ворюги и пьяницы. Всего лишь. Таковые ворюги и пьяницы всегда найдутся
поблизости, была бы усадьба, стоящая вне закона. Я заходил в дом этих ворюг
(сами они теперь живут где-то в Москве) и обнаружил в их доме топчан, у
которого ножки -- это ножки бывшего блоковского рояля, а на дворе на стене
висит от того же рояля дека. Зачем она понадобилась тем братьям, я не знаю,
но висит она до сих пор.
В селе Жерехове близ Ставрова во Владимирской области дом XVII века
некоторое время использовался под скотный двор. Во втором этаже в комнатах
и залах с лепными потолками держали коров. Но сам дом уцелел, пережил
критические годы, и теперь в нем устроили дом отдыха. Вместо коров в
комнатах с лепными потолками живут и отдыхают трудящиеся.
В Орловской области, как мне рассказывали очевидцы, в дом с огромными
венскими зеркалами затаскивали для потехи быка и располагали его так, чтобы
он видел свое отражение в зеркале, а сзади махали красной тряпкой. Бык
бросался сам на себя и на красную тряпку. Бесценные венские зеркала
разлетались вдребезги к огромному удовольствию тех, опять-таки трех-четырех
мужиков, которые захотели потешиться. В Рязанской области мне рассказали,
что большую французскую библиотеку из усадьбы вывалили в овраг где она
лежала и истлевала многие годы. Сельский учитель (это мне и рассказывал)
взял себе два десятка книг и показал их мне. То были Вольтер, Руссо, Дидро,
Расин, Мериме, Ламарк в прижизненных изданиях. Значит, если библиотека
насчитывала несколько тысяч томов, какие же сокровища были вывалены в
овраг?
Тут дело именно в искусственно созданном климате, распространившемся
по всей стране и обусловившем уничтожение фантастических ценностей, которые
нельзя теперь ни учесть, ни даже вообразить. Ведь владельцы имений никогда
не давали отчета, какие картины и какие книги у них хранятся в родовых, с
шестнадцатого и с семнадцатого века, имениях, они нигде не регистрировали
своих библиотек и своих собраний. Климат обусловил гибель ценностей, где бы
они ни находились.
Вот читаем про судьбу библиотеки из Владимирского Рождественского
монастыря.
"В наши дни уцелела лишь часть книг этой библиотеки, в том числе и
такие шедевры, как Лаврентьевская летопись. Вряд ли мы узнаем когда-нибудь,
при каких обстоятельствах эта рукопись попала в далекое алтайское село.
Здесь любили и ценили древнюю книгу. Крестьяне собрали большую коллекцию
замечательных древних рукописей".
В качестве комментария надо пояснить, что речь идет, конечно, о
староверческом селе. Именно староверы становились собирателями древних икон
и древних книг. Что касается путей, по которым книги из Рождественского
монастыря попали на Алтай, то догадаться нетрудно -- монастырь был разорен.
Серебро и золото изъято, а на книги и иконы тогда еще не было нынешнего
вкуса. Они беспощадно уничтожались. В Нижнем Новгороде, в частности, сожгли
несколько вагонов икон, собранных за Волгой -- на Керженце и Ветлуге, после
того как оттуда насильственным порядком выслали в Сибирь всех
старообрядцев-кержаков. Могли, могли попасть книги из Владимира на Алтай.
Но мы остановились на том, что крестьяне (крестьяне, а не графы и не
князья) собрали большую коллекцию... "Однако острые социальные конфликты
нашего века не пощадили уникальную крестьянскую библиотеку, разделенную к
тому времени на две части. Сборник с материалами о Максиме Греке попал в ту
часть старой библиотеки, из которой чудом уцелело несколько книг: они
оказались внизу огромной кучи, лежавшей в сарае без крыши, нижние книги
ушли под снег, и их не заметили, когда всю кучу увозили сжигать. Весной
одна жительница села заметила оттаявшие книги и спрятала их...
Хранительница спасенных книг была уже старухой, правда, обремененной
болезнями, но решительной и строгой..."
Это все напечатано в журнале "Знание -- сила" за 1975 год в статье
кандидата исторических наук Н. Покровского.
Книги оказались бесценными. Но уточним некоторые положения статьи,
расшифруем их для не очень догадливых.
Под "острыми конфликтами нашего века, не пощадившими уникальную
крестьянскую библиотеку", надо понимать коллективизацию, раскулачивание и
насильственный вывоз старообрядцев из их села. Ничего другого здесь быть не
может. Библиотека была разделена на две части. Куда делась одна половина,
Покровский не говорит. По всей вероятности, сдана в утильсырье как
макулатура. Вторая половина (не поместилась на подводе?) была свалена в
сарай без крыши, где ее занесло снегом. Эти книги весной увезли и сожгли.
Но несколько книг вмерзло в снег, что их и спасло. Женщина (решительная и
строгая) подобрала книги и спрятала их. Теперь она их отдала Н.Покровскому,
и они попали в книгохранилище. В каком виде?
"Часть ее листов склеилась в сплошной блок. В иных местах чернила на
бумаге были уже почти неразличимы, на одном из листов, к нашей радости,
оказалась дата -- 1591 год".
Теперь скажите -- где свет, где тьма? Кто в этой истории варвар и
мракобес -- религиозная старуха, подобравшая и сохранившая случайно
уцелевшие и оттаявшие книги, или те представители советской власти, которые
свалили уникальную библиотеку в сарай без крыши, а потом всю кучу, кроме
нескольких книг, вмерзших в снег, увезли и сожгли?
Итак, десятки тысяч замечательных усадеб были уничтожены, а места, на
которых они стояли, загажены и замусорены. Если бы мы совсем не имели
никакого представления о том, что это были за усадьбы, не так бы, наверное,
было жалко их теперь, не столько их самих (они-то бесчувственные дома), но
ту страну, которая их потеряла, которую они украшали и облагораживали. Мы
знаем о них не только из литературы и живописи, но и по немногим
сохранившимся образцам. Ну, во-первых, знаменитые Горки, которыми
пользовался, несмотря на ненависть к прошлому России, великий вождь
мирового пролетариата.
Или посмотрите имение в Долгопрудном, в котором располагался Лев
Давидович Троцкий. Шереметьевский дворец в Останкине или Юсуповский в
Архангельском, конечно, выделялись и тогда своим богатством, но такие
усадьбы, как, скажем, тютчевское Мураново или тургеневское
Спасское-Лутовиново, были не только обыкновенны, но и заурядны. И вот ходим
мы по Муранову, восхищаемся паркетом, канделябрами, всей обстановкой, и не
спохватываемся, что именно таких усадеб были десятки тысяч.
Кое-где уцелели сами дома. Там устроен в нем санаторий, там детдом,
там колония для малолетних преступников, там интернат какой-нибудь -- это
бывает. Но эти дома не дают уже никакого представления о том, какими они
были и что вместе с ними утрачено нашей страной, нашей землей, нашим
народом. (26)
Вторая линия -- монастыри и бесчисленные церкви. Начнем с Москвы. И
сделаем небольшое отступление. Недавно в одном журнале я прочитал
любопытную статью о делах и порядках в Конго, в африканском государстве,
образовавшемся, как известно, недавно и только еще становящемся на ноги.
Как перед каждым новым государством, да к тому еще и африканским, перед
Конго стоят разные трудные задачи, и какая же в первую очередь?
Оказывается, государство создано, но население его еще не чувствует себя
нацией, у него нет еще чувства национального единства, национального
самосознания. Хорошо знающий положение в Конго, умный и думающий журналист
пишет:
"Сегодня в Африке пытаются создать нацию "сверху", не дожидаясь
возникновения объективных условий. Другого пути нет. Иначе можно попасть в
заколдованный круг. Чтобы сделать резкий скачок в экономике, покончить с
нищетой, голодом, африканским странам необходимы огромные усилия. Это
возможно только при общенациональном напряжении сил и таком сплочении
людей, которые просто нереальны без наличия нации. В этих попытках ускорить
ход событий нет ничего от суетного тщеславия. Это необходимо. Поэтому-то в
Африке сейчас заняты поисками любых стимулов, способных помочь единению
людей. По-своему важны даже символы, олицетворяющие государство".
Прекрасная и четкая мысль! Чем выше национальное самосознание у
народа, то есть чем больше он народ, тем он сильнее. Чтобы стать сильными
даже и экономически, в молодом государстве стараются искусственно прививать
это самое национальное самосознание, общенародное единство, ищут любые
стимулы. Важны даже символы.
А если у народа уже сложилось на протяжении веков национальное
самосознание? Если у него есть уже символы, олицетворяющие его единство,
его славу, его силу? Что же нужно делать для того, чтобы народ разъединить,
разобщить, лишить единства, притупить национальное самосознание и вообще
ослабить? Очевидно, нужно ликвидировать как стимулы, так и символы. Значит,
все, что национально, скажем еще точнее, все, что ярко национально, все,
что есть у этого народа самобытного, непохожего на других, все, что
определяет его лицо и лицо земли, которую он населяет, облик его городов и
сел, все, чем мог бы он гордиться, все, глядя на что, он мог бы радоваться
в сердце своем, что это вот его, кровное, исконное и своеобразное, -- все
это надо как можно скорее уничтожить, чтобы не напоминало, сделать
безликим, ординарным, не говорящим ни уму, а главным образом, ни душе, ни
сердцу.
Если в молодом африканском государстве проводится искусственное
национализирование населения с целью укрепления государства, то в России
началась искусственная денационализация, по прямой логике -- с целью
ослабления народа.
Самым ярким городом с точки зрения национального своеобразия была
Москва. На нее-то и направились главные разрушительные усилия.
Рассказывают, что некий Заславский, назначенный главным архитектором
Москвы, ездил в автомобиле с секретарем, колеся по московским улицам
наугад, и на все, что ему бросалось в глаза, показывал пальцем, а
секретарь, сидящий рядом, помечал в записной книжке. Что же могло бросаться
Заславскому в глаза? Церкви, конечно, златоглавые церкви и златоглавые
московские монастыри.
-- Это. Это. Это. Это. Это! -- коротко бросал подонок и гад
Заславский, а секретарь помечал. И вот, как по мановению руки этого
Заславского, на месте удивительных храмов XVI и XVII веков образовались
чахлые скверики и пустую площадки. Сотни (!) взорванных московских церквей,
да еще десятки оставленных "на потом", брошенных на произвол судьбы, то
есть на медленное разрушение и умирание. (27)
Творящие это прекрасно ведали, что творят. Архитектор Щусев, видимо,
уже почувствовав, что грозит Москве, говорил: "Москва -- один из
красивейших мировых центров, обязана этим преимущественно старине. Отнимите
у Москвы старину, и она сделается одним из безобразнейших городов".
Большинство памятников старины сносили внезапно, быстро, главным
образом ночью. То есть взрывали их ночью, а уж кирпич разбирали потом на
глазах у безмолвных, безответных, поруганных и вот именно парализованных
москвичей.
Впрочем, иногда возникали маленькие, жалкие, наивные дискуссии даже и
в газетах. Вот образец. "Вечерняя Москва", 23 мая 1927 года.
"О КРАСНЫХ ВОРОТАХ"
Московские архитекторы предлагают перепланировать площадь. Что говорят в
М.К.Х.?
В субботу в "Рабочею Москве" было напечатано сообщение о том, что
группа московских архитекторов разрабатывает вопрос о переносе Красных
Ворот на территорию близлежащего Лермонтовского сквера.
Возможен ли этот новый вариант разрешения спора о Красных Воротах?
Один из крупных архитекторов академик А. В. Щусев говорит по этому
поводу следующее:
-- Я думаю, что проект переноса Красных Ворот в другое место
нецелесообразен.
Красные Ворота -- несомненно, ценный памятник старины. Они
представляют особую ценность именно на своем месте на возвышенной площади.
Все же если вопрос будет состоять в том, перенести их в другое место или
уничтожить, то, разумеется, придется примириться с тем, что они будут
установлены в. Лермонтовском сквере.
С другой стороны, я глубоко убежден, что лучшие московские архитекторы
