моим отцом, а сам не стал класть деньги в банк. Он любил держать хвост
пистолетом и болтался по миру, тратя их на вино, женщин и другие утехи.
У Макса появился я, а Майлс растратился. Дело было в игорных столах,
за которыми человек быстрее теряет деньги, чем приобретает. И скоро
Баннермены стали совсем не теми богачами, что были раньше.
Я побывал везде, где мог услышать хоть слово о том, что меня
интересовало, но потерпел полнейшую неудачу. В четверть четвертого я,
наконец, добрался до городской библиотеки на Стэйг-стрит, разыскал
подшивки местной газеты и принялся просматривать их. За последние две
недели имя Баннерменов упоминалось несколько раз в связи с гражданскими
проектами или общественной деятельностью, но ни одного намека на них в
отделе происшествий.
Газеты трехнедельной давности пестрели броскими заголовками, так как
в те дни случились четыре изнасилования и драки, в результате которых
погибли два весьма уважаемых горожанина, убийство возле уродливого
"Чероки-клуба" и облава городских властей на торговцев наркотиками. Дела,
связанные с изнасилованиями и наркотиками, были успешно доведены до конца.
В связи с дракой были задержаны несколько парней, но зато убийство на
стоянке так и повисло в воздухе. Убили человека, который часто бывал у
жены своего друга. Муж следил за ними. В газете говорилось, что это был
бывший моряк, его уже однажды судили за убийство второй степени, и в ночь
убийства он был в городе.
А потом я снова наскочил на Баннерменов, и снова на страницах,
посвященных общественной жизни. Почти половина страницы была посвящена
предстоящей помолвке Аниты Баннермен и Вэнса Колби, который обосновался в
городке около двух лет назад. Когда библиотека закрылась, я поехал вверх
по холму на Лэйс-стрит, где издавалась "Калвер-Сантинел" - единственная
местная газета. Там я зашел в бар, расположился за столиком и заказал
пива.
В половине шестого бар начали заполнять люди, желающие расслабиться
после рабочего дня, и среди этой шумной толпы было весьма трудно отыскать
тех, кто мог бы меня заинтересовать. И все-таки я узнал двоих, одного из
которых прекрасно помнил. Это был приземистый, видавший виды мужчина,
который лишился уха, когда они с моим стариком плыли на "Турине-2" с
грузом канадского виски, а береговая охрана открыла по ним огонь. Мой
старик потерял свою посудину, а Хэнк Фитерс ухо. В детстве я часто слышал,
как они смеялись, вспоминая эту историю.
Я подождал, пока Хэнк не протиснется к стойке и не закажет порцию,
подошел к нему сзади и сказал:
- Если не ошибаюсь, Винсент Ван-Гог собственной персоной, не так ли?
Он не спеша допил рюмку, повернулся и угрюмо глянул на меня. Еще ни у
кого я не встречал такого угрюмого взгляда. Несмотря на довольно солидный
возраст, вид у него был достаточно бодрый, точно он был готов к любому
путешествию в какой угодно компании.
Я улыбнулся ему, и его взгляд потерял какую-то часть угрюмости.
- Вы помните, почему вас так прозвали? За то, что вы засунули голову
в амбразуру...
- Черт побери, мальчик... Так кто ж ты все-таки такой? Один человек
знал об этом, один на свете...
- И он любил называть вас Ван-Гогом, верно?
- Да, да... А ты-то кто? - повторил Хэнк.
- Ублюдок Баннермен... Мой старик частенько говаривал, что с моей
матерью вы были тогда не правы.
- Кэт Кей, чтоб меня повесили! - Хэнк расплылся в улыбке и протянул
мне руку. - Да, теперь я и по глазам вижу, ты его сын. Все правильно... А
насчет матери ты тоже прав. Я ее видел. Это была удивительная женщина, -
он схватил меня за руку и потащил за собой. - Пойдем выпьем! Черт побери,
у нас есть, что вспомнить. Что это тебе вдруг взбрело в голову вернуться?
А мне говорили, ты умер.
- Я тут проездом, вот и все.
- Ты видел родственников?
- Мельком.
- Все слюнтяи. Ленивые, богатые, вонючие слюнтяи. Правда, девочка что
надо, зато парни и сам старик... Мир мог бы обойтись без них совершенно
спокойно. Никчемные людишки... но многих они держат в руках...
- Продолжайте, продолжайте, Хэнк. Их ведь тоже можно прижать.
Он отхлебнул из стакана и поставил его не место.
- Да не в этом дело! Просто они живут здесь достаточно долго, чтобы
знать, что можно делать в этом городе, а чего нельзя. Вот и пользуются.
Старику, например, очень нравится, когда его имя появляется в газете. Он и
делает так, чтобы это было постоянно. Захочется ему, чтобы "Сивик-театр"
давал ночные представления, и он сделает все, чтобы так и было. И
наоборот, если он хочет, чтобы его имя не упоминали в газете - оно там не
появится.
- Ну а в каких случаях это может ему не нравиться?
- М-м... Ну, например, когда Теодор лихачил по пьяному делу и
опрокинул две машины, или когда изнасиловали одну девчонку, именно он
заставил ее держать язык за зубами. А когда случилось это убийство у
"Чероки-клуба", он вызвался расспросить и допросить каждого, кто там был в
это время. Роскошные клубы, мой мальчик, как раз и создаются для того,
чтобы показать всем, какой ты богатый и могущественный, особенно в тех
случаях, когда жены пытаются подняться до уровня политических деятелей,
чтобы их вписали в Голубую книгу. - он усмехнулся. - Ну а что ты
расскажешь о себе? Где ты, черт побери, пропадал все эти годы?
Я пожал плечами.
- В двенадцать лет убежал из дома, попал в семью фермеров-иммигрантов
и жил у них, пока они все не умерли в эпидемию гриппа. Потом работал на
ранчо в Техасе. Там меня заставили ходить в школу. После школы побывал в
армии. В общем, покатался по свету вполне, черт меня дери, достаточно.
- Да и вид у тебя, будто ты все на свете видел.
Он поднял голову и искоса посмотрел на меня. Искоса, но внимательно и
изучающе. Наконец продолжил:
- Проклятье, да ты и лицом Баннермен. Для тебя это имеет какое-нибудь
значение?
- Мне важно только, что я жив.
- Да, да... Ты очень похож на них...
- Я похож на своего старика, Хэнк.
Он кивнул и допил пиво.
- Да, может быть... Значит, все в порядке? Еще выпьем?
- Нет, спасибо. У меня тут кое-какие дела. Но вообще-то перед
отъездом нам бы надо встретиться еще разок.
- Конечно! Я зайду к тебе. Ты где остановился?
Я сказал ему свой адрес, оставил на столе деньги, пожал Хэнку руку и
вышел на улицу к своему "форду". Теперь уж Баннермены не казались мне
такими чистенькими и невинными.
3
В Чикаго у меня были свои информаторы, и в первую очередь Сэм Рид,
который держал конный двор в двух кварталах от "Золэпа". Мы созвонились и
я попросил его выяснить, что понадобилось Гейджу и Матто в Калвер-Сити, и
после обычных отговорок он все же пообещал помочь, если сможет. Но в его
возможностях я нисколько не сомневался. Он обязательно все разузнает. Сэм
прекрасно знал, что стоит мне сказать пару слов кое-кому из знакомых, и
ему мигом прищемят хвост. Он это помнил и старался никогда не вызывать у
меня желания насолить ему.
После разговора с Сэмом я поужинал и снова отправился в поместье
Баннерменов.
В этот вечер Анни была словно птичка, она беззаботно порхала и
чирикала возле меня. Она напекла массу всякой вкуснятины, все такое, что я
особенно люблю и старалась предупредить малейшее мое желание.
Майлс, Руди и Тэдди застряли в городе по каким-то свои темным делам,
но Анита была у себя в комнате. Я тихо постучал к ней, и, услышав
"войдите", перешагнул порог. Моя милая девочка сидела перед зеркалом и
причесывалась. При виде ее я не мог не улыбнуться. Когда же она увидела
меня, ее лицо осветилось очаровательной улыбкой. Анита вскочила и
протянула мне руки для приветствия. Я крепко сжал ее в объятиях.
- Я ждала тебя целый день, - промурлыкала она. - Целый день!
- Я был занят, дорогая, - я немного отстранил ее, чтобы полюбоваться
на прекрасное лицо.
- Знай я, что дело обернется таким образом, я бы вообще никуда не
уезжал.
Жестоко было говорить такое. Улыбка сразу погасла, а большие синие
глаза наполнились горечью и печалью.
- Не надо об этом, Кэт, прошу тебя.
Я кивнул и выпустил ее из объятий.
- Хорошо, дорогая. Все понимаю и больше не буду.
- Вэнс был так добр ко мне. И мне... мне было нелегко...
- Конечно, понимаю. Но все же такого не ждал.
- Мне кажется, он о чем-то задумался... он чем-то похож на тебя. Он
такой воспитанный, предупредительный... и он так много делает. На меня это
произвело большое впечатление.
- Что делает?
- Для меня делает...
- Например?
Анита отвернулась к зеркалу, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза.
- Не хочется об этом говорить, Кэт.
- Милая, дорогая... всего одно слово, не больше. Если он
действительно такой, как ты говоришь, значит все в порядке. Но меня
удивляют и раздражают родственники, которые начали пускать в дом таких
типов, как Гейдж или Матто. Это, конечно, ваше личное дело, я не собираюсь
вмешиваться, но в этом доме теперь угнетающая атмосфера, и я хотел бы
понять, в чем, собственно говоря, дело? А когда все мне станет ясно, я
поеду дальше.
Рука с расческой на мгновение застыла, потом провела ею по волосам и
кинула на туалетный столик. По-прежнему не глядя на меня, Анита сказала:
- Лучше оставь все как есть, Кэт. Так будет лучше. Я ведь тоже из
этого дома и это все, что у меня есть. Так что прошу тебя ничего не
делать.
Я попытался перевести разговор на другую тему:
- У тебя сегодня вечером свидание?
- Нет... Вэнс собирался остаться в городе. У него там какие-то дела с
недвижимостью.
- Тогда, наверное, мы сможем съездить в клуб, выпить по рюмочке,
послушать музыку... Посмотреть ревю и потанцевать... Что скажешь?
- О, с удовольствием, Кэт. Буду готова через четверть часа.
- Я жду внизу.
Но вниз я не спустился, а пошел по галерее и открыл дверь в комнату
Майлса. На то, чтобы убедиться: здесь для меня нет ничего интересного,
понадобилось пять минут. Дядя жил, как животное, которое не знает никаких
забот. Он обожал все дорогое и в комнате не было даже намека, что у этого
человека могут быть какие-нибудь заботы.
У Тэдди были несколько другие вкусы. На столе в его комнате
красовался целый арсенал: два револьвера, ружье и шесть пистолетов. Кроме
того, на стенах висели картины с местными видами и несколько
профессионально выполненных набросков девчонок того типа, что выступают в
шоу, причем с хвалебными и весьма пошленькими надписями "их дорогому
Тэдди", который, похоже, позаботился, чтобы у всех них были норковые
манто.
Зато комната Руди оказалась точной копией жилища его папаши.
Очевидно, он тоже не отличался большим умом и любил показуху.
Я побывал и в туалете, и в кабинете, и в гардеробной, и наконец зашел
в библиотеку. Книжные полки были заставлены в основном историческими
романами, которым позавидовал бы любой американский мальчишка.
Единственная вещь, не вязавшаяся с обстановкой - портрет женщины, статной
брюнетки, в раме восемь на десять. На портрете не было никакой надписи, и
я подумал, что она, наверное, не имеет отношения к дому, и что кто-то
стащил ее откуда-то или сорвал с рекламы. Как бы там ни было, а Руди,
выходит, тоже интересуется женским полом.
Я положил портрет на место и спустился вниз ждать Аниту. Скоро она
появилась. На ней было простое черное платье, казавшееся совершенно
воздушным и хорошо оттенявшим ее прекрасные каштановые волосы.
Увидев ее спускающейся по лестнице, я почувствовал какое-то стеснение
