он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков,
представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии
по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного
сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей... Политбюро даст
детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против
шуйских мятежников был проведен с максимальной быстротой и закончился не
иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных
черносотенцев г. Шуи, а по возможности так же и не только этого города, а и
Москвы и нескольких других духовных центров... Чем большее число
представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам
по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту
публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они
не смели и думать..."
Таким образом, основное золото России, основное ее серебро, основные
ее жемчуга, рубины, бирюза, вообще драгоценные камни, находящиеся не в
частных руках, были изъяты уже в первые годы так называемой советской
власти. В это же время были вскрыты и распотрошены все царские гробницы.
Есть точные сведения, что Свердлов и Луначарский лично присутствовали при
вскрытии царских гробниц. Считалось, что с научными целями. Но почему бы не
подождать немножко заниматься такой наукой, а заняться ею в более
спокойное, мирное время? Нет, и здесь та же алчба, та же ненасытная жажда
золота, драгоценных камней, сокровищ.
Досталась в руки богатейшая в мире страна. Мало ли было накоплено на
Урале, на Ленских приисках, навезено из Индии, из разных заморских стран.
Началось поспешное, жадное, безудержное ограбление.
Драгоценности, находящиеся в частных руках, изымались тремя этапами.
Ну, дворянские и купеческие особняки были очищены в порядке насилия, и это
было нетрудно сделать. Приходило несколько человек, опять же в кожаных
куртках, производили тщательный обыск и все уносили с собой. Можете ли вы
себе вообразить, сколько всего им тогда досталось? Потому что если
какая-нибудь маленькая Шуя, или Рыбинск, или Владимир (а таких городов
тысячи, не говоря уже о городах ранга Нижнего Новгорода, Самары, Костромы,
Красноярска, Томска, Пскова, Киева), то в каждой Шуе все равно несколько
десятков богатых купеческих особняков. А что такое купеческий особняк с
точки зрения его содержания? Ого! Фарфор и картины, дорогая мебель и иконы,
золото, драгоценные камни. Теперь прикиньте все это в масштабах страны, в
масштабах России, и вы поймете, что это была за акция, проходящая под
официальным ленинским лозунгом: "Грабь награбленное".
Итак, монастыри и церкви, наиболее примечательные особняки и дома были
опустошены. Но нельзя было грабить каждый дом, дом среднего достатка,
обыкновенный русский дом, где все же по их тонкому чутью оставалось еще и
золотишко, и серебро, и бирюза с гранатами, и топазы с аметистами, и
бурмитское зерно. Тогда была придумана система "Торгсина". "Торговля с
иностранцами" -- так называлась эта система. Спрашивается только, кого же
надо было считать иностранцами в этой странной торговле? Задача у
"Торгсина" была одна -- выудить у населения остатки золота и драгоценных
камней. Для этого население крупных городов посадили на полуголодный паек
во всех отношениях -- и еда, и одежда, и какие-нибудь там духи. Карточки и
паек. Вобла, колючий хлеб, пшенка. А рядом -- пожалуйста. "Торгсин".
Человеческая жизнь, как во всем остальном мире. Свежие колбасы, икра,
шерстяные ткани, дорогие алкогольные напитки, тончайшая парфюмерия. Но
только советские денежки не годятся. Нужно золото и драгоценности. И пошли
русские женщины вынимать из своих ушей серьги, снимать с пальцев кольца,
обдирать с икон серебряные ризы. Поговори сейчас с любым пожилым человеком
-- как, мол, было ли что-нибудь в вашем доме?
-- Эхе-хе! -- сокрушенно вздохнет пожилой человек. -- И серебряные
подносы, и серебряные кофейные приборы, и жемчужные ожерелья, и серебряные
оклады, и гранатовые браслеты, мало ли всего.
Можете ли вы представить себе, сколько было снесено в масштабах
страны, в масштабах России? И куда же все делось?
Осталась деревня, где "Торгсины" не действовали. Там этот вопрос
решался гораздо проще. При помощи милиции брали мужика, сажали его в тюрьму
и держали до тех пор, пока он не рассказывал, где у него спрятаны золотые.
Много монет, может быть, и не было, но все же, поскольку золотые деньги
свободно обращались в России, оседали они и в избах, ну, хоть по пять
кружочков. А у кого и побольше. Находилось на каждую деревню по два-три
мужика, у которых этих кружочков было по два, по три десятка. Мелочь, но в
масштабах огромной страны?.. Впрочем, согласимся, что это было уже
крохоборство. Но не могли, не могли они допустить, чтобы хоть где-нибудь
уцелел золотой кружочек не в их руках!
Посмотрите, как быстро сместились все понятия. Черчилль как-то сказал:
"Если большевики укрепятся в России, то начнется полоса таких насилий и
такого беззакония, которых человечество не знало с начала своей истории".
Примерно так. Разве мыслимо было еще несколько лет назад, чтобы в России
сажали в тюрьму за то, что у человека есть золотые деньги? И насильно эти
деньги отбирали. Не давая за это ни коровы, ни овцы, никакой компенсации.
Отбирали так, чтобы человек радовался, что хоть остался жив.
И при чем здесь диктатура пролетариата? И при чем здесь
рабоче-крестьянская власть? Ни пролетариат, ни крестьяне это отобранное
золото и в глаза не увидели. Пролетариат сам до сих пор получает бумажные
деньги, которые только условно называются деньгами. Наши бумажки не
котируются, как известно, ни в одной стране мира. Даже и в Москве, проходя
мимо магазинов для иностранцев, то есть мимо "Березок", пролетариат должен
облизываться на нормальные, соответствующие двадцатому веку товары,
которыми пользуется весь мир. Так удивительно ли, что свою жалкую трешку, с
которой не сунешься в магазин с хорошими товарами, работяга без жалости
пропивает около дверей в другие, невалютные магазины, скинувшись на троих.
Вот и вся его диктатура.
Параллельно с изъятием ценностей шло уничтожение художественных,
материальных и исторических ценностей уже не с целями грабежа, но просто
ради уничтожения. Ради того, чтобы прошлое России, история России не
напоминали бы о себе своей красотой, для того, чтобы художество каменщиков
не напоминало о гении народа, а исторические памятники о его славе, о его
победах, о его пройденном уже в веках пути. Оголить народ, обезоружить его,
ослепить, в конечном счете ограбить его, но уже эстетически, исторически --
духовно. Народа быть не должно. Должно быть население. Не должно быть и
ничего такого, следовательно, что напоминало бы народу о том, что он народ,
да еще великий. Здесь надо оговориться. Процесс, о котором идет речь,
перешагнул через 1924 год. Этот процесс продолжался и позже. Все дело в
том, что Сталин, захватив власть в стране в свои единоличные руки, первую
треть своего правления еще добросовестно и точно исполнял предначертания,
которые ему достались от предыдущих правителей, и действовал еще по
доставшимся ему планам. В частности, он осуществил план коллективизации,
придуманный и разработанный Троцким, но этому свое время. А пока вернемся к
тому, что по всей России прокатилась волна неслыханных и невиданных
разрушений. Монгольское нашествие -- светлый сон по сравнению с тем, что
обрушилось на Россию.
Надо наметить несколько линий, по которым шло разрушение. Не по всем
же линиям оно шло. Водокачки, например, паровозные депо никто не трогал,
равно как и нефтяные вышки, железнодорожные насыпи, мосты через реки, хоть
это все и досталось от "проклятого прошлого", было построено царскими
инженерами, хоть транссибирскую железнодорожную магистраль закладывал лично
Николай Александрович, цесаревич, будущий Николай II, который ездил для
этого во Владивосток и вынул там для этого первую лопату грунта.
И пароходов, ледоколов царских не взрывали, а только переименовывали.
Например, ледокол "Ермак" (кстати сказать, единственный в мире в то время)
становился ледоколом "Красиным". Линкоры "Севастополь", "Гангут" и
"Петропавловск" соответственно именовались "Октябрьская революция", "Марат"
и "Парижская коммуна". Волжские купеческие пароходы с многочисленными
разнообразными названиями превращались преимущественно в "Володарских" и
"Урицких". Они шлепали колесами до недавних пор, а может, кое-где по
какой-нибудь Печоре шлепают еще и сейчас.
Но вот почти в каждом селе (а уж в пяти-семи километрах друг от друга
обязательно) по всей России стояли замечательные усадьбы, красивые,
просторные дома, иногда более скромные, но все же с анфиладами комнат, с
паркетами, с колоннадами и мезонинами, а часто -- дворцы. Если накинуть
хотя бы на европейскую часть России сетку с величиной ячейки, ну, пусть
хотя бы в десять километров, то сколько же десятков тысяч получится этих
усадеб, этих "ампиров", "русских классицизмов" или, может быть, не совсем
стильных, но замечательных, красивых и дорогих домов? Тысячи и десятки
тысяч. Они, во-первых, были действительно красивы и теперь определяли бы во
многом наш пейзаж. Такой дом бывал окружен ухоженными парками, садами,
цветниками, оранжереями, системами прудов. Поэтому сама земля производила
впечатление (и производила бы теперь) благоустроенной и ухоженной земли, в
то время как сейчас она производит впечатление земли истерзанной и
замусоренной.
Во-вторых, если их были десятки тысяч, если каждый дом стоил бы по
теперешним ценам, ну, хоть тысяч сто, то получаются уже миллиарды.
В-третьих, в каждом доме стояла дорогая мебель, зеркала, висели
люстры, были в обиходе фарфор, фаянс, бронза, старое стекло, изразцы,
гобелены, иконы, часы, рояли, арфы. А все это новые миллиарды. (25)
В-четвертых, в этих домах хранились большие ценные библиотеки.
Надо сказать, что с точки зрения исполнительской тут поработали и сами
русские мужички. Тут подчас ни латыши, ни евреи, никакие другие
интернационалисты не участвовали. Конечно, в стране был создан
соответствующий климат для разрушения и ликвидации этих усадеб. И климат
этот был распространяем из центра, когда все эти ценности, вся эта красота
были поставлены вне закона, так что кому только не лень, тот и мог их
громить, грабить и разорять. Но непосредственные руки, которые прикасались
к книгам, картинам, скульптурам и роялям, были чаще всего свои же, русские
руки.
Не надо думать, что все эти усадьбы смела волна народного гнева, как
это теперь хотят изобразить. Эти усадьбы пережили и момент революции, и
гражданскую войну. Лишь постепенно дошел до них ряд. В самом деле -- стоит
на отшибе от деревни большой запертый дом, в который не составляет никакого
труда проникнуть, разбив окно, а то и сорвав замок. Да уж найдется
какая-нибудь лазейка. Опять же не шли всей деревней, но находилось два-три
догадливых мужика, чаще всего лодыря и негодяя, которые делали первый шаг в
разгроме усадьбы, воровали оттуда первые вещи. А потом уж начинался
процесс, так сказать, выветривания, который продолжался до тех пор, пока не
оставался на месте бывшего дома один фундамент.
Не так давно я побывал в Шахматове, бывшем имении Блока около
Солнечногорска. Сожжение этой усадьбы с легкой руки Маяковского стало как
бы символом революции. Помните, наверное, как Маяковский встретился с
Блоком в Петербурге около костра в первые дни революции.
-- Ну как? -- это Маяковский спрашивает Блока.
-- Хорошо, -- отвечает Блок, а помолчав, добавил: -- У меня библиотеку
сожгли в усадьбе.
И в этом, дескать, весь Блок, его раздвоенность, его классовая
неполноценность. Вот и выходит, что библиотеку и усадьбе Блока сожгла
именно революция, то ли пролетариат, то ли его союзник -- крестьянство.
Но я расспросил на месте и узнал, что Шахматово сожгли два брата --
