согласились бы безвозмездно принять участие в конкурсе на перепланировку
площади с сохранением Красных Ворот. Конкурс, несомненно, выявил бы много
интересных предложений, которые позволили бы Моссовету оставить Красные
Ворота.
Являясь мертвой точкой на площади, Красные Ворота, после
перепланировки площади ни в коем случае не будут мешать движению. Зам. зав.
М.К.Х. товарищ Домарев также относится отрицательно к переносу Красных
Ворот в Лермонтовский сквер.
-- У нас, -- говорит т. Домарев, -- есть уже одно аналогичное
предложение. На днях в М.К.Х. поступило письмо нескольких инженеров НКПС,
которые в целях освобождения площади предлагают перенести Красные Ворота и
здание НКПС, расположенное на углу площади.
Однако ни это предложение, ни то, о котором сообщает "Рабочая Москва",
нас не устраивает.
Поскольку есть соответствующее постановление Московского Совета,
вопрос можно считать решенным: через несколько дней мы приступим к сносу
Красных Ворот".
Обратили ли вы внимание, между прочим, на робкий и заискивающий тон
выдающегося русскою архитектора Щусева и на безапелляционный, наглый,
диктаторский гон зам. зав М.К.Х. т. Домарева?
Красные Ворога, Триумфальная арка, Сухарева башня, Страстной
монастырь, Симонов монастырь... Четыреста двадцать семь уничтоженных
бесценных памятников, из которых каждый, кроме всего прочею, стоил бы
теперь (даже если продать на распиловку в Америку) миллионы и миллионы.
Один из воротил тогдашнего архитектурного мира и вообще Страны Советов
Н. Гинзбург давал в руки разрушителей национального облика Москвы
прекрасный рецепт, поскольку нельзя все же было взорвать половину Москвы.
Ну, четыреста памятников куда ни шло. Но ведь задача была стереть с лица
Москвы даже признаки национального своеобразия. И вот он, хитрый, но более
того, подлый рецепт. Цитирую точно по журналу "Советская архитектура",
номер 1 -- 2 за 1930 год.
"Мы не должны делать никаких капиталовложений в существующую Москву и
терпеливо лишь дождаться естественного износа старых строений, исполнения
амортизационных сроков, после которых разрушение этих домов и кварталов
будет безболезненным процессом дизенфекции Москвы".
Дезинфекция от кого, от чего?! -- хочется не просто спросить,
закричать. От русского духа, от национальных черт, от бесценной
исторической старины, от русской славы и красоты. "Москва, Москва, люблю
тебя, как сын, как русский, сильно, пламенно и нежно..." "Москва, как много
в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось..."
Видно, считал Гинзбург, достаточно будет русскому и звука, то есть
одного названия, а саму Москву щадить нечего. Уничтожить прекрасный,
единственный в мире, уникальный город, поставив на его месте город
среднеевропейский, без лица, без роду и без племени. Подлая и хитрая
"выдумка" с естественным износом и с исполнением амортизационных сроков.
Стоит только несколько лет не прикладывать к зданию рук, как оно теряет
внешний вид, превращается в обшарпанную, грязную завалюху. Тогда можно
подвести хоть кого угодно к этому зданию, показать и спросить: "Это мы
должны сохранять? Но это же завалюха! А решение напрашивается само: убрать!
Так, именно по рецепту Гинзбурга, стояло обреченным и заброшенным все
Зарядье -- пригоршня жемчугов, рассыпанных на тесном пространстве на берегу
Москвы-реки. И никуда это Зарядье не годилось, кроме как на снос. Придумали
на его месте построить гостиницу "Россия". По случайности, по недосмотру
ли, промыслом ли божьим (да и время немного переменилось) несколько
жемчужин, обросших за десятилетня коростой, грязью и пылью, сохранили около
гостиницы, отмыли, оттерли, и все ахнули: красота-то какая! Где же раньше
она была? Тут же и была. Но только "доходила" по рецепту Н. Гинзбурга до
той кондиции, "когда разрушение этих домов и кварталов будет безболезненным
процессом дезинфекции Москвы".
Так пусть же знают русские люди, потомки наши, если все еще они будут
чувствовать и считать себя русскими людьми, что взрывали в Москве не
завалюхи, а несравненные по красоте и своеобразию храмы, точно такие же,
как Никола в Хамовниках, как церковка на улице Чехова, как любая уцелевшая
церковь. Да еще надо учесть, что Заславский, когда ездил в машине с
секретарем и кидал ему через плечо: "Эту. Эту. Эту. Эту. Эту!" --
руководствовался точно теми же соображениями, как и садистка ЧК, которая
уводила в подвал на Лубянке молодых русских женщин.
Чудом уцелел Василий Блаженный. Когда в Кремле разглядывали макет
Москвы и прикидывали, что бы еще сломать, Каганович взял макет собора
Василия Блаженного и спрятал его в карман. Сразу все увидели, как свободно
стало в конце площади, как удобно и просторно будет трудящимся уходить с
демонстрации. Стоило бы Сталину сказать тогда: "А что, товарищи, по-моему,
Лазарь Моисеевич прав", -- и судьба собора решилась бы тотчас. Но Сталин
промолчал. А тем временем Ворошилов толкнул в бок Кагановича: "Поставь,
Лазарь, поставь на место". Лазарь и поставил. И спасся чудом этот собор.
Но не спасся другой памятник русской славы и красоты. Ходят слухи, что
Лазарь Моисеевич (по другой версии Хрущев) нажал на рубильник, когда
замыкали цепь. Этот храм Россия строила сорок два года. По проселкам
ползали телеги, собирая по копеечке и по рублику. Не то чтобы у казны, у
царя не хватило бы денег построить еще одну церковь в добавление к десяткам
тысяч церквей. Но был дополнительный смысл в том, чтобы построен был храм
на всеобщие народные деньги. Памятник пожару московскому и изгнанию
Наполеона из Москвы. Внутри храма на сценах были выбиты золотом по мрамору
имена всех павших во время войны с Наполеоном. Сурикову после окончания
академии предложили двухгодичную заграничную стипендию для
совершенствования мастерства, но он отказался ради того, чтобы расписывать
храм Христа Спасителя. Самое высокое здание в Москве. Колокольня Ивана
Великого помещалась бы в его интерьере. Красота, народная память, святыня.
Кто же меня убедит в том, что взрывали его будто бы мудрые и
культурные люди, заботящиеся о благе народа, страны, а не хулиганы,
глумливцы, не бандиты, не варвары, не случайные захватчики власти,
ненавидящие захваченную страну и подмявшие под себя одурманенный пустыми
лозунгами народ?
Короток, ограничен человеческий век. Не дожить, не увидеть. Но легче
было бы умирать, провидя, как на месте омерзительного, пахнущего хлоркой
лягушатника, источающего в центре Москвы свои зеленые сернистые пары, рано
или поздно опять поднимется сверкающая белизной и золотом громада храма.
Что точно так же, как взрыв Храма Спасителя явился апогеем и символом
разрушения и насилия, высшей степенью унижения русского народа, точно так
же его возрождение на старом месте явится возрождением, воскресением
России.
Москвой, конечно, не ограничились. В каждом городе и городке было
разрушено большинство церквей. Казань и Каргополь, Самара и Астрахань,
Ярославль и Тверь, Воронеж и Тамбов, Торжок и Звенигород, Вологда и
Архангельск, Вятка и Царицын, Смоленск и Орел... Не надо перечислять. Всех
без исключения городов коснулось каленое железо, выжигающее красоту и силу
русского духа. В каждом городе без всякого преувеличения погибли десятки
церквей, и пусть -- повторим -- потомки не верят басням, что взрывали
церкви, не имеющие художественной и исторической ценности. Все было
наоборот. Достаточно назвать златоверхий Михайловский монастырь в центре
Киева с бесценными византийскими мозаиками XIV века, уничтоженный
бесследно, до последнего кусочка смальты, до последнего камешка. В какой бы
город вы ни приехали, вы увидите, кроме взорванных (которые увидеть,
естественно, уже нельзя), обезображенные, грязные, неприглядные, доходящие
по рецепту II. Гинзбурга многочисленные храмы, равно как и старинные
особняки, памятники архитектуры. Прибавим к городским сотни тысяч
уничтоженных сельских церквей и колоколен, тогда картина всероссийского
разрушения и поругания несколько прояснится для нас.
Современным коллаборационистам кажется, что они уже нс
коллаборационисты, а самостоятельные носители своих уже теперь идей и что
их правление -- самостоятельное, независимое правление, исправляющее
некоторые ошибки и перегибы прошлых десятилетий. Но это наивное
заблуждение. Идеи 1917 года, привнесенные в Россию извне, продолжают
управлять ими, словно марионетками. Процесс разрушения России продолжается.
Так, к моменту прихода к власти Хрущева в России оставалась двадцать одна
тысяча действующий церквей, к моменту его ухода осталось лишь около семи
тысяч. Знаменский собор на Сенной площади в Ленинграде был взорван (главный
архитектор Ленинграда Т. Каменский) не в начале 30-х, а в шестидесятые
годы! Огромный собор на центральной площади Брянска взорвали в 1969 году.
Да вот, не угодно ли, выдержка из заметки саратовской газеты "Коммунист" от
26 декабря 1960 года. Заметка подписана неким Е. Максимовым, заведующим
историческим отделом музея краеведения. Не знаю, право, кто этот Е.
Максимов -- сознательный злоумышленник и продолжатель дела Заславского,
Гинзбурга, Кагановича или слепой и наивный коллаборационист. Итак:
"Саратов славится своими церквами, их было около семидесяти... В годы
советской власти площадь изменила свой облик. Церкви снесены. На этом месте
разбит красивый сквер с фонтаном и детскими площадками, напротив него
выстроен большой многоэтажный дом. В перестроенном здании одной из церквей
находится Нижневолжская студия кинохроники".
Так вот, заметочка, опубликованная в 1960 году, называется
великолепно: "Ничто не напоминает о прошлом". Между прочим, и декорация та
же самая. На месте церкви сквер, детская площадка. Будто нет места в
Саратове для детских площадок! Знаем мы и по Москве эти чахлые скверы с
нерастущими почему-то деревцами, эти детские площадки с кучей притоптанного
песка и дешевыми качалками из железа. Но почему же детскую площадку не
разбить рядом с прекрасным памятником старины да и просто с красивым
сооружением, а обязательно на его месте?
"Ничто не напоминает о прошлом". А ведь народ без прошлого все равно
что дерево без корней. О том, что прошлое у народа отнимали вполне
сознательно, продуманно и систематически, непонятно только тупицам вроде
зав. историческим отделом Саратовского музея Е. Максимова.
Торопились, торопились, конечно, в первую очередь рубить корни у
коренного народа в государстве, то есть у русских, имея в уме, что потом
дойдет ряд и до остальных. Но все же, походя; не забывали и младших
братьев. Отобраны насильственно, являющиеся принадлежностью национального
костюма, кинжалы у всех кавказцев -- азербайджанцев, дагестанцев, грузин, у
народов Северного Кавказа, у кубанских и терских казаков. Ох и боялись же
народа, если, имея танки, отбирали даже кинжалы! Воистину знали кошки, чье
мясо ели. Сломаны все мечети и минареты. Как-то само собой, в силу
общественного климата нарушены национальные одежды всех бывших народов,
нивелируются под средний пиджачок, среднюю шляпу и кепку. Создается
враждебная атмосфера вокруг обычаев, обрядов и праздников. Национальное
остается только в радиопередачах (в малых дозах) да еще в ансамблях песни и
пляски. Но ансамбли легко со временем распустить, и останутся одни пиджаки.
Таким образом, дезинфекция шла широким фронтом по всей стране. (28)
Отряхнув с дерева плоды и проредив крону до той степени, чтобы дерево
жило, но не цвело, надо было подрубить и ослабить корни, ибо известно
каждому садоводу, что если крона обеднена или даже совсем растерзана бурей,
например, а корней полно и они глубокие, то начинают переть побеги и вскоре
на месте одного сломанного дерева зашумит целая роща. Корни -- это
крестьянство. Особенно для такой обширной хлебопашеской и в то же время
преимущественно деревенской страны, как Россия.
Если вам попадется в руки стенограмма XII съезда партии, проходившего
