Во-вторых, Сергей Михайлович Грачик уже вторую неделю
страдал от воздержания. По настоятельному совету
глубоко ненавистных ему врачей Сергей Михайлович бросил
курить и держался изо всех сил уже десятый день.
Изнурение плоти, история тому верный свидетель, как ничто
способствует раскрытию в человеке способностей и задатков.
Никотиновое воздержание открыло у Сергея Михайловича
фантастическое обоняние. Собаке декан безусловно
уступал в точной дифференциации оттенков, но
в сложной коридорной системе третьего корпуса электромеханического
факультета Сергей Михайлович безошибочно
улавливал даже легчайший аромат студенческого греха.
Уже упомянутая мимоходом лекция перед потоком будущих
шахтных электрослесарей началась как раз гневным
осуждением дурной привычки. Учуяв в темном аппендиксе
коридора томительный запашок, Сергей Михайлович счел
необходимым открыть дверь ближайшей аудитории и, едва
кивнув неожиданно обнаружившемуся на месте лектора
ассистенту кафедры общей электротехники, воскликнуть,
не проходя, впрочем, за порог: "А это зачем?" перст
декана указывал на плакат "В корпусе не курят".
Зачем этот плакат, понимал даже сопливый первокурсник,
но исчерпание темы покоя не слишком эластичным
голосовым связкам товарища Грачика вовсе не предвещало.
Так или иначе, быстро перейдя от общего к частному.
упомянув пару-другую фамилий из среды слушателей, легко
связав безответственность, недисциплинированность и академическую
неуспеваемость в одну железную цепочку. Сергей
Михайлович пустился в область убеждения примером.
Примером трудолюбия, дисциплинированности и. если хотите,
самоотверженности служил он. лично он. Сергей
Михайлович Грачик, в свой день рождения (в субботу)
в четвертом часу все еще пребывающим на службе Отечеству.
Эта речь, занявшая добрых пятнадцать минут скучной
лекции, если и не открыла широкой массе шахтных злектрослесарей
путь для вечного самоусовершенствования, во
всяком случае укрепила в их монолитных рядах репутацию
Сергея Михайловича как первосортного кретина.
Вообще, раз уж речь зашла о добром имени декана,
заканчивающийся учебный год следует признать на редкость
плодотворным. Такой безусловной убежденности
в своей безнадежности среди подопечных Сергей Михайлович
не добивался даже в самые блистательные времена
своей педагогической деятельности. Право, ни одна из широких
кампаний прошлых лет - ни схватка с обитателями
общежитий за образцовый порядок середины шестидесятых,
ни растянувшаяся на доброе пятилетие борьба с прогулами,
ни открывшая семидесятые битва с курением и отсутствием
общественных нагрузок,- ничто не могло сравниться
с начатым в прошлом, 197... году всефакультетским
походом за внешний вид студента. Под сим невинным.
вперед зовущим названием подразумевалось вовсе не ношение
комсомольских значков, не остракизм неожиданно вошедших
в моду клетчатых пиджаков Мариинского ПШО, не
даже. возможно оправданная соображениями гигиены,
борьба за чистоту ногтей и ушей. Во главу правого, всегда
попадающего на глаза угла неожиданно выплыл вопрос
о волосах (hair). Именно эта, способная возбуждать эстетические
эмоции и кормящая парикмахеров принадлежность
человеческой головы, шевелюра, подвергалась безоговорочному
укорачиванию. Вся смена специалистов отрасли, ее
подавляющее мужское большинство под угрозой лишения.
выселения и даже исключения подвергалась принудительному,
впрочем, совершенно добровольному, ибо ведомых под
руки не отмечалось, приведению в соответствие с четко
установленным деканом эталоном стрижки - "молодежная".
Персональная ответственность возлагалась на старост,
клятвы, просьбы и уговоры во внимание не принимались.
наиболее упрямых и непокорных ожидало самое
страшное - личная беседа с Сергеем Михайловичем.
Очередную жертву декан обыкновенно выбирал в моменты
своих внезапных явлений, наметанным глазом молниеносно
схватывая выражения захваченных врасплох
лиц, за долю секунды определяя степень вины и необходимость
мер воздействия. С одной стороны, пожалуй, именно
бесплодность привычного сканирования от лица к лицу
(накануне сессии все оборотились паиньками) и лишила
декана к моменту завершения мучительного речеиспуекания
перед многоопытной аудиторией третьекурсников чувства
удовлетворения. С другой, удрученный Сергеи Михаилович
покинул порог а свою пространную речь он так и отговорил,
стоя в дверях.в значительнои мере из-за
поведения, прямо скажем, нагловатого, ассистента кафедры
общей электротехники Алексея Бессонова. Сей молодой
человек, в недавнем прошлом студент, бывший подопечный
Сергея Михайловича, едва ли не им лично внесенный
в заветные списки преподавательского состава, сейчас,
заменяя за кафедрой приболевшего доцента Волкова, верного,
между прочим, соратника декана, позволял себе нехорошо
улыбаться, отворачиваться, глядеть в окно, явственно
вздыхать и даже, представьте себе, даже слегка при этом
постукивая пальцами по темной полировке кафедры, сим
определенно препятствуя скорейшему завершению утомительного
словоплетства Сергея Михайловича. Впрочем, невоспитанность
молодых ассистентов это одно, а вот очевидная
недоработка в вопросе внешнего вида, столь бессовестно
и откровенно выразившаяся в наползавших на уши
и грозивших вот-вот пасть на воротник волосах юного
воспитателя молодежи, - безусловно, уже настоящая причина
потери деканом драгоценного душевного равновесия.
Привычка молниеносными педагогическими приемами пресекать
подобную безответственность, не реализовавшись
в данном конкретном случае в поступок, угнетающе подействовала
на Сергея Михайловича. Клянусь, лишь святые
соображения о благе высшей школы удержали карающую
длань декана перед лицом жаждущей преподавательского
конфуза аудитории. Однако, шагая по коридору, Сергей
Михайлович уже жалел о своей сдержанности и не воротился
лишь по чистой случайности.
Впрочем, если Сергей Михайлович склонен в охвативших
его чувствах предполагать лишь благороднейшие порывы,
мы воспользуемся своим правом и выложим одну,
известную лишь немногим посвященным причину некоей
душевной сумятицы декана. Чем больше радовали Сергея
Михайловича в служебные часы строгие скобки и аккуратные
проборы, тем горше чувствовал он себя в своем собственном
доме, принужденный чудовищным упрямством
сына и слишком хитроумными педагогическими приемами
жены денно и нощно наблюдать ни с чем не сравнимое
буйство на голове собственного отпрыска. М-да. если
у Алеши Бессонова, ассистента кафедры общей электротехники,
кудри отличались скорее неаккуратностью, чем
обильностью, то черные локоны Миши Грачика блестели.
завивались, ниспадали до самых лопаток, прибавляли в длине
сантиметр каждые две недели и сокращали жизнь Сергея
Михайловича в обратной пропорции.
Ах, если бы, если бы и дома Сергей Михайлович мог так
же безраздельно казнить и миловать, как на факультете,
если бы не извечная необходимость приспосабливаться
к методе супруги Веры Константиновны, безусловно, не
пришлось бы утешаться поголовной стрижкой студентов
электромехаников, и уж, совершенно определенно, судьба
не преподнесла бы Сергею Михайловичу сюрприз, о котором
нам так не терпится поведать.
Кстати, о судьбе, как бы мы ни сетовали на тяжкую
долю декана, но факт остается фактом - Создатель наградил
его сыновьями. Двумя красавцами, и это вовсе не
ирония - и старший. Гриша, Григорий Грачик, пятьдесят
первого, трудного студенческого года рождения, и младший,
Миша, Михаил Сергеевич, пришедший в мир счастливого
трехсотрублевого достатка, оба удались, пошли
в маму, смуглые, темноволосые и удивительно стройные.
Мама... впрочем, это отдельный разговор, и к нему мы
непременно вернемся, едва лишь представим мальчиков
Сергея Михайловича, начнем со старшего, но при этом
сознаемся, - именно младший, Миша, главный герой нашей
истории.
Да, мальчики были красивы, но это не все. Больше
того, это даже не главное. Куда важнее разнообразная,
прямо-таки сверхъестественная одаренность сыновей Сергея
Михайловича. Впрочем, оговоримся, нашими щедрыми
эпитетами и, может быть, забавными своей простодушной
провинциальностью восторгами мы обязаны в первую очередь
старшему - Григорию. Рисунки десятилетнего Гриши
учитель изостудии Южносибирского Дворца пионеров показывал
в назидание великовозрастным студентам Южносибирского
художественного училища. В двенадцать лет Гриша
Грачик получил вторую премию на республиканском
конкурсе рисунков на тему "Пусть всегда будет солнце".
В пятнадцать лет Гришины графические листы выставлялись
в малом зале областной картинной галереи. Истины
ради заметим, однако, - то не был персональный вернисаж,
в "зеленом" зале выставлялись работы пяти или даже
шести юных дарований, но вот самыми запоминающимися,
уж не сомневайтесь, были триптихи Григория "Осада"
и "Куликово поле". В шестнадцать юный Грачик удостоился
чести быть одним из двухсот авторов, представивших мир
советского подростка в одноименном художественном альбоме.
В том же году Григорий получил приглашение в Репинку.
Но приглашения не принял и в семнадцать лет
поступил на электромеханический факультет Южносибирского
горного. (Ай да мама Вера Константиновна, скажем
мы, и как даже у Сергея Михайловича хватает наглости
с его факультетским солдафонством критиковать ее, тонкого
и умного стратега.) Набрал 18 баллов, приведенная
цифра несомненное свидетельство глубины овладения
одаренным мальчиком не располагающими к поэзии предметами
общеобразовательной школы. Четыре математи ка письменно,
пять - устно, физика пять, а сочинение
четыре. Рисование в горном институте сдавать не требуется,
хотя и жаль, балл мог получиться гораздо выше. Думается,
не опозорил бы фамилию Гриша, приведись ему сдавать
игру на фортепиано. Безусловно, будущий Рихтер
в нем не проглядывал, но мальчик мог играть для собственного
удовольствия и со слуха - крайне редкие качества для
выпускника музыкальной школы, но, впрочем, необязательные
для успешных занятий горной наукой. Южносибирский
горный Григорий окончил с красным дипломом и по
рекомендации совета вуза сразу со студенческой скамьи
поступил в аспирантуру института проблем угля, единственного
за Уралом института Академии наук по части комплексного
освоения недр. (Как видим, однако, и Сергей Михайлович
не оплошал и свою долю воспитательной работы
сделал в срок и с оценкой "отлично".)
А теперь спрячем в бархатный футляр фанфары и,
опустив глаза, стыдливо откроемся,- мальчик любил выпить.
Тяга к временной невменяемости у человека, для
которого любимое, врачующее душу занятие (-тия) заказано
вплоть до сокрытого в туманном будущем момента
"становления на ноги", совершенно естественна. Впрочем,
впервые в своей жизни Григорий Грачик напился после
зачисления на первый курс горного института. Семнадцатилетний
интроверт, потрясенный действием алкоголя, он
пал на прошлогодние калоши в углу дачной веранды приятеля
и уснул, часа на три избавившись от сложностей
переживания успешной сдачи вступительных экзаменов.
Окончательно внося ясность, добавим,- свою с годами
крепчавшую любовь Гриша целомудренно оберегал, не
разрывал родителям сердца, не заставлял общественность
бить тревогу. Длинные недели или месяцы неизбежного
воздержания в кругу семьи компенсировал Гриша стройотрядовими
запоями, каникулярными загулами и дачными
заплывами. Но не станем судить его строго, вековой
опыт советует не зарекаться и чужой соринке предпочитать
свое бревно, а посему счастливо вздохнем, ибо никто
нас не заставляет писать "на Григория Грачика" характеристику.
Между прочим, любопытная деталь: в этот майский
день, всего часа за три до того, как Сергей Михайлович
Грачик, декан электромеханического факультета, миновал
сварную подкову из фиалов, кувшинов и виноградных лоз,
следуя в "Погребок", его старший сын, вполне успешный
аспирант Института проблем угля, стоял у липкой стойки
пивного зала "Сибирь" и беседовал с автором сего удивительного
сварного излишества. Автор, Гришин ровесник,
