Сначала слова были невнятными, потом до нашего уха ясно донеслось:
- Партизаны, партизаны, товарищи, дорогие, спасите, нас всех убьют,
партизаны, партизаны, товарищи...
Слова перемежались стонами. Послышался отчаянный крик человека, которого уже
начали убивать. И опять какой-то шум, затем снова тишина.
На следующий день нас не повезли в Млаку, не пришел пароход. Нам дали хлеба.
Лишь через день сказали, что пароход скоро придет. Мы готовили в усташской
кухне, так как нашу затопила вода. В кухню вошел усташский бандит. Я сразу
же вышла. Открыла дверь и отскочила назад. Я не могла проронить ни слова.
Нечто вроде человека двигалось в сторону кухни. Как будто бы человек и вроде
нет. Это окровавленное, все в синяках существо с кровоточащей раной на лбу и
перерубленным пополам подбородком никак нельзя было принять за лицо
человека. Он вошел в кухню и остановился у плиты. Он весь трясся. Тоже
растерявшийся усташ спросил:
- Кто ты, откуда?
Он посмотрел на него умоляющим взглядом:
- Разве ты не узнаешь меня? Я - Никола, свинарь...
Действительно, это был свинарь Никола, узник из нашего лагеря, толстощекий
шестнадцатилетний паренек. В таком ужасном состоянии, израненный, он провел
48 часов в воде и вернулся, чтобы его убили, так как у него самого уже не
было сил для этого. Чуть позже раздался выстрел усташа - и все было кончено.
Мы узнали и о судьбе второго узника, звавшего на помощь партизан. Это был
Бранко из Сараева, мы называли его Тракторист, так как он работал на
тракторе. Раненый, он плыл в декабрьской воде Савы, а когда выбился из сил,
взобрался на торчащий из воды ствол ивы и стал звать партизан. Усташи
подплыли к нему на лодке, схватили и привезли назад. Несмотря на то, что
замерз и был ранен, он чуть не задушил одного из усташей. Они с трудом
связали его, а потом, избив, прикончили.
Те несколько заключенных, которые остались в живых в Млаке, поскольку они в
тот момент были нужны для выполнения хозяйственных работ, увидев, что на
пароходе возвращаются одни женщины, не стали ни о чем спрашивать: все было
ясно без слов.
Четыре года Млака была кровавым филиалом Ясеноваца. Рассказанное - лишь
небольшая часть того, что происходило в ней в течение этих долгих четырех
лет.
А теперь эти убийцы просят пощады, говорят, что они не виноваты. За то, что
они совершили, мы никогда не сможем им отомстить, но мы обязаны их
уничтожить, чтобы они никогда не смогли повторить сделанного. Им не должно
быть пощады, этого требует от нас Родина, об этом к нам взывают наши павшие
товарищи, братья, сестры, родители. Это наш долг перед грядущими
поколениями, которые могут и должны быть более счастливы, чем были мы".
ЙОВАНКА ЗАСТАВНИКОВИЧ:
"Я, Йованка Заставникович, из села Голеши, в настоящее время живу в селе
Бенковац под фамилией мужа Павич, родилась 5 января 1935 года в селе
Радженовичи и до ареста и массового угона в лагеря 20 мая 1942 года жила с
отцом, матерью и братом Йоцо.
В наше село Радженовичи пришли усташи, и всех, кого застали дома, схватили и
отправили в лагерь в Стара-Градишку. Я была маленькая, но хорошо помню, что
были и отец, и мать, и брат Йоцо. Когда нас выгрузили из машины, отца я уже
не видела, остались только я и мама с братом Йоцо. Насколько я помню, нас
тогда загнали в подвал "башни". В подвале нам бросилось в глаза, что всюду
была вода, из корыт несло тухлой капустой: матери, чтобы их дети не
промокли, поставили их в корыта. Они служили нам и простыней и одеялом. Мать
сняла с себя одежду, чтобы укрыть нас ею от холода. Хоть я и была маленькой,
но помню, что нам давали какую-то еду, похожую на разведенный крахмал, без
крошки хлеба. Мать наливала похлебку в фартук, а мы с братом брали ее
пальцами и ели. Не прошло и трех дней, как от этой еды наши губы обсыпали
болячки. Поскольку нам разрешали выходить во двор "башни", я, заметив
картофельные грядки, стала руками разрывать землю, пытаясь найти картошку.
Но мне не посчастливилось. Подошел усташ и ударил меня чем-то вроде плетки.
Я потеряла сознание и пришла в себя только тогда, когда кто-то отнес меня в
подвал. Я увидела плачущую мать и попросила воды. Мать повела меня к
колодцу. Стоявший там усташ ударил меня хлыстом, но воды не дал. Мы с мамой
со слезами на глазах упрашивали его, но это на него не подействовало.
Вспоминаю, что через некоторое время в лагере появились военные, в другой
форме, не усташи. На фуражке вместо буквы "у" был какой-то мотылек. Я
спросила маму, кто они?
- Молчи, это немцы.
Потом пришли усташи и погнали всех нас, и маму, и меня, стричься наголо. Я
помню, что там был сад, в котором росла вишня, и мы ее всю объели. Заметив
это, усташи выгнали нас из сада.
Я увидела стоящие грузовики. Усташи заталкивали группу за группой в эти
грузовики. Нас повезли в Окучани. По приезде туда усташи сразу же погрузили
нас в закрытые вагоны. Я вспоминаю, что на вокзале было много народу. Через
маленькие вагонные окошечки люди бросали заключенным еду. Но нам с мамой не
от кого было получить хоть крошку хлеба. Мы остались голодными и ничего не
ели до тех пор, пока не прибыли в какой-то большой город. Я спросила маму,
что это за село, она ответила: город Загреб. Теперь, наконец, стали
разносить еду по вагонам и давать ее всем.
Потом поезд поехал дальше. Я спрашивала маму, куда мы едем, а она молчала,
так как точно не знала. Вдруг поезд остановился, в вагоны вошли усташи,
вытолкали нас наружу, а потом повели в большое здание. Когда мы
разместились, нам дали поесть. Я вспоминаю, что мы и ночевали в этом здании.
Утром пришли какие-то военные и нас, детей, забрали от матерей. Матерей
отогнали на одну сторону, нас, детей - на другую. С того дня мы больше
никогда не виделись со своими матерями".
ДАНИЦА ШОШТАРИЧ:
"Усташские палачи в лагере Стара-Градишка Майя Буджон, Вукович, Руньящ и
некто по кличке Учитель однажды январской ночью 1944 года по приказу
коменданта лагеря, известного бандита и убийцы Степана Босака, совершали
обход камер "башни". Вызвали несколько узниц и, чтобы оправдать свой
необычный поздний обход, стали у них допытываться, имеют ли они связи с
мужским лагерем. После этого некоторых отпустили, других же куда-то увели.
Куда? Никто не знал. Это было не в первый раз. "Башня" помнила много
подобных ночных случаев. Так увели тысячи узниц, которые никогда больше не
вернулись назад.
После этой ночи наступила вторая, еще более жуткая ночь. Никто из нас не
спал от страха. Узницы в ужасе ожидали повторения вчерашнего. Вдруг по
коридору послышались шаги. Убийцы появились вновь, чтобы опять совершить
свое очередное злодейское преступление. Мы услышали шум и крики из камеры №
10. Усташские звери в ту ночь зарезали Гину Гайич, Виолу Флейшер, Милену
Ребрич, Любицу Тукерич.
На третью ночь они вновь пришли. Вызвав Милицу Теофилович, Олгу Стейнер,
Милицу Краснич, Йозефину Ледецки, Маргиту Деметер, Бьянцу Ледерер, убийцы
тут же прикончили свои жертвы.
Не прошло и десяти дней, как убийцы вновь принялись за свое черное дело. Они
увели многих наших товарищей: Босильку Ступар, Драгицу Джекич, Йованку
Джекич, Джурджицу Зоркич, Шарику Алкалай, Вукицу Миланович. В убийстве
участвовала и усташка, убийца Божица Обрадович.
1 февраля в гости к коменданту, убийце Босаку, приехали его немецкие друзья.
Они устроили пьянку, которая, по установившемуся обычаю, завершилась
кровопролитием. Пьяные усташи ворвались в камеры, зажгли свет и стали
подбирать себе жертвы - молодых узниц. Остановившись посреди камеры, один из
них спросил:
- Ну, какую?
Другой:
- Вот эту, черноглазую.
Женщины молчали, пытались укрыться с головой одеялами, но это не помогло.
Усташи выбрали красивых молодых женщин: Радмилу Радованович, Босу Капор,
Босу Николич, Виду Коларевич, Матильду Алтарац и увели их в камеру № 18. Там
их долго мучили, насиловали и, наконец, убили топором.
На другое утро узницы увидели следы этой кровавой ночи.
Камера № 18 представляла собой страшную картину: пол и стены были забрызганы
кровью, на полу валялся топор и пряди волос погибших женщин.
Так в течение четырех ночей было убито 22 узницы".
СЛАВИЦА ПАВЛОВИЧ-БРДАР:
"Меня усташи схватили 7 мая 1942 года в селе Кривай. В этом селе я родилась
27 февраля 1923 года. По матери я хорватка, и меня направили в "хорватский
лагерь".
До лагеря я находилась под следствием в тюрьме в Новске, где меня пытали
всевозможными способами. Но я понимала, что никакое признание меня не
спасет, а наоборот, окончательно погубит, и я упорно твердила, что ничего не
знаю. Наконец, через три недели меня отправили в лагерь в Стара-Градишку.
Попав туда, я, как и все остальные узники, думала, что мы оттуда живыми
никогда не выйдем.
Я попытаюсь описать нашу жизнь в лагере, все те ужасы, через которые мы
прошли, но хочу подчеркнуть, что никто не сможет написать так, чтобы можно
было в полной мере представить, насколько тяжелой была участь тех, кто
испытал на себе все тяготы этой жизни.
Постоянный голод сопровождался постоянным страхом. В любую минуту мы ожидали
самого худшего: мы испытывали это каждый раз, когда узниц через маленькую
дверь уводили в усташские казармы, где после зверских пыток их убивали.
Все заключенные, убитые таким образом, перед смертью подвергались самым
ужасным мучениям. Это следует знать и нельзя забывать. Усташи убивали за
любую мелочь, за малейшее нарушение установленных ими правил.
Однажды, уходя вместе с другими женщинами на работу, мы увидели, что в
лагерь привезли группу евреек. Их, как всегда, обыскали, чтобы они
чегонибудь не утаили. Личный досмотр проводила самая свирепая усташка Майя
Буджон. Обнаружив у одной еврейки кольцо, она, выхватив пистолет, тут же
застрелила ее. Подобные случаи повторялись ежедневно.
Как-то мы возвращались с работы (я работала в швейной мастерской), мимо
строем шли мужчины. Среди них я узнала двух моих односельчан, которые также
были в лагере. Я обрадовалась этой неожиданной встрече, улыбнулась и кивнула
им головой. Это заметила усташка Нада Лубурич. Она кинулась к нашей колонне
по направлению ко мне. Она была на определенном расстоянии от нашей колонны,
и у меня имелось несколько секунд, чтобы решиться на то, на что бы я в любой
другой ситуации ни за что не отважилась: пригнувшись как можно ниже, я
побежала вдоль рядов и затерялась в колонне, так что ей не удалось отыскать
меня. Иначе это стоило бы мне жизни.
Из всех усташек-надзирательниц моей камеры как самые безжалостные в моей
памяти остались Майя Буджон и Нада Лубурич. После войны они предстали перед
судом и были приговорены к смертной казни. Они часто напивались, кутили по
ночам, а потом приходили в лагерь и отводили душу, давая волю своей
извращенной фантазии. Я вспоминаю, как из мужского лагеря убежала большая
группа заключенных, которые были заняты на тяжелых работах. Не знаю,
скольким из них удалось скрыться, знаю только, что была погоня и многих
убили. Мы, женщины, как раз в это время возвращались строем с работы, попали
под эту стрельбу, но ни одна из нас не пострадала. Мужчин усташи бросили в
камеры-одиночки. Они жестоко мучили их, но никто не смел к ним приблизиться.
Было жутко слышать их крики, которые, постепенно стихая, в конце концов
совсем прекратились. Усташи намеренно совершали убийства поблизости, чтобы
мы могли все слышать. Это должно было служить своего рода предостережением
всем узникам, что то же самое ожидает каждого, кто осмелится на побег.
Поскольку наш лагерь находился вблизи "башни", куда партиями привозили
