хочешь ослабить народ, лиши его прошлого, традиций, исторической памяти,
преемственности поколений. Начинается массовое переименование городов,
площадей, улиц, заводов, театров. Так всегда действуют оккупанты, как
только хотят надолго обосноваться на захваченной территории. В первые годы
было запрещено слово "Россия". Оно не употреблялось ни в устной речи
(открыто, разумеется), ни в печати. Было запрещено слово "Родина".
Вспоминаю фразу из статьи Оси Брика, критика и следователя ЧК, о стихах
Анатолия Кудрейко. Он написал в двадцатые годы: "Этим стихам для того,
чтобы быть полностью белогвардейскими, не хватает одного только слова --
Родина". Итак, Родина -- белогвардейское слово. России нет и как бы не
было.. Родина и народ -- слова одного корня, как вы понимаете. Значит, надо
отучить от понятий Родины, Отечества, родной истории. Все начинается с 1917
года. До этого была тьма, хаос, невежество. Вообще ничего не было. Ах, как
хотелось бы, чтобы ничего не было! Но, к сожалению, было, причем было
великое, светлое, славное, которое крепко сидит в памяти народной. Значит,
надо его из этой памяти искоренить, выжечь каленым железом, а если не
выжигается само по себе, выжечь вместе с людьми.
Поэтому переименовываются города, разрушаются памятники славы, побед,
наиболее выдающиеся здания, говорящие о великом наследии прошлого. Народ
надо парализовать, превратить его в конце концов в послушное и вот именно
парализованное, не способное к самостоятельным действиям население.
-- Оса и златка, что ли?
Кирилл, не поняв, посмотрел на Лизу, переспросил:
-- Какая златка, какая оса?
-- Ну как же. Есть особая порода ос, и есть жужелицы -- златки. Оса
выбирает себе хорошую, крупную, жирную жужелицу (читай у Фабра) и наносит
ей жалом три парализующих удара в три нервных узла. Жужелица лишается
движения. Даже усиком не может пошевелить. И надо ее не убить, а только
парализовать. Потому что, если убьешь, она моментально протухнет. Там, где
водятся эти осы, жаркий климат. Будучи парализованной, она сохраняется
свеженькой в течение недели. А это-то и нужно осе. Парализовав жужелицу,
оса переворачивает ее на спину и на брюшке ее откладывает яички. Вскоре из
них выводятся личинки. Они начинают пожирать жужелицу. Она живая, лежит, но
не может пошевелиться, а они ее пожирают, выедают внутренности, чтобы
вырасти, набраться сил, стать новыми осами, улететь.
-- Гениально! Лисенок, ты слышишь? Это же точная модель! Да, Россия и
есть та самая парализованная жужелица, златка, которая и видит, что ее
пожирают, истощают, да не может пошевелиться. Парализована в нервные
центры!
Да, так вот, пожирание началось сразу же. За тысячелетнюю историю
Россией были накоплены сказочные богатства, сокровища. Они находились
частью в музеях, но большей частью в монастырях, церквах, в дворянских и
купеческих домах и даже в домах так называемых мещан, то есть обыкновенных
городских жителей, и даже в домах крестьян. Конечно, несравнимо с богатыми
домами, но все же в каждом доме имелись иконы, а среди них могли быть и
древние, могли быть и за серебряным окладом, а это уже, согласитесь,
ценность. Посмотрим последовательно, как это делалось.
Главные музеи страны, вроде Эрмитажа, Третьяковской галереи.
Исторического музея, они на самых ранних порах не трогали, по крайней мере,
явно. Фонды, может быть, и пошевелили, но история об этом умалчивает. (22)
Но где лежало похуже, брали и музейную старину. Надо было поездить по
городам, изучить, расспросить. На один характерный случай я натолкнулся. В
Иваново-Вознесенске жил богатый купец Бурылин. Купечество к концу
девятнадцатого века тоже перерастало уже в высший культурный слой. Сами
знаете, Мамонтов с его Частной оперой, Морозов, Рябушинский с его
уникальной коллекцией старообрядческих икон. Национальное самосознание
среди русского купечества было развито к этому времени очень сильно. Из
купеческого сословия лет через двадцать-тридцать пошли бы ученые, писатели,
государственные деятели. Короче говоря, это сословие уже было готово к
тому, чтобы питать мозг нации. Да и питало уже. Островский, Третьяков,
Михаил Васильевич Нестеров -- все из купцов.
Так вот Бурылин. Переписка с Толстым. Посылал ему мануфактуру
вагонами. Вся толстовская вотчина была одета в бурылинский ситец. Этот-то
Бурылин решил создать для города Иваново-Вознесенска свой музей. У него
были редчайшие экспонаты. Системы, конечно, не было. Нечто вроде
кунсткамеры, где вместе с русскими иконами -- египетские мумии (но
подлинные), а вместе с холмогорской резьбой по кости -- японские нецке или,
скажем, кресло из слоновой кости халифа багдадского. Иконы же русские были
все за золотыми и серебряными окладами, украшенные драгоценными каменьями.
Собрание стоило многие миллионы рублей. Этот музей Бурылин подарил городу
Иваново-Вознесенску, построив специально большой красивый дом.
Но вот великие перемены. В Иваново-Вознесенск пришло распоряжение
отгрузить все экспонаты в Москву для демонстрации трудящимся столицы.
Отгрузили. С тех пор они и исчезли. Я интересовался потом: может, в фондах
Исторического музея сохранилось что-нибудь? Ничего. Куда же все делось?
-- А там, в Иванове?
-- Что ж в Иванове? Там музей в том же доме и даже упоминается, что
его организовал Бурылин. Но вместо ценностей, вместо сокровищ выставлены
почетные грамоты, да вымпелы соцсоревнования, да фотографии стачек и первых
революционных рабочих. Ну, чучела еще птиц и зверей на тему "Природа
родного края". Бурылинские же сокровища исчезли бесследно. Не думаю, чтобы
это был единственный случай. Не может быть, чтобы не пощекотали фонды всех
провинциальных музеев, изъяв из них золото, серебро, антиквариат,
предоставив им выставлять кумачовые скатерти с фотокопиями. Или вот еще
случай.
В звоннице Ивана Великого в Московском Кремле хранилась гак называемая
"Патриаршья ризница", то есть все сокровища, которые были накоплены
патриархами всея Руси: подарки им, патриархам, за многие века и другими
государствами, и русскими царями, монастырями, церквами. Надо полагать, что
патриархи всея Руси держали в своей сокровищнице не китайские термосы. Там
было и художественное шитье, и древние иконы, а главным образом золото и
драгоценные камни в виде иконных окладов, риз, панагий, митр, чаш, крестов.
По теперешним понятиям трудно сейчас и вообразить, сколько же стоила в
переводе на деньги, не говоря уже о художественной, исторической и научной
ценности, эта ризница. Так что же вы думаете? В один прекрасный день
появилось в газете маленькое сообщеньице, будто ночью вся ризница украдена.
Подъехали, де, неизвестные лица на грузовике и все увезли. Это кто же в
1918 году в столичном Кремле, охраняемом латышами и специальными
курсантами, мог приехать на грузовике и спокойно увезти патриаршью ризницу?
Куда же смотрел "железный Феликс" с его ЧК? И почему же так и кануло все,
как в воду, без попыток догнать, найти, раскрыть преступление?
-- Но они уже были у власти. Логично ли воровать у самих себя?
-- Логично. Полной уверенности, что продержатся долго, у них не было.
Ведь была впереди еще вся гражданская война. Надо было успеть. А формула
простая и даже благородная: "Если мы не удержимся у власти, то на
дальнейшую революционную работу по осуществлению мировой революции нужны
будут средства". Не так ли? Значит, надо, пока у власти, как можно больше
этих средств запасти. И пошли русские сокровища в швейцарские банки и
заграничные тайники.
Для того чтобы ограбить монастыри, был найден благородный предлог:
помощь голодающим. Но, во-первых, голод в то время был инспирирован ими
самими тем, что весь хлеб из деревень вывезли насильственным путем. Мы об
этом вскоре широко и обстоятельно поговорим. Во-вторых, в Троице-Сергиевой
лавре были сосредоточены сокровища, которых было бы достаточно, покупая на
них хлеб за границей, три года кормить всю Россию. Кадки жемчуга, бочки
рубинов. Выгребли все подчистую. Почему же не прекратился голод? Если
хватало одной лавры, чтобы накормить Россию, то куда пошли сокровища из
сотен других монастырей? Недавно мне сказали, что из Юрьева монастыря в
Новгороде была изъята в числе прочих сокровищ икона Знамения Божьей Матери,
вырезанная на огромном изумруде. Где она, хотел бы я знать? Это ведь не
иголка, должна же она где-нибудь быть -- в Оружейной палате, в Историческом
музее, вообще в государственных фондах? Ее нет нигде, исчезла бесследно.
Я думаю, немногим беднее Троице-Сергиевой лавры были те же Соловки,
Валаамский монастырь, Киево-Печерская лавра, Оптина пустынь, Почаевская
лавра, Александро-Невская лавра, многочисленные монастыри Москвы.
Ограбленных монастырей были сотни, а ограбленных церквей десятки
тысяч. Тот же благовидный предлог: борьба с голодом. Ну какой священник,
епископ, митрополит будет возражать против борьбы с голодом? Пожалуйста,
говорили, есть деньги, есть золото, пожалуйста. Но приходили в кожаных
куртках, сдирали с икон золотые и серебряные ризы, сваливали их в кучу,
комкали и уносили. Увозили, вернее, потому что это было тяжело и громоздко.
Существует секретнейшее письмо Ленина Политбюро, выдержки из которого
стоит выписать. (23)
Итак, речь идет не о том, чтобы накормить голодающее население, а о
том, чтобы воспользоваться инспирированным голодом и ограбить церкви и
монастыри, присвоить богатства, накопленные Россией за многие века.
"Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и
на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому
должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной (Не бешеная ли
собака это писала? -- В. С.) и беспощадной энергией, не останавливаясь
перед подавлением какого угодно сопротивления... Нам во что бы то ни стало
необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым
быстрым способом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен
миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых
монастырей и лавр)... Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен
миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны
во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все
соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо
никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения
широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих
масс, либо по крайней мере обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том
смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и
полностью на нашей стороне... Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что
мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение
черносотенному (24) духовенству и подавить его сопротивление с такой
жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий.
Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом:
Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен
только тов. Калинин (Вот зачем понадобился в тогдашнем правительстве не
единственный ли дурачок. -- В. С.), -- никогда и ни в каком случае не
должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.
Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке
изъятий не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника
представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось запугать нас (об этой
секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно,
скоро узнает).
В Шую (В маленьком городке Шуе верующие воспротивились изъятию
церковных ценностей, -- В. С.) послать одного из самых энергичных, толковых
и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти
(лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через
одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы
