сились на него, по Андрей был силен и уже успел одного повалить, как
вбежали остальные и, не различив сперва впотьмах, ранили своего, который
лежал на земле, потом бросились на Андрея; тот долго отбивался, несмотря
на то что со всех сторон секли его мечами, саблями, кололи копьями: "Не-
честивцы! - кричал он им, - зачем хотите сделать то же, что Горясер
(убийца св. Глеба)? Какое я вам зло сделал? Если прольете кровь мою на
земле, то бог отомстит вам за мой хлеб". Наконец, Андрей упал под удара-
ми; убийцы, думая, что дело кончено, взяли своего раненого и пошли вон
из спальни, дрожа всем телом, но, как скоро они вышли, Андрей поднялся
на ноги и пошел под сени, громко стоная; убийцы услыхали стоны и возвра-
тились назад, один из них говорил: "Я сам видел, как князь сошел с се-
ней". "Ну так пойдемте искать его", - отвечали другие; войдя в спальню и
видя, что его тут нет, начали говорить: "Погибли мы теперь! Станем ис-
кать поскорее". Зажгли свечи и нашли князя по кровавому следу: Андрей
сидел за лестничным столпом; на этот раз борьба не могла быть продолжи-
тельна с ослабевшим от ран князем: Петр отсек ему руку, другие приконча-
ли его.
Порешивши с князем, заговорщики пошли - убили любимца его, Прокопия;
потом пошли на сени, вынули золото, дорогие камни, жемчуг, ткани и вся-
кое имение, навьючили на лошадей и до света отослали к себе по домам, а
сами разобрали княжое оружие и стали набирать дружину, боясь, чтоб вла-
димирцы не ударили на них; для отнятия у последних возможности к этому
они придумали также завести смуту в городе, произвести рознь, вражду
между гражданами, для чего послали сказать им: "Не сбираетесь ли вы на
нас? Так мы готовы принять вас и покончить с вами; ведь не одною нашею
думою убит князь, есть и между вами наши сообщники". Владимирцы отвеча-
ли: "Кто с вами в думе, тот пусть при вас и останется, а нам не надо-
бен". Убийцы, впрочем, боялись напрасно. Владимирцы не двинулись на них:
без князя в неизвестности о будущей судьбе, не привыкши действовать са-
мостоятельно, они не могли ничего предпринять решительного, дожидались,
что начнут старшие города, а между тем безначалие везде произвело волне-
ния, грабежи; мы видели, что убийцы начали расхищение казны княжеской;
вслед за ними явились на княжий двор жители Боголюбова и остальные дво-
ряне, пограбили, что осталось от заговорщиков, потом бросились на цер-
ковных и палатных строителей, призванных Андреем в Боголюбов, пограбили
их; грабежи и убийства происходили по всей волости; пограбили и побили
посадников княжеских, тиунов, детских, мечников; надежда добычи подняла
и сельских жителей: они приходили в города и помогали грабить. Грабежи
начались и во Владимире, но прекратились, когда священники с образом бо-
городицы стали ходить по городу. По словам летописца, народ грабил и бил
посадников и тиунов, не зная, что, где закон, там и обид много; эти сло-
ва показывают, что при Боголюбском, точно, было много обид на севере.
Во время этих смут тело убитого князя оставалось непогребенным; в
первый же день после убийства преданный покойному слуга Кузьма Киевлянин
пошел на княжий двор и, видя, что тела нет на том месте, где был убит
Андрей, стал спрашивать: "где же господин?" Ему отвечали: "Вон лежит вы-
волочен в огород, да ты не смей брать его: все хотят выбросить его соба-
кам, а если кто за него примется, тот нам враг, убьем и его". Кузьма по-
шел к телу и начал плакать над ним: "Господин мой, господин мой! Как это
ты не почуял скверных и нечестивых врагов, когда они шли на тебя? Как
это ты не сумел победить их: ведь ты прежде умел побеждать полки поганых
болгар?" Когда Кузьма плакался над телом, подошел к нему ключник Анбал.
Кузьма, взглянувши на него, сказал: "Анбал, вражий сын! Дай хоть ковер
или что-нибудь подослать и прикрыть господина нашего". "Ступай прочь, -
отвечал Анбал, - мы хотим бросить его собакам". "Ах, ты, еретик, - ска-
зал ему на это Кузьма, - собакам выбросить? Да помнишь ли ты, жид, в ка-
ком платье пришел ты сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой ле-
жит, "о прошу тебя честью, сбрось мне что-нибудь". Анбал усовестился и
сбросил ковер и корзно; Кузьма обвертел тело и понес его в церковь. Но
когда стал просить, чтоб отворили ему ее, то ему отвечали: "Брось тут в
притворе, вот носится, нечего делать", - уже все были пьяны. Кузьма стал
опять плакаться: "Уже тебя, господин, и холопы твои знать не хотят; бы-
вало, придет гость из Царя-города или из иной какой страны, из Руси ли,
латынец, христианин или поганый, прикажешь: поведите его в церковь, в
ризницу, пусть посмотрит на истинное христианство и крестится, что и бы-
вало, крестилось много; болгары и жиды и всякая погань, видевши славу
божию и украшение церковное, сильно плачут по тебе, а эти не пускают те-
бя и в церковь положить". Поплакавши, Кузьма положил тело в притворе,
покрыв корзном, и здесь оно пролежало двое суток. На третий день пришел
козмодемьянский игумен Арсений и сказал: "Долго ли нам смотреть на стар-
ших игуменов, и долго ли этому князю лежать? Отоприте церковь, отпою над
ним и положим его в гроб; когда злоба эта перестанет, придут из Владими-
ра и понесут его туда". Пришли клирошане боголюбские, внесли тело в цер-
ковь, положили в каменный гроб и отпели с Арсением. На шестой уже день,
когда волнение утихло во Владимире, граждане сказали игумену Феодулу и
Луке, демественнику Богородичной церкви: "Нарядите носильщиков, поедем,
возьмем князя и господина нашего Андрея", а протопопу Микулице сказали:
"Собери всех попов, облачитесь в ризы и выходите перед Серебряные ворота
с святою богородицею, тут и дожидайтесь князя". Феодул исполнил их волю:
с клирошанами Богородичной церкви и с некоторыми владимирцами поехал в
Боголюбов и, взявши тело, привез во Владимир с честию и с плачем вели-
ким. Увидавши издали княжеский стяг, который несли перед гробом, влади-
мирцы, оставшиеся ждать у Серебряных ворот, не могли удержаться от рыда-
ний и начали приговаривать: "Уже не в Киев ли поехал ты, господин наш, в
ту церковь у Золотых ворот, которую послал ты строить на великом дворе
Ярославовом; говорил ты: хочу построить церковь такую же, как и ворота
эти Золотые, да будет память всему отчеству моему". Андрея похоронили в
построенной им церкви Богородичной (1174 г.).
Как скоро весть о смерти Андреевой разнеслась по волости, то ростов-
цы, суздальцы, переяславцы и вся дружина от мала до велика съехались во
Владимир и сказали: "Делать нечего, так уже случилось, князь наш убит,
детей у него здесь нет, сынок его молодой - в Новгороде, братья - в Ру-
си; за каким же князем нам послать? Соседи у нас князья муромские и ря-
занские, надобно бояться, чтоб они не пришли на нас внезапно ратью; пош-
лем-ка к рязанскому князю Глебу (Ростиславичу), скажем ему: "Князя наше-
го бог взял, так мы хотим Ростиславичей Мстислава и Ярополка, твоих
шурьев" (сыновей старшего сына Юриева). Они забыли, говорит летописец,
что целовали крест князю Юрию, посадить у себя меньших сыновей его, Ми-
хаила и Всеволода, нарушили клятву, посадили Андрея, а меньших его
братьев выгнали, и теперь после Андрея не вспомнили о своей прежней
клятве, но все слушали Дедильца да Бориса - рязанских послов. Как было
решено, так и сделано: поцеловали образ богородицы и послали сказать
Глебу: "Твои шурья будут нашими князьями, приставь к нашим послам своих
и отправь всех вместе за ними в Русь". Глеб обрадовался такой чести, что
выбрали его шурьев в князья, и отправил к ним послов в Чернигов, где они
тогда жили. Послы от северной дружины сказали Ростиславичам: "Ваш отец
добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других не хотим".
Эти другие были младшие Юрьевичи, Михаил и Всеволод, которые тогда нахо-
дились также в Чернигове, как видно, все четверо, и дяди и племянники,
прибежали вместе с Святославом из-под Вышгорода и не смели после того
возвратиться в прежние свои волости на Поросьи. Ростиславичи отвечали
послам: "Помоги бог дружине, что не забывает любви отца нашего", но,
несмотря на то, что звали их одних, они не захотели ехать без дядей
Юрьевичей и сказали: "Либо добро, либо лихо всем нам; пойдем все четве-
ро: Юрьевичей двое да Ростиславичей двое". Наперед поехали двое - Михаил
Юрьевич и Ярополк Ростиславич; Михаилу дали старшинство, причем все це-
ловали крест из рук черниговского епископа. Когда князья приехали в
Москву, то ростовцы рассердились, узнавши, что вместе с Ростиславичем
приехал и Юрьевич; они послали сказать Ярополку: "Ступай сюда", а Михаи-
лу - "Подожди немного на Москве". Ярополк тайком от дяди поехал к Пере-
яславлю, где стояла тогда вся дружина, выехавшая навстречу к князьям, а
Михаил, узнав, что Ростиславич отправился по ростовской дороге, поехал
во Владимир и затворился здесь с одними гражданами, потому что дружина
владимирская в числе 1500 человек отправилась также в Переяславль по
приказанию ростовцев. Здесь вся дружина поцеловала крест Ярополку и отп-
равилась с ним ко Владимиру выгонять оттуда Михаила. Ко всем силам земли
Ростовской присоединились полки муромские и рязанские, окрестности были
пожжены, город обложен. Что же заставило владимирцев, не привыкших к са-
мостоятельной деятельности, воспротивиться приговору старших городов,
взять себе особого князя и отстаивать его против соединенных сил всей
земли Ростовской и Рязанской? К этому принудила их явно высказавшаяся
вражда старого города Ростова, который с ненавистью смотрел на свой при-
город, населенный большею частию людьми простыми, ремесленными, жившими
преимущественно от строительной деятельности князя Андрея, и, несмотря
на то, похитивший у старого города честь иметь у себя стол княжеский.
Ростовцы и суздальцы говорили: "Пожжем Владимир или пошлем туда посадни-
ка: то наши холопы каменщики". Нельзя не заметить также, что здесь, в
этих словах, слышится преимущественно голос высшего разряда ростовских
жителей - бояр, дружины вообще, которая, как видно, особенно не любила
Андрея за нововведения. Как бы то ни было, важно было начало борьбы меж-
ду старыми и новыми городами, борьбы, которая должна была решить вопрос:
где утвердится стол княжеский - в старом ли Ростове или новом Владимире,
от чего зависел ход истории на севере. Заодно с Владимиром, как следует
ожидать, были и другие новые города. Переяславцы хотели также Юрьевичей
и поневоле признали Ростиславичей. Семь недель владимирцы отбивались от
осаждающих. Наконец, голод принудил их сказать Михаилу: "Мирись либо
промышляй о себе". Михаил отвечал: "Вы правы: не погибать же вам для ме-
ня" и поехал из города назад в Русь; владимирцы проводили его с плачем
великим, говорит летописец. По отъезде Михаила они заключили договор с
Ростиславичами, те поклялись что не сделают никакого зла городу, после
чего владимирцы отворили ворота и встретили князей со крестами; в Бого-
родичной церкви заключен был окончательный договор: во Владимире оста-
вался княжить младший Ростиславич, Ярополк, а в Ростове старший, Мстис-
лав. Таким образом, благодаря мужеству владимирцев торжество ростовцев
было неполное: правда, стол старшего брата поставлен был у них, но зато
ненавистный пригород, Владимир, получил своего князя, а не посадника из
Ростова. Но ростовцы и особенно бояре, принужденные уступить требованиям
владимирцев, продолжали враждовать к последним и вызвали их к возобнов-
лению борьбы, столь важной для судеб севера. Южные волости нередко испы-
тывали неудобство от перемещения князей, когда новые князья приводили с
собою свою дружину, своих слуг, которым раздавали разные должности, и те
спешили обогащаться за счет граждан, зная, что недолго среди них оста-
нутся; теперь север в свою очередь испытал то же неудобство: Ростислави-
чи приехали в Ростовскую область с дружинниками, набранными на юге, и
