восстановлен, часы бьют восемь, все возвращаются на свои места. Abbey Road и
его друзья, переждав скандалистку, без дальнейших помех заправились гадостью
по самые уши, поднялись тихой стайкой в бар, забились в темный угол и
принялись ловить кайф под Джона Фоггерти. (Очень жаль, если вы никогда не
слышали Фоггерти и его пения наперегонки с гитарой.) Сюда же со второго
этажа переместились Штучка и навязавшийся на его голову Вадька, столь удачно
окрещенный нами Купидоном.
Именно из-за этого гада пришлось Штучке демонстрировать храбрость и
садиться у ярко освещенной стойки. Впрочем, так или иначе, но возбуждения и
беспокойства, при всем своем независимом виде, Евгений скрыть не мог, он
постукивал костяшками по полировке, поглядывал вокруг, на часы, на лестницу,
но если Вадик подозревает за этим одно, то на самом деле происходит
совершенно другое. Штучка ждет Дульсинею.
Он ждет, попивает яблочный сок, а в это время, где-то около половины
девятого, через стеклянные двери вошли победители. Вошли, отдуваясь
портвейном, надменно поглядывая окрест, два великолепных Игорька. Пришли по
делу, гордые триумфаторы, они пришли за новой порцией "Кавказа", остаток
червонца жег им руки, они пришли освежиться, совершенно и не предполагая, в
какую мерзкую историю влипнут в невинном кафе-мороженое. Причем Судьба
принялась вершить их ужасный конец сразу без всякого промедления.
- Баба,- объявил, поводя чуткими ноздрями Игорек, по фамилии Шубин,
фиксируя аккуратную девичью фигурку на том конце вестибюля у голубеющего к
ночи витринного стекла.
- Снимаем,- ответил решительный Вальдано, при этом ничего не фиксируя,
а просто среагировав на краткое колебание воздуха, произведенное губами
товарища в момент произнесения пары звонких согласных - баба.
И в самом деле, это была она. Это была Галя Иванчук с сигаретой
"Плиска" в красиво отставленной руке. Она стояла, наслаждаясь пустотой и
порядком, снизошедшим на первый этаж, как сладко грезилось, после
произведенного ею скандала. Бедная девочка и не подозревала, в какую ужасную
историю она влипла.
Кстати, в те давние забавные времена публичное женское курение в нашей
пусть и просвещенной, но еще полной стыдливых предрассудков провинции
считалось привилегией лишь пьяных и очень пьяных дам, а поскольку Галочка к
этой совершенно непривлекательной категории никак в тот вечер не могла быть
отнесена, необходим небольшой комментарий. Собственно, об этом мы уже
заговаривали, намекали на необходимость соблюдения пропорции за столиком
заведения общественного питания, прямо указывали,- количество девочек,
поедающих крем-брюле, должно без остатка делиться на число мальчиков, пьющих
пунш, и в идеале частное этого деления желательно иметь равным единице,
иначе приходится возиться с очень коварными и на все способными дробями.
Итак, своеобразное нервное состояние Галочки Иванчук, уже давшее о себе
знать в известном нам эпизоде, как ни прискорбно, обусловлено фатальной
неделимостью трех двумя, две порции внимания делятся (дробятся) на три пары
ушей и глаз (а также рук и, извините, товарищи педагоги, даже ног), оставляя
вертеться как белка в колесе шестерку в периоде. В общем. Галочка курила,
уже третий раз опускалась сверху от недружелюбного плаката "У нас не курят"
к ласковому объявлению "Добро пожаловать", поднимаясь, однако, при этом от
провинциальных мотивов отравления организма голубым дымом к, прямо скажем,
столичным, где в те удалые времена сигарета в зубах означала
эмансипированную и, что особенно важно, одинокую женщину.
Итак, Алена Амельянчик не в счет, ибо в ее зеленые глаза смотрел Алеша,
значит, Сергей Афанасьев подумал, подумал и, пренебрегая верняком, выбрал на
сегодняшний вечер себе в подруги будущего искусствоведа с утраченной ныне
фамилией. И вот прискорбный результат,- к оставленной один на один с
"Плиской" Галине неотвратимо приближаются два пьяных хулигана, причем на
лице одного из них по мере сокращения расстояния явственно обозначается
приветственная улыбка. Игорь Вальдано узнает школьную подругу своей сестры.
К сожалению, во всех красочных и неповторимых деталях увидеть нам эту
ужасную историю, завершившуюся отвратительной дракой, не удастся. Покуда
будет происходить обмен любезностями, ни к чему не обязывающими фразами,
покуда мальчики угостят девочку в те не слишком изобильные времена
изысканным "ВТ", пока они будут решать про себя (перемигиваясь, как
карточные партнеры), стоит ли связываться "со старой коровой", покуда
"корова" будет прикидывать (делая немного глазами, немного руками), какой
может быть польза от "этих сосунков, короче, покуда будут совершаться все
эти невинные светскости, как и было объявлено, без пятнадцати девять
распахнутся стеклянные двери и тихо. как мышка, войдет ясное солнышко - Мара
Доктор в сопровождении Притона - Риты Захаровой.
Что мы можем успеть за ту минуту, пока подруги будут подниматься на
третий этаж? Первое, воздадим все же должное Гале Иванчук, ибо, не окажись
она сегодня в кафе в столь двусмысленной ситуации, не попадись она сразу в
вестибюле на глаза двум Игорькам, мрачная эта пара поднялась бы наверх, и
уже не Алеше Бессонову пришлось бы в одиннадцатом часу подписывать
милицейский протокол, а Евгению Агапову, по прозвищу Штучка. Мара и Рита
разминулись бы с нашими героями, не встретились бы также, что не менее важно
для нашего typical Siberian adventure of 70s, с Вадиком Купидоном, все
тщательно налаживаемые связи разрываются, таким образом, в мгновение ока
автору приходится без эпилога закругляться, ставить точку и приступать к
исполнению обязанностей младшего научного сотрудника, поскольку
необходимость в трех последующих частях отпадает. Ужасная, ужасная
перспектива... Но все складывалось на редкость, просто чертовски удачно
(безусловно, глядя с корыстной колокольни нашего приключения), даже.
казалось бы, ни к чему не привязанный эпизод с падением Саши-бармена на
грязный кухонный пол и тот сработает на нас.
Итак, когда наконец после велеречивых намеков, с одной стороны, и
неопределенных взглядов и улыбок - другой между молодыми людьми и
ассистентом кафедры общей истории будет достигнута весьма зыбкая, не не
вербализированная, но ощутимая некими ответственными за такие ощущения
рецепторами договоренность пойти к Игорю Шубину в гости и послушать музыку
(в соответствии с бессмертным законом), на новом витке спирали вновь
возникает потребность в "Кавказе".
Но теперь Игорьки разделились, Шубин остается стеречь (забавляя
беседой) прекрасную даму, а Вальдано отправляется наверх к своему первому
наставнику. Обнаружив непредвиденную перемену, Игорек теряется и не замечает
у стойки в числе прочей публики Штучку, он вынужден спуститься на второй
этаж в подсобку (куда посторонних строго просят не входить) и униженно
просить бутылку портвейна у официантки Лизы Гуркиной, его собственной
одноклассницы. Пока Лиза смягчится, поверит и отпустит, нарушая правила
торговли, бутылку с сиреневым штампом "Кафе Льдинка" на этикетке, уйдет
драгоценное время. Никотиновая эйфория обернется легким покалыванием в
висках, Галя Иванчук начнет бояться двух не по годам физически развитых
молодых людей, попросится наверх за сумочкой и не вернется.
Короче, когда Игорек Вальдано наконец спустится вниз, придерживая
колыхающуюся за пазухой бутылку, и спросит: "А где?" - ответом ему будет
краткое предложение, образованное из слов преимущественно тюркского
происхождения.
И тут, отлично понимая остроту момента, мы все же предоставим борцов на
некоторое время самим себе. Минута истекла, лестница преодолена, и вот
долгожданное явление произошло. Как же прореагировал Евгений?
- Мара...- проговорил Штучка и своим придыханием несколько напугал
Вадика Каповского, который, устав дразнить Евгения, коротал время, довольно
дерзко положив на стойку пусть и обернутый в газету, но весьма не семейный
журнал.- Мара,- пробормотал Штучка и сполз со своего высокого стула, а
Вадюша, ах, момент слабости, поднял голову, повернулся на пол-оборота к
источнику опасности, при этом быстрым и ловким движением смахнув лишнее со
стойки и переправив за полу пиджака. Увиденное поразило даже его привычный к
сенсациям ум.
- Во...- так выразил наш сибирский Купидон эффект, производимый
огромной копной каштановых волос, в лихой небрежности которой чувствовалась
уверенная рука мастера экстра-класса.
Одета Мара была, как тогда говорили,- "конец всему" или "оттаскивай",
вы понимаете, во все новое (и это в те простые времена заплат и кривых
швов), во все привозное (это опять же в эпоху самопалов и самостроков).
Колониальная сиреневая майка с блестящим рисунком, джинсы изысканнейшего
флоридского покроя с темными пуговицами а-ля медь и блестящими зипперами,
что касается деревянных колодок с кожаным верхом, называемых сабо, то в
блистательном нашем 197... это был самый последний и отчаянный писк.
- Мать моя женщина,- наконец сказал Вадюша,- ты посмотри, кто к нам
пришел.
- Мара,- повторил Штучка, совершенно обалдевший и потерявший дар речи.
Впрочем, как-то даже неудобно делается за наших двух молодых баранов.
Право, несколько ни к месту восторг, телячья радость. В самом деле, если
оторвать взгляд от пуговиц и лейблов, если заглянуть Маре в глаза, увидеть
линию плеч, безусловно, за всем внешним великолепием можно открыть,
почувствовать не вполне спокойное состояние души, беспросветное девичье
отчаяние и суровую женскую решительность. Самое время в очередной раз
объясниться. Собственно, намек уже был сделан на некие совершенно
конфиденциальные и неотложные дела, заставившие Мару и Риту всю вторую
половину дня перемещаться довольно замысловатым образом из конца в конец
Южносибирска. Две юные дамы разыскивали маленькую красноносую старушку, по
имени Агафья Тихоновна. Эта добрая бабушка за вполне умеренную мзду бралась
прерывать нежелательную беременность, без всяких формальностей и
хирургического вмешательства, одной довольно унизительной, но
высокоэффективной процедурой. В отменном качестве бабушкиной работы убеждал
ничем не обремененный, гладкий животик Риты Захаровой, которая за неполный
год краткого замужества дважды пользовалась услугами безотказной старушки.
Но на сей раз мы вынуждены зафиксировать явную осечку. Бабушки не оказалось
на месте, во всех посещенных подругами явках и малинах (у сестры, у зятя, у
племянницы), везде ждал печальный от ворот поворот, и стало совершенно
ясно,- весеннее щебетание птичек поманило Агафью Тихоновну к корням, к
внукам. за Алтай. Ах, ах, ах. какой скучный конец.
Впрочем, пессимизм никак не был на манер краюхи хлеба разделен пополам,
если Мара предалась самым мрачным мыслям, то многоопытный Притон не утеряла
ни грамма природной жизнерадостности. Кстати, если для Мары день
сорокавосьмилетия декана электромеханического факультета оказался днем
сплошных потерь, то для Риты-Притона он ознаменовался блистательным
приобретением (авансом за верность и будущие услуги), ей была презентована
небезызвестная читателям шапочка "эксон", правда, на сей раз красного цвета.
Итак, подруги приближались, и великолепие одной только подчеркивала
красная крикетная шапочка на голове другой. Подруги приближались, и вместе с
ними волнующий момент произнесения первых после почти полугодовой разлуки
