друзьям присоединился потерянный было для общества Григорий.
Да, не зря сердце екнуло в полдень, когда жаждущий пива Игорек встретил
на набережной реки Томи Григория. в этот напряженный субботний час дома и
магазина сосредоточенно созерцавшего весеннее течение вод. К столь
буддийскому времяпрепровождению у Грачика, по прозванию Флегма, в день
сорокавосьмилетия его отца Сергея Михайловича имелся серьезный повод, и о
нем мы поведем рассказ сразу, как только Гриша отыщет свой левый ботинок,
затерявшийся где-то в недрах художественной мастерской Клюева-старшего,
уютные апартаменты которого в отсутствие знаменитого графика земли сибирской
(по случаю денежной командировки на БАМ) просто идеально подошли для встречи
старых друзей. Кстати, не с этих минут напряженной возни у входа в помпезный
витерклозет слуги муз мы считаем Григория потерявшим человеческий облик.
Отнюдь, именно он, Великая Флегма, удержал Колю Алтухова от безобразной
попытки отлить измучившее организм художника пиво во фруктовое отделение
холодильника "Апшерон", в объемистую морозилку которого минут двадцать
спустя неблагодарный Коля, предчувствуя расставание, и запихал левый ботинок
Грачика. Впрочем, совесть в тот момент у всех троих еще присутствовала,
ботинок в конце концов вернулся к хозяину, обняли и самого Григория,
поцеловали на дорожку, но шаловливое "прощай", как мы знаем, спустя не так
уж много времени обернулось "до свиданием".
Но мы это знаем, а Григорий даже не предчувствует, он вообще полагает
себя молодцом, и не проблема удержания равновесия занимает его. Как бы
половчее выкрутиться, думает он, каким бы враньем утешить неизбежный
родительский интерес: "А где Ира?" Да, в самом деле, где Ира Грачик, наша
чудесная сибирская донна, дочь директора разреза им. 50-летия Октября с
гордой испанской фамилией Вальдано? Почему под руку с мужем не идет она
поздравить свекра? И не здесь ли следует поискать обещанный повод,
побудительные мотивы странных сегодняшних поступков старшего сына декана
электромеханического факультета?
Что ж, пробил час вспомнить вечер и стакан "красного", выпитый в
обеденный перерыв, и еще полстакана, принятые на посошок, вот они,
миленькие, выплывают на авансцену на чудном мельхиоровом подносе.
Итак, вчера, yesterday all my troubles seemed so far away, да, вчера
стоял такой же ласковый вечер, и почти в то же время аспирант Института
проблем угля Григорий Грачик (правда, в другом слегка направлении) вот так
же шел, свежий ветер овевал его молодое привлекательное лицо, походка вполне
устойчива, рука тверда... и только запах, это теплое колебание воздуха, эта
физиологическая неизбежность выделения десяти процентов употребленного
алкоголя через рот и нос, ах, если бы не она... Ах, если бы вообще, ах, если
бы как самостоятельная смысловая единица. Ведь, ах. если бы пришлось нам
изложить с научной последовательностью биографию Григория, она бы вся
оказалась в сослагательном наклонении. Если бы да кабы. эта детская считалка
с отгадкой - Гриша Грачик. Какой-то очень маленький, едва заметный
рычажок-клапан в его голове, который, завершая длинную последовательность
сложных и изящных действий, просто должен был открыться или закрыться, еще в
раннем детстве оказался поврежденным, регулируемый переезд превратился в
нерегулируемый, и автомобиль стал раз за разом попадать под поезд. Но,
впрочем, Бог с ней, с философией, скорее, скорее, немного назад и вправо.
Значит, так, в вечер, предшествовавший папиному сорокавосьмилетию,
Григорий нарушил торжественную клятву трехмесячной давности. Григорий,
аспирант единственного за Уралом института по части комплексного освоения
недр, выпил на работе по случаю, по совершенно, скажем, уважительному случаю
рождения у старшего лаборанта Моисеенкова двух сыновей-близнецов - Андрея и
Арсения, да и выпил-то сущие пустяки, просто из уважения к коллеге. Так-то
оно так, но, к сожалению, все приведенные нами резоны никак не тронули
сердца Ирины Грачик. Скажем откровенно, она просто не поверила своему мужу и
имела на то право, ибо она была, пожалуй, единственным человеком на свете, в
то время уже догадывавшимся о том, какую пагубную склонность имеет ее муж,
такой обаятельный и ласковый. Как ни симпатизируй приятелям юности, но
отрицать невозможно,- Григорий нарушил святой обет, хотя, как выяснилось, не
забыл, какие в этом случае обещаны последствия. М-да... Но нет, нет, мы не
осуждаем, мы не осуждаем юную особу с миндалевидным разрезом глаз, конечно,
никто не рожден спать со свиньей, Ирина Вальдано в том числе. Но пока в
чемодан летят шмотки, а на пол хрупкие предметы, поспешим заметить,- любовь,
любовь в прекрасной еще паре (тогда) угасла не совсем, и, значит, еще не
все, не все было потеряно и в эти трагические минуты, еще не все, если бы,
бы, бы, вот оно опять, если бы Гришу не повело. Иначе говоря, если бы наш
любезный Григорий не выкинул один из своих необъяснимых фортелей, он бы мог
оттянуть назревавшее и неизбежное событие еще на месяц или на два, а может
быть, и на целых полгода, но...
Но он покорно выслушал предъявленные упреки, безропотно принял эпитеты
и синонимы, он молчал, молчал и только покачивал головой даже тогда, когда
следовал прямой вопрос или оный подразумевался, Гриша оказался непоколебимой
скалой, если бы... если бы в конце концов неожиданно не расплакался,
впрочем, все Грачики народ слезливый, и мы в этом скоро убедимся, но на
глазах у Ирины чудо произошло впервые в жизни, и если бы, может быть, да,
конечно, в порыве милосердия, она... но Гриша не дал любимой на это время,
залившись слезами, он вскочил со стула и, с неожиданной горячностью
пробормотав: "Я сейчас, я приду" стремительно покинул двухкомнатную
квартиру, некогда пристанище тещи Алексея Михайловича Вальдано (Альфонсо
Мигуэльевича, если проявить совершенно неуместную осведомленность). Кстати,
ни сам Альфонсо Мигуэльевич, ни его дети - Ирина и Игорь, ни жена,
урожденная Екатерина Самсоновна Медунцова, их слова по-испански не знали,
отличались похвальной и редкой по нынешний временам прямотой и простотой,
гордились Александром Невским и Павликом Морозовым, а Дон Кихота и по-русски
не читали. Так что, само собой разумеется, психоаналитической изощренности в
оценке своей выходки Григорий от супруги не дождался, он просто привел
бедную девочку в состояние крайнего замешательства, прождав родного
томительных полтора часа, Ирина сама разрыдалась и, лишившись от всего
пережитого остатков душевных и физических сил, уснула, уткнувшись в
зареванную подушку и не погасив свет.
Спустя примерно три часа уснул и Григорий, но в куда менее
комфортабельных условиях. Между прочим, его выходка не столь уж
бессмысленна, как, возможно, представляется с первого взгляда. Гриша в самом
деле хотел "счас прийти", он в самом деле кое-что забыл. Ну, не забыл, а
просто решил раньше времени продемонстрировать жене неоспоримое
доказательство своей любви.
Тут мы должны сделать небольшой и поневоле иронический комментарий.
Увлечение металлом не миновало и Гришину творческую личность. Волею
трусливого, стоп, стоп, волею директора Института проблем угля, озабоченного
качеством подготовки научных кадров в стенах вверенного ему учреждения, все
аспиранты института (эти вольные во всех прочих местах дети науки) должны
были ежедневно с 8.30 до 17.30 пребывать на рабочих местах. И вот, коротая
скучные, частенько ничем и никем не занятые служебные часы в свой первый
аспирантский год, совпавший, кстати, с девятимесячной командировкой шефа в
Иран, Григорий увлекся чеканкой и заметно преуспел в этом весьма тонком,
требующем терпения и усидчивости виде искусства. Так вот, очень обидно стало
Григорию от несправедливых слов и упреков, поскольку последние недели две он
с утра до вечера выделывал на работе подарок жене - индийского божка любви.
Именно в утро, предшествовавшее его ужасному клятвопреступлению, Григорий
закончил в закутке испытательного зала стучать по железке, осталось чудную
композицию обрамить и отлакировать. Потеряв от обиды, а может быть, еще кое
от чего способность соображать, Григорий вздумал принести почти готовую
работу домой прямо сейчас, прямо немедленно. Внезапный порыв к
справедливости превратил нашего героя в совершенного идиота, в сильном
возбуждении он дошел до самого института и только там, на площади Пушкина
при виде величественных колонн фасада, в этом совершенно не подходящем для
глупых прозрений месте, Гриша неожиданно вспомнил, который сейчас час.
Тщетно уговаривал он вохра на проходной.
- Сначала пропуск покажи,- требовал строгий часовой преклонных лет,
сверкал петлицами и не желал вести бесед о забытых документах и деньгах.
И вот, уже стыдясь нелепого возвращения с пустыми руками и жалким
лицом, Григорий проследовал на автобусную остановку и с последним рейсом
отбыл в Журавли, старинное дачное место в четырнадцати километрах от города
на другом берегу Томи. Вот, собственно, и все, добавить лишь разве одно,- в
синей сибирской ночи в щели у крыльца Григорий не смог нащупать ключи, хотя
довольно долго водил ладонью по холодной земле, едва ли не в нескольких
миллиметрах от связки. И без того подавленный столь тяжко отлившимся ему
прибавлением семейства старшего лаборанта Моисеенкова, Гриша в конце концов
бросил тщетные попытки, залез в летнюю кухню и уснул на голой скамейке.
Проснулся он в половине седьмого от холода и с больной от непривычной ночной
позы головой, позавтракал водичкой из колонки и пешим ходом около
одиннадцати часов дня с пасмурной неопределенностью в душе прибыл в родной
город. Таков пролог.
Остальное читателю известно, Григорий направляется домой, на щеках его
играет легкий румянец, а из полуоткрытого рта выплывает и растворяется в
весеннем воздухе приторное облачко, stinky smell, вчерашний день грозит
повториться в новых декорациях. Но мы, умудренные учебой и книгами, знаем,-
тождественности не будет, в соответствии с законом спирали на следующем
витке произойдет не то же самое, нечто во много раз худшее. Да, мы знаем, а
Гриша еще нет. он шагает по бульвару и, не в меру напрягая свои изрядно
утомленные нелепостями бытия мозги, придумывает объяснение для своего
холостого состояния на текущий момент. И, кстати, ничего не придумает. кроме
нелепой чепухи... Ирина, видите ли, свалилась, неожиданно, вчера, с
температурой...
Но, знаете, даже это, не выдерживающее самой простой проверки вранье
ему сегодня не понадобится. Не до того будет, ведь в этот самый момент его
мама, Вера Константиновна Грачик, стоя на сквозняке лестничной клетки,
созерцает одинокую бутылку постного масла у порога. Под аккомпанемент
каблуков убегающего Мишки Вера Константиновна никак не может обрести дар
речи, в то время как ее муж, именинник Сергей Михайлович Грачик, уже начал
роковое движение от третьего корпуса горного института в сторону дома.
Что ж, петляя, делая непредвиденные обходы, обследуя тупички и боковые
пути, мы, хотелось нам этого или нет, тем не менее приближаемся к точке, где
до того несвязанные, независимые, казалось бы, нити сойдутся и стянутся
намертво в узел. Вот уже Григорий входит в подъезд, затхлый, без окон, без
дверей первый этаж, вечно уписанный ночными гостями второй и, наконец,
разрисованный гвоздем по известке третий,
Указательный палец ложится на кнопку звонка, но неуместное "тирлим-бом,
тирлим-бом, три веселых гуся" не успевает раздаться, дверь открывается
