освободила сортирные миазмы и никотиновую кислоту бычков. Всех окружили
окна, занавешанные линялыми портьерами, давно некрашенные стены,
пол оказался по-вокзальному несвеж. Да, фотография, конечно, не
заслуживала столь долгой экспозиции.
- И все равно чудесный вечер!
- Ну, кто бы мог подумать, что буквально у нас под носом такое славное
кафе.
- Замечательно, согласна, только теперь давайте поторопимся, Андрей,
наверное, уже полчаса нас всех в машине ждет.
Шум отодвигаемых стульев похож на взвод курков целым полком.
- Что-то случилось у вас, Алеша?
- Нет, ничего, идите, шнурок порвался, сейчас догоню.
Она стоит у букв М и Ж. Ее компания никак не может расплатиться.
- Светка, у тебя пятерка есть?
Вот этот, получается, чтож очень миленький питекантроп. Так, значит,
Света.
- Света, слушай меня внимательно. Все очень просто, пусть ищут мелочь,
точность похвальна и поощрения заслуживает, поэтому сейчас ты выйдешь
на улицу, дорогу перебежишь, до края дома дошагаешь и в подворотню
улизнешь. Запомнила, перепутать невозможно - все в единственном
экземпляре и улица, и дом, и подворотня.
Ночь город накрыла синим колпаком фокусника, расцвеченного блестками.
- Татьяна Дмитриевна, здравствуйте, Андрей, вы поезжайте, а я, пожалуй,
к тетке загляну, вторую неделю обещаю... да, здесь буквально за углом.
Спасибо... конечно... вечер сказочный.
В темном дворе машины, как собаки, молча обнюхивают друг друга, над
головой птичий шорох небесной сыроварни, связка офисных ключей в
кармане похожа на разбитый перочинный ножик.
Шаги.
У приключенья неистребимый, детский запах жимолости.
shizgara.txt 100664 1751 1751 3073005 6710376347 11763 0 ustar sova sova Сергей Солоух
ШИЗГАРА
роман
I once had a girl
or should I say
She once had me.
Bealles. 1965.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕРЫРЕ, ПЯТЬ...
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИДИОТА
Декан электромеханического факультета Южносибирского
горного института Сергей Михайлович Грачик слыл
полным идиотом. На самом деле, с медицинской точки
зрения, никаких симптомов слабоумия за Сергеем Михайловичем
отметить не представлялось возможным, скорее наоборот. Оба
полушария его головного мозга имели вполне
достойный объем и обширную систему склерозом еще почти
не тронутых сосудов, слегка же ослабленная многолетним
курением и малоподвижным образом жизни деятельность
мозжечка вполне уравновешивалась исключительно богатым
набором условных и безусловных рефлексов.
Дураком Сергей Михайлович притворялся, и, надо заметить,
весьма искусно. Подобно экзотическим йогам, способным
останавливать неподвластные обыкновенному человеку
жизненные процессы, скажем, сердцебиение или дыхание,
Сергей Михайлович Грачик умел останавливать мышление.
При этом глаза его заметно голубели, а на лице возникало
столь знакомое любому просителю выражение административной
имбецильности. Возможно, кто-то сгоряча уже готов
осудить подобный дар. назвать Сергея Михайловича бюрократом и
даже хамелеоном, но мы, слава Бог, благополучно
освобожденные от худосочного романтизма шестидесятых,
и смеяться не станем, а воспримем как неизбежность судьбу
мелкого начальника, планиду.
Возможно даже в меру своего таланта, в ближайшее время
автор приоткроет читателю причины, побудившие
некогда отличника Томского политехнического института,
впосследствии ассистента уже Южносибирского горного института.
аспиранта, кандидата технических и даже
доцента Сергея Михайловича Грачика овладеть изумляющей
способностью сливать мысли, проще говоря, держаться за
пост декана второго по величине факультета первого по
величине вуза Южносибирска уже более десяти лет.
Ну, а пока приключение еще только-только зарождается и до
завязки не меньше десяти страниц, отдадимся во
власть настроению и минуте, последуем за Сергеем
Михайловичем, который, кстати, лишь несколько мгновений как
вышел из прохладного третьего корпуса горного института
на солнечную майскую улицу, ныне уже переименованную
из Садовой в проспект Сибиряков-гвардейцев. Не обращая
внимания на трогательную сибирскую весну, травку и птичек,
Сергей Михайлович пересек проспект и спустился по
ступенькам винного подвала "Погребок", ныне сменившего
профиль, торгующего яблоками и гранатовым соком
и только в память о временах былого величия, а может
быть, и не без доли иронии переименованного в "Золотую
осень". Между прочим, сварная, непомерных размеров вывеска
"Погребок" чернела точно напротив окон деканата
электромеханического факультета, и Сергей Михайлович
в своем командирском кресле пребывал одновременно как
бы в засаде, непрерывно фиксируя боковым зрением все
происходящее на той стороне, моментально выхватывая
в толпе разнокалиберные фигуры своих подопечных, таким
образом всегда имея под рукой материал для воспитательной работы.
Впрочем, административная стезя побуждает не только
к пассивному соглядатайству. Как ни старайся, но пост
с телефоном и ограниченным набором резолюций пробуждает
неудержимую тягу к театральности, к эффектным
жестам и неожиданным развязкам. Не томя читателя, признаемся,
коньком Сергея Михайловича была внезапность.
Если в скабрезном анекдоте особенности жанра непременно
требуют фразы "и тут входит муж", специфика жизни
электромеханического факультета не может быть передана
без слов "и тут входит декан", не важно, будь то комсомольское
собрание или трогательный в своем упорстве момент
дефикации именного стипендиата в узком пенале мужской
уборной. Естественно, лиловые зеркала полированных панелей
"Погребка" отразили немало эффектных антре Сергея Михайловича,
замешательство в рядах порока, слезные
признания и краску стыда.
И тем не менее преданность правде жизни лишает нас
удовольствия живописать восхитительную сцену очередного
пришествия Лимонадного Джо в гнусный вертеп Мадам
Ивановой. Более того, врожденный ужас лакировки действительности
заставляет сознаться в некоторых странностях,
свойственных в последнее время поведению Сергея
Михайловича Грачика. Печально, но многолетнее актерство
и притворство стали брать свое. Процесс очистки
сусеков, магический процесс обретения служебного соответствия
с годами стал выходить из-под контроля товарища
декана. Впадая по долгу службы "в первозданность", Сергей
Михайлович начал испытывать трудности с возвращением
с Островов Зеленого Мыса на улицу Сибиряков-гвардейцев,
бывшую Садовую. Впрочем, целый ряд событий и обстоятельств,
о которых мы надеемся если не рассказать
в деталях, то хотя бы намекнуть, повествуя о том о сем, не
случайно приурочили неприятную напасть к описываемым
нами временам. Так или иначе, но, путешествуя в прекрасном,
мы застали Сергея Михайловича в трудный миг неадекватности.
Ну, мог ли иначе, как ни при исполнении,
бывший отличник Томского политехнического института,
ассистент, аспирант, доцент, в конце концов, человек, еще
недавно с двухгодовой регулярностью публиковавший ученые
статьи в журнале "Теория и практика горного электропривода",
мог ли он, иначе как не к месту деканствуя,
совершить столь явную оплошность, зайти в винный погребок.
обозреваемый всеми пятью этажами третьего корпуса,
не с целью укрепления моральной стойкости
студентов-электромехаников, а ради приобретения бутылки
полусухого шампанского.
Раскроем наконец карты,- в этот прекрасный майский
день Сергей Михайлович был именинником. Ровно 48 лет
назад его показали растерзанной маме, высоко подняли над
землей, чтобы женщина могла воочию убедиться, маль чик.
Между прочим, этот, в общем-то, малозначительный
в бурях истекших десятилетий факт незадолго до появления
Сергея Михайловича под сварной рубенсианой "Погребка"
служил стержнем речи, произнесенной деканом перед потоком
будущих шахтных электрослесарей.
Будем искренни до конца, да, помимо дня рождения
у нас на руках остались еще кое-какие мелкие козыришки
события - и факты, до сей поры сокрытые в надежде
удержать читательское внимание на личности самого обыкновенного
декана. Ну, во-первых. Сергей Михайлович страдал
довольно неприятным заболеванием, безусловно наложившим
отпечаток на его характер и образ мыслей. Декана
электромеханического факультета мучила язва желудка,
и от нее, должно быть, проистекало столь характерное для
Сергея Михайловича состояние постоянного ожидания каких-нибудь
неприятностей и вообще общая сумрачность.
Начало незавидному интеллигентному недугу Сергей Михайлович
положил, однако, не в студенческие времена повышенной
умственной активности, а гораздо раньше, во
время войны, в пору работы откатчиком на анжерской
шахте "9-15". Да, следует признать, - первая строка трудовой
биографии декана звучала гордо. А еще раньше, до
трудовой книжки, до войны, юный Сережа лишился своего
родителя Михаила Зиновьевича, человека, после окончания
горного факультета Томского политехнического оставившего
университетский город. (В коем, кстати, первые Грачики
обосновались по воле тогдашней государыни лет двести
назад, почти сразу после присоединения к Отечеству
земель, что западнее Буга и Немана.) Покинув родной
город, Михаил Зиновьевич остался, однако, в вольных пределах
Сибири. Молодой инженер поселился просто немного
южнее, в маленьком шахтерском Анжеро-Судженске, расположившемся
у Транссибирской железной дороги, километрах
в ста двадцати от той излучины Томи, где лет
пятнадцать спустя объявился областной центр, обернувшийся
еще через сорок красавцем Южносибирском.
Отсчитав в изрядной глуши пару високосных лет, женившись
и родив сына. Михаил Зиновьевич в конце концов
устал от непосильного промфинплана, поддался на уговоры
старшего, отчий дом на старой купеческой улице ни на
какое таежное разнотравье не собиравшегося менять брата
и отправил в Томск все необходимые для занятия вакантной
должности преподавателя по кафедре разработки каменноугольных
месторождений бумаги. Но, увы, судьбе было
угодно иначе распорядиться,- весной тридцать пятого, когда
уже паковались вещи, в самую оттепель Михаил Зиновьевич
свалился с пневмонией и за неделю сделал маленького
Сережу сиротой. Потом уже в биографии шла война,
шахта. Томский политехнический и все прочее, не будем
повторяться, отметим лишь нюанс - все, чего достиг
в этой жизни Сергей Михайлович, а начал он в самом деле
с нуля (ибо не прошло и двух лет, как зарыли отца. за дядей
доцентом университета душной августовской ночью заехала
машина, с тех пор ни писем от него не стало, ни переводов).
итак, всего, всего на этом свете достиг Сергей Михайлович
сам, своим упорством, настойчивостью и трудолюбием. За
что, впрочем, пришлось поплатиться не слишком уж жизнеутверждающим
мировосприятием, иначе говоря, довольно
тяжелым характером и разными болезнями, хронически
терзавшими плоть декана.
Однако автор взялся писать воспоминания юности.
а в юности он Достоевского не читал, в пору своей светлой
молочной юности ни автор, ни его герои, вот это особенно
важно, над загадками и печалями минувших лет слезами не
обливались, а посему, ради духа и буквы, ради точности
восприятия, пропустим все предшествующее мимо ушей.
Право, в субботу вечером нет большего преступления, чем
потерять комический эффект. А посему для нужного
эффекта следующее во-вторых.
