окончательно разбудив сумасшедшим галопом все это собачье царство. Безумно
повезло, конечно, Вадюше и Рите, беззаботно упражнявшимся за стеной, ибо
разъяренный супруг последовал за обидчиком в окно, перемахнул ту же ограду и
принялся догонять. Пытаясь на ходу перезарядить двустволку, упал, разбил
колено, вскочил, потерял направление, снова бежал, превозмогая боль, опять
упал, лежа-таки впихнул патрон-другой и, окончательно запутавшись в темноте,
побежал, как ему показалось, за мелькающим в конце проулка преступником в
совершенно противоположном направлении.
Штучкой же занимался сам Господь, не иначе, ибо, делая наугад зигзаги,
петляя улочками и переулками, он вылетел в чем мать родила на Новосибирскую
трассу и, взмахнув руками, кинулся навстречу желтым спасительным фарам.
Восхищения достойно вот что. Несмотря на спешность сборов, в правой
руке у нашего героя мы видим пакет, полиэтиленовый пакет с пластинками.
Остальное имущество кавалера составляют желтые махровые, не снятые в пылу
страсти носки.
СТАНЦИЯ ТОПКИ
Ну что ж, начав при ярком дневном свете, мы, убыстряясь от страницы к
странице, миновали все стадии сгущения красок и на умопомрачительной
скорости влетели в инфракрасный диапазон полуночи, в таинственную пору
сверхъестественных, наукой не познанных явлений. Как ни противится сему
разум, как ни борется с наваждением здравый смысл, но встречи с чудесами не
избежать, и прежде всего с привидением.
Да, да, именно привидение явилось, безобразно кривляясь, дергаясь и
вздымая худые, фосфоресцирующие длани, Александру Егоровичу Алейнику,
водителю быстроходного трайлера ЗИЛ-130, выпрыгнуло проклятое из черного
небытия обочины и закуролесило в желтых отсветах фар среди черных заборов
дремучей окраины. В правой руке подлое сжимало неизвестного назначения
четырехугольный предмет и, по всему, намеревалось запустить им в широкое
лобовое стекло всего-навсего как три месяца назад с завода полученного,
новехонького грузовика.
- Убью на фиг,- пробормотал Александр Егорович, но потерять кормильца в
прямом лобовом столкновении с нечистью не решился, взял что было сил в
сторону и вдарил по тормозам.
Жуткая тень метнулась куда-то вбок, грохнули друг о друга ящики в
кузове, и могучая машина застыла посреди ночной дороги. Александр Егорович,
дюжий мужчина, выпал из высокой своей командирской двери и с монтировкой в
руке побежал вдоль кузова, навстречу исчадию ада.
Евгений, а это был, конечно же, наш нагой беглец, не стал дожидаться
громко затопавшего ногами шоферюгу, где-то (показалось, совсем рядом, через
два или три дома, за спиной) хлопнул в ночном воздухе выстрел. Штучка
вздрогнул всем телом, схватился за борт, уцепился, вскарабкался и исчез за
ближайшим ящиком в черной дыре кузова. Александр Егорович тоже подчинился
инстинкту, остановился, не добежав даже до первых спаренных колес, замер, не
веря своим ушам. Но выстрел в самом деле был, и слух никого из участников
этой драмы на охоте не подвел. Ополоумевший, потерявший след в лабиринте
домов официант ресторана "Южбасс" Сергей Захаров в отчаянии разрядил правый
ствол дедушкиной тулки в молочную россыпь звезд.
Переждав собачий лай, Александр Егорович все же обогнул грязноватый
хвост кузова, некоторое время постоял, заслоняя собой белые цифры номера,
вглядываясь в ночное однообразие заборов Фабричного района Южносибирска, как
будто пытаясь, неизвестно для чего, определить среди неровностей обочины тот
бугорок, с которого мгновение назад прыгнула ему навстречу неверная тень.
И покуда он так стоял, глупо щурясь и воинственно помахивая
монтировкой, рассудок Сергея Захарова окончательно помутился, он дико завыл,
замотал головой и с обреченностью каторжника опростал левый ствол в
расписные ставни ближайшего домика.
Тут даже Александр Егорович потерял присущую людям его профессии
уверенность и агрессивность.
- Ой, маманя,- прошептал он, тихонько отступая назад. Ударившись же о
железный угол кузова затылком, на лету поймал слетевшую с головы кепку,
развернулся и побежал на свое рабочее место как можно быстрее сматываться из
этого гиблого, неизвестно по каким законам живучего места.
Пожалуй, только минут через пятьь-шесть, выскочив на пустынную ночную
трассу и набрав хороший ход, Александр Егорович принялся последними словами
поносить родной город автора. Косясь в зеркальце заднего обзора, он цеплял
слово за слово, вытягивал цепочку одну за одной, заплетал косичкой и,
решительно узлом завязав на конце, всякий раз, завершая тираду, божился в
отместку взять за каждую из дюжины обтянутых полиэтиленом японских покрышек
сто восемьдесят, сто девяносто, двести, не я буду, рублей. Наконец, накинув
шестьдесят целковых сверх денег, отданных им самим за штуку паре навязчивых
(с утра поддавших) механиков шахты "Липичанская", при этом поклявшись ни
копейки не уступить, Александр Егорович неожиданно успокоилося и полез за
"Беломором". Как видим, водитель у стотридцатки довольно-таки несимпатичный,
сущая скотобаза, скажем прямо, этот Александр Егорович, ничего в нем
романтического, под стать нащей истории нет, фу, отвернемся с презрением от
его небритых скул и продолжим взволнованный рассказ о мистике сибирской
ночи.
Итак, привидение, кое Александр Егорови для облегчения души счел лишь
на мгновение явившимся- из межзаборного проулка и туда же юркнувшим от
теплого металла его "зилка" навстречу свинцу, на самом деле сидело в кузове
и вместе с Александром Егоровичем подпрыгивало на неровностях плохо
переносящего мороз асфальта нашего орденоносного комбината. Дыхание Евгения
от беспорядочного курение и продолжительного бега (да eщe усугубленное
долгой минутной задержкой в мгновение опасной близости Александра Егоровича
и его монтиронки) клокотало теперь вовсю, отходило хрипами и всхлипыванием,
и, пусть заглушенное шумом ветра и мотора, оно странными, однако вполне
различимыми звуками отдавалось в брезентовом объеме кузова, и каждый
тревожный толчок легких Штучки холодной дрожью рассыпался по телу притихшего
на стопке японской резины Михаила Грачика.
Вот она, наконец, давно назревавшая встреча, but what a bizzare
circumstances. Тяжелое забытье Лысого, снизошедшее на беднягу еще на родной
южносибирской земле, оборвали неожиданные маневры и резкое торможение
тяжелой машины. Впрочем, просветление у Михаила, ооретение им чувств,
медленное, скачкообразное, не происходило в согласии с головокружительным
ритмом детективном истории Евгения. Разнообразные звуки не построились в
естественную последовательность, все перепуталось в голове Лысого, какие-то
толчки, движения, тень. на мгновение закрывшая уголок звездного неба,
выстрел где-то совсем рядом,- вся эта несообразная чепуха смешалась с
удивлением "где это я?" и привела Мишку в состояние растерянности и страха к
тому моменту, когда с коротким хлопком закрыл за собой дверь Александр
Егорович и рванул свою стотридцатку в ночь. Колеса закрутились, слились
буквы, цифры, швы в ровные черные круги, но успокоения устойчивые обороты
кардана Лысому не принесли. Судорожно сжимая в темноте свою болоньевую
сумку, он вслушивался в рабочий гул побеждающего пространство и время
грузовика и все отчетливее и отчетливее различал в песне ветров и механизмов
одушевленные и оттого пугающие звуки. Нет, не мог Мишка подобно
пригревшемуся у себя там, в уютной кабине Александру Егоровичу просто злобно
игнорировать странное дорожное происшествие, но не страх неведомого,
иррационального мешал ему расслабиться, ему мешала материя, первичная,
данная нам в ощущениях - нет и еще раз нет, никаких сомнений - совсем рядом,
за ящиками явно находился кто-то еще, хрипел, сплевывал, шумно втягивал
воздух, время от времени производя жалобный звук, какой бывает обычно,
когда, разбирая ящик, вместе с доской пытаются извлечь и длинный изогнутый
гвоздь.
В самом деле, сидя на корточках, прыгая и раскачиваясь, Штучка все
время хватался за одну из двух крестнакрест сбитых боковых досок; удерживая
себя таким образом в вертикальном положении, Евгений без всякого желания со
своей стороны очень быстро отделял недобросовестно приколоченный предмет.
Да, сумбурное пробуждение выльется в сумбурные поступки. Впрочем,
войдем в положение, глупое положение отрезанного от внешнего мира в дальнем
углу кузова Мишки Грачика, войдем и представим себе, как он, сын
Западно-Сибирской низменности, истолковал появление ночного гостя на
пустынном шоссе. Очень, очень мрачно. Прискорбно, но факт, себе подобного,
одинокого, отчаявшегося молодого человека Мишка принял за беглого лагерника,
о коих среди земель, некогда завоеванных суровым Ермаком, и поныне ходят
многочисленные душераздирающие легенды, время от времени материализующиеся
вооруженными солдатами внутренних войск на дорогах, вертолетами, низко
летящими над макушками сосен, и восторженными, но маловразумительными
газетными репортажами о самоотверженности людей и собак, проявленной в
таежных кошках-мышках.
Согласитесь, трудно, крайне тяжело ставить в упрек человеку отсутствие
христианского милосердия к какому-нибудь красноглазому насильнику, а страх
перед безумцем тем более. Итак, отвлечемся, закроем глаза, сядем на
что-нибудь твердое, неудобное (на пол), хоть на мгновение ощутим жутковатый
неуют дальнего тупикового конца кузова, куда забился Мишка Грачик, ища
забвения и покоя, и где он теперь сидит, мнет свою сумку, прячет на пузе под
футболкой и все равно мысленно прощается прежде всего со своими денежками,
тремястами пятьюдесятью рублями (около того), кои он заработал честным
трудом, снимая острым резцом стружку с разнообразного железа, затем едва не
потерял в драматических перипетиях дня, все же вернул ценой беспрецедентного
унижения и вот теперь в одночасье может потерять вместе с юной, едва
начавшейся жизнью. Однако решительность, состояние действия, окрылившее его
после злополучного футбола, еще в герое нашем угасло не совсем. Да, сейчас
Мишка начнет делать глупости, но раз мы уж вошли в его положение, то в
мерцающем мраке ночи нам нет ничего желаннее независимости, свободы от
страха, боли и обиды.
Итак, осторожно, сбоку, проворно, вдоль правого борта, по краю. под
покровом тьмы, не издавая ни звука, наметил Михаил пробраться к дальнему,
вибрирующему, но обращенному к вольным просторам полей борту кузова, с
которого, появись в том печальная необходимость, можно было бы запросто
катапультироваться на четырехрядную гладь скоростной автодороги. (Однако,
усмехаясь и подмигивая, все же не расстанемся с совестью, с объективностью,
в конце концов, согласимся, деньги в этом случае действительно не попадут в
сомнительные руки.)
Может быть, иной, весьма щепетильный и деликатный читатель и осуждает
сурово откровенность автора, но, как известно, ему (автору), сыну эпохи,
дороже правды только еще большая правда, а посему не дрогнувшей рукой
продолжаю,- тихо, беззвучно, впотьмах перемещаться к трепещущему на ветру
брезентовому краю Михаил стал на четвереньках. Возможно, полагая такое
положение естественным для приведения в боевую готовность инстинктов защиты
и нападения, унаследованных от примитивных, но чертовски ловких и осторожных
млекопитающих, а может быть, просто облегчая себе удержание равновесия в
темном кузове на скорости семьдесят километров в час.
Что ж, милейший читатель, а не пойти ли и нам на какое-нибудь упрощение
с благородным намерением поскорее умозрительный холодок иронической прозы
