какое-то помещение, где нас остригли наголо, а затем издевались над нами,
обливая то горячей, то холодной водой, невзирая на наши страдания. В лагере
я сильно страдала от поноса, так как в еду добавляли каустическую соду и
другие "медикаменты". Обо мне заботилась и лечила меня моя односельчанка
Савета Липар.
Мне известно, что детей морили голодом. Четырехлетний ребенок женщины из
нашего села Милицы Шарчевич грыз от голода свои пальцы и в конце концов умер
в лагере от истощения.
Я знаю также, что многих молодых женщин отправляли в Германию, а беременных
- в Ясеновац, где они распрощались с жизнью.
Через 14 дней после прибытия в Сисак мне удалось вместе с женщинами, у
которых был пропуск, бежать и вернуться домой в Кукуневац".
ДРАГА РАДЖЕНОВИЧ-ПАВКОВИЧ:
"Это было в апреле 1942 года, по-моему, в понедельник. Мы с мужем целый день
работали в поле - сеяли кукурузу. Нам уже оставалось засеять небольшой
участок. Но муж, Никола, сказал, что хватит на сегодня, закончим завтра. Мы
пришли домой уставшие, сделали все дела по дому, поужинали и легли спать.
Утром во вторник нас разбудили усташи. Сонных, не одетых, нас погнали на
школьный двор. Сказали, что будут выступать перед нами с речью, приказали не
беспокоиться и не разбегаться.
Речь должен был произнести усташский сотник, имени которого я не помню, но
он так и не появился. Когда же все собрались возле школы, нас погнали к
шоссе. Это шоссе, которое ведет от Липика к Окучани и Босанска-Градишке. На
шоссе уже стояли грузовики и "черный ворон".
Нас в спешном порядке затолкали в грузовики и повезли на восток по
направлению к Окучани, а затем в лагерь Стара-Градишка. При погрузке в
машины нас отделили от мужчин, а когда привезли в лагерь, то всех мужчин
старше 15 лет развели на одну сторону, а женщин и детей - на другую.
Я помню какую-то хибару, напоминающую свинарник, длинную и низкую,
расположенную рядом с "башней". В нее втиснули столько узников, что там
нельзя было пошевелиться. В конце этого строения было одно маленькое
окошечко, через которое оно проветривалось.
В этом аду нас держали двое суток. Днем нас допрашивали, интересовались, где
наши мужья, хотя прекрасно знали, что наших мужей отделили от нас еще на
шоссе и тоже отправили в лагерь. После этого нас поместили в печально
знаменитую "башню".
Иначе как кошмаром, который неведом людскому роду, это не назовешь. Внутри
"башни" были только голые стены, помещение было битком набито измученными
голодом и жаждой женщинами и детьми. "Башню" окружал высокий каменный забор
с колючей проволокой. Наверху дежурили усташские охранники. Усташи были и
внизу, среди узников якобы для поддержания порядка, а в действительности они
мучили и убивали несчастных женщин и детей. Насколько я смогла узнать, среди
узников были женщины и дети из наших трех сел, имевших общее название
Голеши, в которые входили: Раденовичи, Райчичи и Милисавцы; были также
заключенные из Млаки, Ясеноваца, Босанска-Дубицы и Хорватска-Дубицы, а также
из других мест.
Этот кошмар продолжался три недели. Нас мучили голодом и не давали пить.
Когда нам приносили еду, то она состояла из баланды из кукурузной муки,
вместо соли туда сыпали каустическую соду, от чего внутри все горело, а воды
нам не давали. Да и такую пищу мог получить только сильный, так как за еду
дрались, отталкивая друг друга. Те же, кому не доставалось, умирали с
голода. А что могла сделать я, имея на руках двух малых детей? Одному было
девять месяцев, а второму три года. Если мне и удавалось пробиться к котлу,
то еду мне приходилось наливать в уголок фартука, который был на мне надет,
и этой пищей я кормила детей, самой же не оставалось ничего. К тому же малыш
все время сосал грудь, хотя молока у меня уже не было. У единственного
колодца всегда стоял усташ. Когда же он время от времени разрешал взять
немного воды, начиналась давка в попытке достать хоть глоток воды. Тогда
усташ отгонял нас от колодца, избивая и убивая тех, кто попадался ему под
руку,- прикладом, ножом, ударом сапога.
На этой небольшой территории, переполненной людьми, усташи намеренно
разрешили заключенным вскопать землю и посадить картофель. Было строго
запрещено трогать и топтать его, но несчастные изголодавшиеся дети
выкапывали картошку и ели ее сырую вместе с землей. В довершение этих ужасов
и страданий все вокруг кишело вшами, нас кусали крысы, нападавшие в первую
очередь на детей.
Рядом со мной умерло 5 или 6 женщин, а дети умирали в несчетном количестве
от голода и кровавого поноса, вызываемого каустической содой. Каждое утро в
"башне" появлялся дежурный усташ в сопровождении заключенных, которые,
собрав трупы детей, вывозили их на тачках на улицу, а затем - за пределы
лагеря на берег Савы и сбрасывали в овраг. Когда вода в реке поднималась,
она уносила трупы. Это видели наши женщины, которых ежедневно уводили из
