шелковой чалме, что этот человек -- мулла или богатый вельможа?
И неужели вы до сих пор не изучили характера мулл и вельмож и
не знаете, каким способом надо вытаскивать их из воды?
-- Вытаскивай скорее, если ты знаешь! -- закричали в
толпе.-- Спасай его, он показался. Вытаскивай!
-- Подождите,-- ответил Ходжа Насреддин.-- Я не закончил
еще своей речи. Где, спрашиваю я вас, встречали вы муллу или
вельможу, который когда-нибудь что-нибудь кому-нибудь давал?
Запомните, о невежды: муллы и вельможи никогда ничего не дают,
они только берут. И спасать их из воды надо соответственно их
характеру. Вот, смотрите!
-- Но ты уже опоздал,-- кричали из толпы.-- Он уке не
вынырнет больше.
-- Вы думаеге, что водяные духи так легко примут у г"ебе
муллу или вельможу? Вы ошибаетесь. Водяные духи постараются
всеми силами избавиться от него.
Ходжа Насреддин присел на корточки и стал терпеливо ждать,
наблюдая за пузырями, что восходили г-о дна и плыли к берегу,
подгоняемые легким ветром.
Наконец что-то темное стало подниматься из глубины.
Тонущий показался на поверхности -- в последний раз, если бы не
Ходжа Насреддин.
-- На! -- крикнул Ходжа Насреддин, сунув ему руку,- На!
Тонущий судорожно вцепился в протянутую руку. Ходжа
Насреддин поморщился от боли.
И потом на берегу долго не могли разжать пальцев
спасенного.
Несколько минут лежал он без движения, окутанный
водорослями и облепленный зловонной тиной, скрывавшей черты его
лица. Потом изо рта, из носа, из ушей у него хлынула вода.
-- Сумка! Где моя сумка? -- простонал он и не успокоился
до тех пор, пока не нащупал на боку сумку. Тогда он стряхнул с
себя водоросли и полой халата вытер тину с лица. И Ходжа
Насреддин отшатнулся: настолько безобразно было это лицо с
плоским перешибленным носом и вывернутыми ноздрями, с бельмом
на правом глазу. Вдобавок он был еще и горбат.
-- Кто мой спаситель? -- спросил он скрипучим голосом,
обводя столпившихся людей своим единственным оком.
-- Вот он! -- загудели все, выталкивая вперед Ходжу
Насреддина.
-- Подойди сюда, я вознагражу тебя.-- Спасенный запустил
руку в свою сумку, где еще хлюпала вода, и достал горсть
мокрого серебра.-- Впрочем, в том, что ты меня вытащил, нет
ничего особенного и удивительного, я, пожалуй, и сам бы
выплыл,-- продолжал он сварливым голосом.
Пока он говорил, горсть его -- от слабости ли, а может
быть, и по другой причине -- постепенно разжималась, и деньги с
тихим звоном текли сквозь пальцы обратно в сумку. Наконец в
руке осталась одна монета -- полтаньга; он со вздохом протянул
монету Ходже Насреддину:
-- Вот тебе деньги. Пойди на базар и купи миску плова.
-- Здесь не хватит на миску плова,-- сказал Ходжа
Насреддин.
-- Ничего, ничего. А ты возьми плов без мяса.
-- Теперь вам понятно,-- обратился Ходжа Насреддин к
остальным,-- что я спасал его действительно в полном
соответствии с его характером.
Он направился к своему ишаку.
На пути остановил его человек -- высокий, тощий, жилистый,
угрюмого и неприветливого вида, с руками, черными от угля и
копоти, с кузнечными клещами за поясом.
-- Что тебе, кузнец? -- спросил Ходжа Насреддин.
-- Знаешь ли ты,-- ответил кузнец, смерив Ходжу Насреддина
с ног до головы недобрым взглядом,-- знаешь ли ты, кого спас в
самую последнюю минуту, после которой его никто бы уже не спас?
И знаешь ли ты, сколько слез прольется теперь из-за твоего
поступка и сколько людей потеряют свои дома, поля и
виноградники и пойдут на невольничий рынок, а потом -- в цепях
-- по Большой Хивинской дороге?
Ходжа Насреддин воззрился на него с удивлением:
-- Я не понимаю тебя, кузнец! Разве достойно человека и
мусульманина пройти мимо тонущего, не протянув ему руку помощи!
-- Что же, по-твоему, надо спасать от гибели всех ядовитых
змей, всех гиен и каждую ехидну! -- воскликнул кузнец и вдруг,
сообразив что-то, добавил: -- Да здешний ли ты?
-- Нет! Я приехал издалека.
-- Значит, ты не знаешь, что спасенный тобой человек --
злодей и кровопийца и каждый третий человек в Бухаре стонет и
плачет из-за него!
Страшная догадка мелькнула в голове Ходжи Насреддина.
-- Кузнец! -- сказал он дрогнувшим голосом, боясь поверить
в свою догадку.-- Скажи мне имя спасенного мною!
-- Ты спас ростовщика Джафара, да будет он проклят и в
этой и в будущей жизни, и да поразят гнойные язвы все его племя
до четырнадцатого колена! -- ответил кузнец.
-- Как! -- вскричал Ходжа Насреддин.-- Что ты говоришь,
кузнец! О горе мне, о позор на мою голову! Неужели я своими
руками вытащил из воды эту змею! Поистине, нет искупления
такому греху! О горе, о позор и несчастье!
Его раскаяние тронуло кузнеца, он немного смягчился:
-- Успокойся, путник, теперь уж ничего не поделаешь. И
надо же было тебе подъехать как раз в эту минуту к водоему. И
почему твой ишак не заупрямился где-нибудь и не задержался в
дороге! За это время ростовщик как раз успел бы потонуть.
-- Этот ишак! -- сказал Ходжа Насреддин.-- Если он и
задерживается в дороге, то для того только, чтобы очистить от
денег мои переметные сумки: ему, видишь ли, тяжело возить их с
деньгами. А уж если мне предстоит опозорить себя спасением
ростовщика, то можешь не сомневаться: этот ишак доставит на
место как раз вовремя!
-- Да! -- сказал кузнец.-- Но сделанного не воротишь. Не
загонять же теперь ростовщика обратно в
пруд!
Ходжа Насреддин встрепенулся:
-- Я совершил нехорошее дело, но я же исправлю его!
Слушай, кузнец! Клянусь, что ростовщик Джафар будет утоплен
мною. Клянусь бородой моего отца, что он будет утоплен мною в
этом же самом пруду! Запомни мою клятву, кузнец! Я никогда еще
не говорил на ветер. Ростовщик будет утоплен! И когда ты об
этом услышишь на базаре, знай, что я искупил свою вину перед
жителями Благородной Бухары!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На город уже опускались сумерки, когда Ходжа Насреддин
добрался до базарной площади.
Зажигались яркие костры в чайханах, и скоро вся площадь
опоясалась огнями. Завтра предстоял большой базар -- и один за
другим шли мягкой поступью верблюжьи караваны, исчезали в
темноте, а воздух был все еще полон мерным, медным и печальным
звоном бубенцов; и когда затихали в отдалении бубенцы одного
каравана, им на смену начинали стонать бубенцы другого,
вступающего на площадь, и это было нескончаемо, словно сама
темнота над площадью тихо звенела, дрожала, переполнившись
звуками, принесенными сюда со всех концов мира. Здесь --
невидимые -- стонали бубенцы индийские и афганские, аравийские,
иранские и египетские; Ходжа Насреддин все слушал и слушал и
готов был слушать без конца. Рядом в чайхане ударил, загудел
бубен, ему ответили струны дутара. И невидимый певец высоко под
самые звезды поднял звенящий напряженный голос: он пел о своей
возлюбленной, он жаловался на нее.
Под эту песню пошел Ходжа Насреддин искать ночлега.
-- У нас на двоих с ишаком есть полтаньга,-- сказал он
чайханщику.
-- Можешь переночевать на кошме за полтаньга,-- ответил
чайханщик.-- Одеяла не получишь.
-- А где мне привязать ишака?
-- Вот еще, буду я заботиться о твоем ишаке.
Коновязи около чайханы не было. Ходжа Насреддин заметил
какую-то железную скобу, торчавшую из-под помоста. К этой скобе
он и привязал ишака, не потрудившись посмотреть, к чему же
приделана скоба, потом вошел в чайхану и улегся: он очень
устал.
Сквозь дрему он услышал вдруг свое имя. Он приоткрыл
глаза.
Неподалеку сидели, собравшись в кружок, и пили чай
какие-то люди, приехавшие на базар,-- погонщик, пастух и два
ремесленника. Один из них вполголоса говорил:
-- Рассказывают еще так о Ходже Насреддине:
однажды в Багдаде шел он по базару и вдруг услышал шум и
крик, доносившиеся из харчевни. Наш Ходжа Насреддин, как вам
известно, человек любопытный,-- он заглянул в харчевню. И
видит, что толстый, крас-номордый харчевник трясет за шиворот
какого-то нищего и требует денег, а нищий не хочет платить.
"Что за шум? -- спрашивает наш Ходжа Насреддин.-- Что вы
не поделили?"
"Вот этот бродяга,-- закричал в ответ харчевник,-- этот
презренный оборванец и жулик зашел сейчас в мою харчевню, да
отсохнут все его внутренности, вынул из-за пазухи лепешку и
долго держал ее над жаровней, пока лепешка не пропиталась
насквозь запахом шашлыка и не стала от этого вдвое вкуснее.
Потом этот нищий сожрал лепешку, а теперь не хочет платить, да
выпадут все его зубы и облезет кожа!"
"Это правда?" -- строго спросил наш Ходжа Насреддин у
нищего, который не мог от страха вымолвить слова и только
кивнул в ответ головой.
"Нехорошо,-- сказал Ходжа Насреддин.-- Очень нехорошо
пользоваться бесплатно чужим добром".
"Ты слышишь, оборванец, что тебе говорит этот почтенный и
достойный человек! " -- обрадовался харчевник.
"У тебя есть деньги?" -- обратился Ходжа Насреддин к
нищему. Тот молча достал из кармана последние медяки. Харчевник
уже протянул свою жирную лапу за ними.
"Подожди, о почтенный! -- остановил его Ходжа Насреддин.--
Давай-ка сначала сюда твое ухо".
И он долго звенел зажатыми в кулаке деньгами над самым
ухом харчевника. А потом, вернув деньги нищему, сказал:
"Иди с миром, бедный человек!"
"Как! -- закричал харчевник.-- Но я не получил платы!"
"Он заплатил тебе полностью, и вы в расчете,-- ответил наш
Ходжа Насреддин.-- Он нюхал, как пахнет твой шашлык, а ты
слышал, как звенят его деньги".
Все в чайхане так и покатились со смеху. Один поспешно
предупредил:
-- Тише. А то сразу догадаются, что мы говорим о Ходже
Насреддине.
"Откуда они только знают? -- улыбался про себя Ходжа
Насреддин.-- Это, правда, было не в Багдаде, а в Стамбуле, но
все равно -- откуда они знают?"
Начал вполголоса рассказывать второй -- в одежде пастуха и
в цветной чалме, что выдавало в нем жителя Бадахшана:
-- Рассказывают еще и так. Однажды Ходжа Насреддин шел
мимо огорода муллы. Мулла как раз собирал в мешок тыквы и по
жадности нагрузил мешок так, что не мог даже и поднять его, не
только нести. Вот стоит и думает: "Как же мне доставить мешок
домой?" Увидел прохожего и обрадовался:
"Послушай, сын мой. Не возьмешься ли ты донести до моего
дома этот мешок?"
А у Ходжи Насреддина как раз не было денег.
"А сколько ты мне заплатишь?" -- спросил он муллу.
"О сын мой! На что тебе деньги? Пока ты будешь нести
тыквы, я по дороге поведаю тебе три премудрости, и они сделают
тебя счастливым на всю жизнь".
"Интересно, какие премудрости обещает открыть мне мулла?"
-- думает про себя наш Ходжа Насред-дин.
Его разобрало любопытство. Он взвалил на плечи мешок и
понес. А дорога круто поднималась в гору и шла над обрывом.
Когда Ходжа Насреддин остановился отдохнуть, мулла сказал с
таинственным и важным видом:
"Слушай первую премудрость, и большей не было в мире
никогда со времен Адама, и если ты постигнешь всю глубину ее,
то это будет равносильно познанию тайного смысла букв -- Алиф,
Лам, Ра, которыми Магомет, пророк и учитель наш, открывает
вторую суру корана. Слушай внимательно: если кто-нибудь тебе
скажет, что ходить пешком лучше, чем ездить верхом,-- ты не
верь этому человеку. Запомни мои слова и думай над ними
неотступно днем и ночью -- и тогда ты постигнешь заключающуюся
